– Никак в народ Артемьич вознамерился выйти? – хмыкнул какой-то низенький старичок, тря пальцем уголок подслеповатого глаза. – Ну и шёл бы с нами тогда от начала, от парка Авиаторов.

Артемьев, постоянно подглядывая в лист бумаги, говорил путано, петляя мыслью. Начал с праздничных поздравлений, с похвал перестройки, призвал к поддержке реформ, несколько раз ввернул комплемент генеральному секретарю Горбачёву. Но скоро свернул на другое:

– Товарищи, перестройка должна обновить и укрепить наше социалистическое Отечество! Перестройка не означает отказа от социалистических идеалов. Социализм нуждается в улучшении, укреплении. Лучшие силы нашего общества и её авангарда – Коммунистической партии Советского Союза – стремятся отстоять, модернизировать советский строй. Страна переживает сложный, ответственный период. Реакционеры всех мастей пытаются расшатать братство народов советской страны, пытаются внушить людям отвращение к нашей недавней истории, к подвигам наших отцов. Перестройка является серьёзным испытанием для всего нашего общества, всего народа. Но я уверен, что мы преодолеем все трудности и выдержим его с честью. Мы – продолжатели светлого дела великого Владимира Ильича Ленина – обязаны достойно справиться с важной общественно-исторической задачей. Обновлённый социализм – вот наше будущее! Слава Великому Октябрю!

Последнюю фразу Артемьев выкрикнул, боевито воздев мощный, по-крестьянски тяжёлый кулак. Но большого воодушевления у слушателей его выступление не вызвало.

– Всё речи, речи… Уши вянут уже от болтовни! Порядок-то когда наводить начнёте, а? – недружелюбно проворчал мужик в нахлобученном почти на самые глаза “петушке”.

Студенты, быстренько забросив плакаты и флаги в кузов подогнанного к углу площади грузовика, резво пробирались сквозь людское скопление в сторону парка.

– Отстрелялись, всё, – Медведев, хитровато посмеиваясь, сплюнул под ноги. – А не то ещё на что-нибудь припашут.

Разговоры в медленно расползающейся толпе после выступления первого секретаря звучали раздражённые: дефицит, талоны, бардак…. Казалось, Артемьев, сам того не желая, лишь сильнее растравил в людях давно копящееся недовольство.

– Ну и чего он вышел, спрашивается? Чего сказал? – недоумённо вопрошал собеседника пожилой, сутуловатый дядечка в шляпе.

Тот озадаченно кривил рот и вздымал плечи.

В парке, в отличие от площади, было веселее. Семьи, молодые пары, оравы школьников… Какой-то усатый мужик, стоя на самой середине бульвара, наяривал на гармошке, распевая сипловато что-то революционное и очень давнишнее. Там и сям попадались пьяные – народ, как и во всякий праздник, к середине дня начинал хмелеть.

– Во “Встречу” двинем? – проговорил Кондратьев, поглядев в конец аллеи. – Или как?

Заведение здесь располагалось только одно – неказистое, укрытое в глубине парка кафе. Но в праздничные или выходные дни оно не бывало малолюдно.

– Думаешь, уместимся все? – усомнился Скворцов. – Там с местами всегда напряг.

Кондратьев поскоблил указательным пальцем подбородок.

– Посмотрим. Другого-то поблизости всё равно нет.

Ватагой в полтора десятка человек они заспешили вглубь парка, но когда дошли до места, лица их вытянулись.

– Вот додумались – закрыться в праздник! – выругался Медведев, дёрнув с досады накрепко запертую дверь. – Охренели они, что ли?

“Встреча” действительно оказалась закрыта. Плотные, бордовые шторы на окнах были опущены до самых подоконников. На занавешенных дверях не висело никаких объявлений, один только увесистый замок.

– Может, они вообще закрылись? С концами? – предположил Валерьян, глядя на пыльные, немытые стёкла.

Кондратьев озадаченно заложил за щёку язык.

– Недавно вроде ещё работало.

– Выходной день, люди гуляют, а они выдумали себе какой-нибудь там переучёт. Маразм… – прогудел Дима Томилин, раскосоглазый, тонкокостный парень из параллельной группы.

Пришлось поворачивать и идти обратно, к выходу из парка. Другое кафе было не близко, кварталах в пяти от центральной площади.

