Распахиваю шторы в спальне; за окном – иссохшее небо, широкая река, полная кораблей, лодок и всего такого, но я думаю только о шоколадных глазах Винни, о струйке пенистого шампуня у него на спине, о каплях пота у него на плечах, о его лукавой усмешке, и сердце прямо заходится, и, господи, как же все-таки жаль, что я проснулась в своей дурацкой спальне, а не в квартире Винни на Пикок-стрит. Вчера вечером слова сами сорвались у меня с языка: «Боже мой, Вин, я так тебя люблю!», а Винни, выдыхая облачка дыма, ответил ужасно похоже на принца Чарльза: «Должен признать, что с вами весьма приятно проводить время, Холли Сайкс», а я хохотала как сумасшедшая, чуть не описалась, хотя, если честно, немножко обидно, что он так и не сказал: «Я тоже тебя люблю». Ну, бойфренды всегда скрывают всякие нежные чувства за дурацкими шуточками, так во всех журналах пишут. Жаль, что прямо сейчас нельзя ему позвонить. Хорошо бы изобрели такие телефоны, по которым можно говорить с кем хочешь, откуда хочешь и когда захочешь. Винни, в кожанке, на которой серебряными заклепками выбито «LED ZEP», сейчас наверняка уже оседлал свой «нортон» и едет на работу в Рочестер. Вот в сентябре, как мне исполнится шестнадцать, он меня обязательно прокатит на своем «нортоне».

Кто-то внизу с силой хлопает дверцей буфета.

Ма. Больше у нас никто не смеет так хлопать.

«А вдруг она все знает?» – вредничает внутренний голос.

Нет. Мы с Винни осторожничаем. Даже чересчур.

У нее просто климакс, у ма. В том-то все и дело.

На вертушке стоит пластинка Talking Heads, альбом «Fear of Music»[1], и я опускаю иглу. Этот альбом Винни купил мне на вторую субботу после нашего знакомства в музыкальном магазине «Мэджик бас рекордз». Пластинка просто улет. Особенно мне нравятся «Heaven» и «Memories Can’t Wait»[2], но, вообще-то, в этом альбоме нет ни одной слабой вещи. Винни ездил в Нью-Йорк и был на концерте Talking Heads. А приятель Винни, Дэн, работал там в охране и после концерта провел его за кулисы, так что Винни тусовался с самим Дэвидом Бирном и всей его командой. Если он на будущий год снова туда поедет, то возьмет меня с собой. Я одеваюсь, разглядывая засосы и размышляя, что хорошо бы и сегодня вечером пойти к Винни, но сегодня он едет в Дувр, на встречу с приятелями. Мужчины терпеть не могут, когда женщины ревнуют их к друзьям, и я каждый раз притворяюсь, будто мне все равно. Моя лучшая подруга Стелла смоталась в Лондон порыться в секонд-хенде на Кэмденском рынке. А меня ма не пустила, мол, рановато мне ездить в Лондон без взрослых. И вместо меня Стелла взяла с собой Эли Джессоп. Значит, сегодня придется пылесосить бар, то еще развлечение. Ну что ж, зато заработаю свои законные три фунта карманных денег, тоже неплохо. Потом еще нужно хоть немного позаниматься – на следующей неделе уже экзамены. Вообще-то, плевать я хотела на неполное среднее, вот сдам пустые листы, покажу этой дурацкой школе, куда ей засунуть и теорему Пифагора, и «Повелителя мух», и жизненный цикл червей. Запросто!

Вот именно. Может, так и поступлю.

Внизу, на кухне, все дышит холодом, как в Антарктиде.

– Доброе утро, – говорю я, но только Джеко поднимает голову и смотрит на меня с подоконника, где он вечно сидит и рисует.

Шерон валяется на диване в зале, смотрит какой-то мультик. Папа в коридоре разговаривает с парнем из доставки – у нашего паба урчит грузовик пивоварни. Ма крошит на доске яблоки и делает вид, что меня не слышит. Мне полагается спросить: «В чем дело, ма? Что я такого сделала?», только на фиг мне эти детские игры. Она же наверняка заметила, что я вчера поздно вернулась. Вот пусть сама на эту тему и заговаривает. Кладу в плошку брикеты «Витабикс», заливаю молоком и ставлю на стол. Ма с грохотом накрывает кастрюлю крышкой и подходит ко мне:

– Так. Ну и что ты скажешь в свое оправдание?

