Однако люстра, ЛЮСТРА – максимально гламурная и розовая, показавшая fuck всей окружающей махачкалинской серости, – люстра в холле сразу обнадежила. А потом в раздевалку, в халат, в хамам, в царство лазурных мозаичных потолков, журчания, плеска, приглушенного света, горячей воды, одноразовых трусов и искусственного снега.

А эта глина на теле! Глина, благоухающая травами, не знавшими пестицидов. А нездешняя музыка! Музыка, звуки которой словно капли горячего экзотического масла – прямо в основание шеи, туда, где давно все свело и болело. Релакс по-о-ойман, затвердевшие мышцы отта-а-а-аивают, из мозга испаряются черные мы-ы-ы-ысли, мы расслабля-я-я…

– Вахь! Дай Аллах здоровья моей невестке! Как хорошо, надо же! – голос с соседнего лежака разрезал целебный пар хамама, как хлебный нож. Будто в сон про парение в облаках ворвался брутальный сосед на «девятке»; как в меню тайского ресторана мог бы ворваться хинкал.

– Дочки покупают мамам программы, – улыбнулась девушка, которая смывала с меня глину. – Взрослые женщины никогда не видели СПА, удивляются. Всегда что-нибудь смешное говорят.

Да разве ж это смешно?

– Никогда я так не наслаждалась водой, клянусь! – сказал другой голос с прекрасным, первозданным негородским акцентом. Точно такой был у моей учительницы русского языка и литературы, которая потом завела себе точку на Восточном рынке, где долго и счастливо торговала халатами, чем и прокормила всю семью, с мужем включительно.

Дальше мы все время пересекались на просторах СПА с этими женщинами, совсем не гламурными дагестанскими женщинами, которые лучше всех умеют трудиться и совсем не умеют отдыхать. Которые сами и заработают на хлеб насущный, и сами же его испекут. Они целые дни проводят на ногах, вкусно готовят, не делают проблемы из «накормить толпу гостей» в час ночи, а утром в свой выходной выбить пять ковров, помыть окна и сходить к больному родственнику. На них все и держится.

Они умудряются содержать семьи, откладывать дочкам на бриллиантовые серьги, покупать сыновьям машины и не покупать ничего себе. Но раз уж дочки подарили им модную штучку – «СПА-программу» и затолкали их сюда, – женщины добросовестно релаксировали: пили чай с мятой и лаймом, рассказывали про массаж и щекотку «от ванны», радовались бассейну и вдруг говорили «балдеж».

– В туалете даже музыка, смотри! Как в консерватории сидишь. Выходить забыла, слушала…

– Шкафчики в раздевалке видела? Как в нашем садике, только побольше.

– Мам, ты на чохский язык идешь со мной сегодня?

– Давай, да, не пойдем, Разийка.

– Ты этот снег видела? Там машинка стоит – тахь, тахь, падает с потолка. Говорят, лицо надо протирать.

И смеются.

Еще они переговаривались из разных комнат.

– Аминат, в клеенку завернули тебя уже? Мне делали, жарко стало!

– Кумушка, ты че там застряла? Домой пора! Пахать кто будет?!

– Кожа такая гладкая, сегодня одна спать даже не хочу, чтоб не пропадала.

– У меня теперь массаж вышел на первое место по удовольствию!

И смеются.

Самое несмешное было в конце, когда все одевались и понимали, что действительно пора вставать и уходить, а они уже мгновенно привыкли к хорошему.

– С ночевкой бывают тут у вас варианты? Чтоб остаться, программа есть?

– Если вы домой не придете, ваши мужья наш салон в окружение возьмут, – ответила сотрудница.

– Да прям! Нам же дочки подарок сделали, не мужья! – сказала одна женщина.

– Прошли те времена, когда они возбухали, – сказала другая. – 15 лет – они нас, всю жизнь – мы их.

– Че, правда? – сказала я.

– Конечно! – ответили женщины хором. – Ты не знала? Это же закон природы.

И смеются.

СПА в Махачкале, безусловно, существует. Он старается, создает эффект уединения, атмосферу любви к себе, держит оборону от суеты и пыли, демонстрирует люстру и чудодейственные эффекты электронных технологий и человеческих прикосновений. СПА существует и диссонирует с городом, не знающим ни покоя, ни отдыха. Диссонирует снаружи и изнутри.

Стоим вчера на остановке, все туда набились, потому что дождь идет, с углов крыши текут четыре симметричных ручья, красиво, но холодно и мокро.

Девочка подошла в ботиночках с опушкой, я загрустила – нам их теперь до мая носить. И тут дед с рюкзаком – не модным кожаным, а с брезентовым рюкзаком, как у рыбаков, подходит к девушке и кричит таким образом, как кричат, когда живут со слабослышащим:

– Погодка, да? Бабье лето, видать, отменили!

Девушка достает один наушник, говорит: «Я вас не слышу». Затыкает обратно и отходит в сторону. Дедушка суется с тем же сообщением к заранее безнадежному парню, потому что тот стоит в больших наушниках шенхайзер и немножко танцует в такт своей музыке. Парень бессмысленно поулыбался. Дед был рад. Сделал еще одну попытку «Погодка, да?», но тетка этого даже не заметила – слушала, что ей в телефоне рассказывают. А дед не заметил, что она не заметила. У него истекала последняя возможность пообщаться с внешним миром.

Я ему улыбнулась как можно осмысленней.

Потом подъехал автобус, мы все в него загрузились, дед стоит у окна, и по нему видно, что там, куда он едет, поговорить будет уже не с кем.

Захотелось закинуть его в те видосы, где старики танцуют на дискотеках. Но они все импортные – и те старики и видосы. В России нет мест, где они могли бы общаться между собой.

Психолог говорит, что раз я пишу про тех, кого мне жалко, – это ярко демонстрирует мою основную эмоцию – жалость к себе. Что я проецирую все эти жалостливые ситуации на себя. И он прав, конечно. Видимо, боюсь, что не танцевать мне на дискотеках в 85 лет.

Настала пора потерянных рукавичек, простуд, катков и наряженных елок. И кого-то у метро уже встречают с санками. Очень завидно.

Выпал первый снег и так исхитрился, что напомнил детство и подарил-таки забытое ощущение обновления, обнуления, принятого решения. Конец метаниям, вступаем в зиму и будем в ней жить. Дышать паром, разглядывать снежинки на рукаве, носить с собой перчатки, бальзам для губ и Strepsils. Очки и коробки с тортами будут запотевать, когда входишь с мороза. Но потом, конечно, оттаивать.

Если мокрую пуховую варежку положить на батарею, то вскоре она покрывается испариной, пух становится белесым и встает дыбом. А как хорошо ее будет потом надеть, перед выходом – сухую, горячую! С полозьев санок натекает лужица, штаны тоже надо сушить, а прежде чем вбежать в подъезд, лучше хорошенько потопать – снег стряхнуть и рабочее напряжение сбросить. Оставить за порогом. Зима.

В детстве я больше всего любила такие зимние дни, когда с утра сходишь к участковому врачу, он тебе скажет: «Больше горячего питья. И приходи через три дня за справкой». То есть болеешь вполне официально, но не так уж мучительно.

И выходишь из поликлиники, снег падает. На улице мало народу, а во дворах вообще никого нет – все в школе, а у тебя впереди целый день, нет, целых три, а если горло останется красным, то и больше – дня свободы. Со сбитым режимом, поздними завтраками, сугробами на подоконниках, бело-белоснежным дневным светом в окна, сиреневыми сумерками и острым чувством свободы, когда можно задремать над книжкой и проснуться уже в темноте.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.