– Слушайте, а может, ко мне пойдём? Родители в гостях, раньше вечера не вернутся, – предложил вдруг Медведев.

Ватага их приостановилась.

– А закупиться самим, в магазине? – спросил Кондратьев.

– Будет тебе в магазине, ага, – сплюнул Томилин. – Всюду уж всё расхватали.

Медведев ухмыльнулся:

– У меня самогонка есть колхозная. Пробовал – ништяк.

Кондратьев присвистнул:

– Купил там у кого что ли?

– Выменял. У председательского сынка на пару цоевских кассет.

Уговаривать товарищей Медведеву не потребовалось – выпить в праздник картофельной самогонки захотелось всем.

Они свернули с главной аллеи на боковую. Именно она выводила на остановку, от которой отходил следующий в микрорайон Медведева автобус.

– А закусь где брать будем? – спросил Кондратьев.

– Гастроном от нас через дом. Небогатый, но что-нибудь найдётся точно.

Диагональная, усаженная тополями аллея была узка, но не столь запружена народом. Они шагали свободно, перешучиваясь, временами, лихости ради, вороша ногами сметённые к бордюрам кучи высохших листьев. Валерьян, блуждая праздным взглядом по сторонам, вдруг увидев идущую прямо навстречу Инну.

– Привет! – сказал Валерьян, останавливаясь.

Инна подняла голову, улыбнулась, обвела взглядом остальных.

– Привет, физматовцы!

– А, прогуляла демонстрацию, – подмигнул Медведев. – Не видел тебя в колонне.

– Так из химиков вообще почти никто не пришёл. Все они “сачки”, – подпел Кондратьев.

– Ладно… – укорил приятелей Валерьян. – У нас у самих народ сачковал.

Инна оправила тёмный, заломленный бок берет, произнесла равнодушно:

– Да многие теперь сачкуют. Проходила с подругой мимо площади – раньше людей больше собиралось, – она коснулась затянутыми в бежевые перчатки пальцами ярких, слегка обветренных губ. – Я вот тоже на демонстрацию не пошла.

– Чего ж так?

Инна глянула отстранённо.

– А-а…

“Умер что ли отец?” – подумал Валерьян, испытав болезненно-щемящее чувство.

– Сейчас-то куда? – спросил он.

– Так…

– Ну давай вместе пройдёмся, – вылезла на лицо Валерьяна ухарская улыбка. – Праздник как-никак.

Инна улыбнулась с грустинкой:

– Праздник…

Одногруппники Валерьяна переглянулись, кто-то ухмыльнулся в воротник. Только Томилин ляпнул, глуповато моргнув:

– Мы к Витьке, домой. Может, лучше с нами.

Медведев неторопливо опустил ему на шею руку.

– Да вопросов-то, Валюх, – покладисто улыбнулся он. – Придёшь позже – с тебя простава.

Томилин скособочил шею, выглядывая из-под лежащей на нём руки, озадаченно приоткрыл рот.

– Чего ты, ну… Они ж с “картошки” ещё крутят, – шепнул Медведев, увлекая его далее по аллее.

Следом за ними затопали и остальные.

Инна, одетая в короткое не по сезону пальто, осталась стоять подле Валерьяна.

– Знаю, ты приходил потом в наш колхоз, – заговорила она, пристально на него поглядев. – Мне передали.

– Приходил, – радуясь, что не приходится самому сплетать слова, сознался с охотою Валерьян. – Но тебя уже не было.

Они, не сговариваясь, неспешно побрели вдвоём в обратную сторону, к главной аллее. Вокруг шатался праздный, гомонящий люд. Дети на газонах, задорно вереща, кувыркались на лиственных кучах.

– Мама телеграмму прислала: отца в больницу увезли, – сказала Инна. – Не могла я больше оставаться.

Валерьян примолк задумчиво, облизал языком нижнюю губу.

– И как он теперь?

Он понимал, что ответ Инны определит их последующий разговор.

– Более-менее. Выписали пару недель назад.

Она подняла вверх грустное лицо, задержала взгляд на скукоженном, не слетевшем ещё с ветки листке.

– Только всё это было без толку – опять пьёт.

Отец Инны был жив – и это окрылило Валерьяна. Он взялся поворачивать тему их разговора.

– А знаешь, примета складывается: как праздник – так мы встречаемся. Помнишь, тогда, на Первое мая: тоже после демонстрации, в этом же парке…