– Да, ма, с добрым утром. Сегодня тоже будет жара.

– Что ты намерена сказать в свое оправдание, барышня?

Если нечего сказать, притворись невинной овечкой.

– А что говорить-то? И насчет чего? Можно поточнее?

Она смотрит на меня не мигая, как змея.

– Ты в котором часу домой вернулась?

– Ну, чуточку опоздала. Извини.

– Два часа – это не «чуточку». Где ты была?

Я продолжаю жевать «Витабикс».

– У Стеллы. Забыла на часы посмотреть.

– Вот как? Очень странно. Очень и очень странно. В десять часов вечера я позвонила матери Стеллы, хотела выяснить, где тебя черти носят, и догадайся, что она мне ответила? Что ты ушла, когда и восьми еще не было. Так кто из вас врет, Холли? Ты или она?

Вот вляпалась.

– Ну и что? Я, когда ушла от Стеллы, решила еще немного прогуляться.

– И куда же завела тебя твоя прогулка?

Четко выговаривая каждое слово, я отвечаю:

– На берег, вот куда.

– И куда же ты двинулась по берегу – вверх по течению или вниз?

Я выдерживаю паузу, потом спрашиваю:

– А это так уж важно?

Из телевизора доносятся мультяшные взрывы. Ма кричит сестренке:

– Выключи немедленно, Шерон! И иди к себе. Дверь за собой закрой.

– Так нечестно! – возмущается Шерон. – Ты Холли ругаешь, а я что, крайняя?

– Быстро, Шерон. И ты тоже, Джеко. Мне нужно… – Но Джеко уже исчез. Когда наконец уходит и Шерон, ма снова бросается в наступление: – И гуляла ты в одиночестве?

Откуда это отвратительное ощущение, что она хочет меня на чем-то подловить?

– Ага.

– И далеко ты забрела, гуляя в одиночестве?

– Тебе в милях сказать? Или лучше в километрах?

– А может, твоя прогулка привела тебя прямиком на Пикок-стрит, где живет некий тип по имени Винсент Костелло? – (Кухня плывет перед глазами, а за окном, на том берегу, в Эссексе, кто-то – палка, палка, огуречик, получился человечек – сводит с парома свой велосипед.) – Что, все слова растеряла? Ну, давай я тебе подскажу, напомню: вчера в десять вечера ты, в одной майке стоя у окна, опускала там жалюзи.

Да, я действительно спускалась на кухню, за пивом для Винни. Да, я действительно опускала жалюзи на окне, что выходит на улицу. Да, кто-то действительно проходил мимо. «Расслабься, – сказала я себе тогда. – Ну, шляется кто-то под окнами, он же тебя все равно не знает». Ма явно рассчитывает, что я сломаюсь. Но я и не подумаю.

– Ма, тебе б не официанткой работать, а в МИ-пять шпионов ловить.

Она бросает на меня фирменный гневный взгляд Кэт Сайкс:

– Сколько ему лет?

Теперь уже я складываю руки на груди:

– Не твое дело.

Ма прищуривает глаза:

– Насколько мне известно, двадцать четыре.

– Раз ты и так знаешь, зачем же спрашивать?

– Потому что подобные отношения двадцатичетырехлетнего мужчины и пятнадцатилетней школьницы – это преступление. За это его запросто можно посадить.

– Мне в сентябре исполнится шестнадцать. А полиции Кента и без него есть кем заняться. И вообще, я уже взрослая, сама могу решать, с кем вступать в «подобные отношения», а с кем нет!

Ма вытаскивает сигарету из красной пачки «Мальборо», прикуривает. Мне тоже до смерти хочется курить.

– Вот я скажу твоему отцу, он с этого Костелло кожу заживо сдерет.

Ну, это фигушки: папе, как и всем хозяевам пабов, и впрямь порой приходится выпроваживать из бара разбуянившихся пьянчужек, только он совсем не тот человек, который способен содрать с кого-то живьем кожу.

– Брендану, между прочим, тоже было пятнадцать, когда он бегал на свидания с Менди Фрай, – говорю я. – И если ты думаешь, что они просто гуляли, держась за руки, то очень ошибаешься. Хотя я что-то не помню, чтобы ты ему хоть раз сказала, что его за это «запросто можно посадить».