Я качаю головой:

– Мне все равно, что здесь происходит. Мне просто нужны деньги и крыша над головой.

На этом наше собеседование подходит к концу. Лесли встает, разглаживает юбку и поправляет одно из своих тяжелых колец.

– Обычно я предлагаю соискателям дождаться нашего звонка. Но в данном случае нет смысла тянуть время.

Я знала, что этот момент настанет. Знала еще в кабине лифта, похожей на птичью клетку. Мне нечего делать в Бартоломью. Людям вроде меня – одиноким, нищим, почти бездомным – здесь не место. Я в последний раз смотрю в окно, зная, что больше никогда не увижу такого вида.

Лесли заканчивает свою речь:

– Мы будем рады, если вы согласитесь здесь пожить.

Сначала мне кажется, что я не расслышала. Я смотрю на Лесли непонимающим взглядом – хорошие новости для меня в новинку.

– Вы шутите.

– Отнюдь. Конечно, нам нужно осуществить проверку данных. Но, думаю, вы прекрасно нам подойдете. Вы молоды и умны. И, очевидно, пребывание здесь пойдет вам на пользу.

Тут я наконец понимаю: я буду здесь жить. Я буду жить в Бартоломью. В квартире моей мечты.

И более того – мне за это заплатят.

Двенадцать тысяч долларов.

У меня на глаза наворачиваются слезы. Я поспешно смахиваю их, чтобы Лесли не передумала, решив, что я чрезмерно эмоциональна.

– Спасибо, – говорю я. – Большое спасибо. Это настоящий подарок судьбы.

Лесли широко улыбается.

– Я очень рада, Джулс. Добро пожаловать в Бартоломью. Уверена, вам здесь понравится.

– В чем подвох? – спрашивает Хлоя, делая глоток дешевого вина. – Не верю, что его нет.

– Да, я тоже так думала, – говорю я. – Но я не могу найти никакого подвоха.

– Кто в здравом уме станет платить незнакомому человеку, чтобы тот пожил в его шикарной квартире?

Мы сидим в гостиной у Хлои, в ее совсем-не-шикарной квартире в Джерси-Сити, за кофейным столиком, который начал заменять нам обеденный с тех пор, как я поселилась у Хлои. Сегодня мы заказали ужин из дешевого китайского ресторанчика. Лапша лаомянь с овощами и жареный рис со свининой.

– Это настоящая работа, – добавляю я. – Нужно будет присматривать за квартирой, убирать ее и так далее.

Хлоя замерла, не донеся палочки с лапшой до рта.

– Постой, ты в самом деле согласилась?

– Разумеется. Завтра переезжаю.

– Завтра? Так быстро?

– Они хотят, чтобы кто-то поселился там как можно скорее.

– Джулс, я не страдаю паранойей, но это все очень подозрительно. Вдруг тебя хотят втянуть в секту?

Я закатываю глаза.

– Ты серьезно?

– Абсолютно серьезно. Ты никого из них не знаешь. Что случилось с женщиной, которая жила там раньше?

– Она умерла.

– При каких обстоятельствах? – спрашивает Хлоя. – Где? Вдруг это случилось в квартире. Вдруг ее убили.

– Не говори чепухи.

– Я проявляю осторожность. – Хлоя раздраженно отпивает еще вина. – По крайней мере дай Полу просмотреть документы, прежде чем их подписывать.

Пол, парень Хлои, работает секретарем в крупной юридической фирме, готовясь к экзаменам на получение лицензии. Когда он официально станет юристом, они планируют пожениться, переехать в пригород, завести двух детей и собаку. Хлоя шутит, что у них есть амбиции.

У меня амбиций уже не осталось. Я пала так низко, что засыпаю там же, где ужинала. Мне чудится, будто за последние две недели весь мир сжался до размеров этого диванчика.

– Я уже подписала контракт, – говорю я. – На три месяца, с возможностью пролонгации.

Я несколько преувеличиваю. Я подписала соглашение, а не контракт, и Лесли Эвелин всего лишь намекнула, что спор из-за наследства может затянуться. Но мне хочется приукрасить ситуацию. Хлоя работает в сфере управления кадрами. Слово «пролонгация» должно ее впечатлить.

– Что насчет налогов? – спрашивает она.

– Налогов?

– Ты заполнила налоговую декларацию?

Я ковыряюсь палочками в рисе, выискивая кусочки свинины, чтобы уйти от ответа. Но Хлоя вырывает картонную коробку у меня из рук. Рис рассыпается по столику.

– Джулс, не соглашайся на работу с черной зарплатой. Это очень подозрительно.

– Зато я получу больше денег.

– Это нарушение закона.

Я отбираю у нее коробку с рисом и втыкаю туда свои палочки.

– Меня интересуют только деньги. Мне нужны эти двенадцать тысяч, Хлоя.

– Я же говорила, что могу дать тебе в долг.

– Я не смогу вернуть.

– Сможешь. Когда-нибудь. Не соглашайся на эту работу только потому, что считаешь себя…

– Обузой? – спрашиваю я.

– Не я это сказала.

– Но я действительно обуза.

– Нет, ты моя лучшая подруга, которая переживает сейчас сложный период. Ты можешь оставаться у меня сколько захочешь. Уверена, вскоре у тебя все наладится.

Хлоя настроена оптимистичней меня. Последние две недели я пыталась понять, каким образом все в моей жизни пошло кувырком. Я умна. Старательна. Я неплохой человек – по крайней мере, пытаюсь быть таковым. Но хватило всего лишь двух ударов судьбы – увольнения и предательства – чтобы я сломалась.

Найдется кто-то, кто скажет, что я сама виновата. Что надо было откладывать деньги на черный день. Иметь в заначке хотя бы три месячные зарплаты, как советуют эксперты. Хотела бы я врезать тому, кто первым назвал эту цифру. Этот умник явно не представляет, каково это – жить на зарплату, которой едва хватает на аренду, еду и коммунальные услуги.

Мало кто понимает, что такое бедность, не испытав ее на себе.

Они не понимают, как трудно порой оставаться на плаву и как тяжело всплыть обратно, если ты, не дай бог, ушел под воду.

Они никогда не подписывали чек дрожащей рукой, молясь, чтобы на счету хватило денег.

Они никогда не ждали начисления зарплаты ровно в полночь, потому что в кошельке пусто, а кредитный лимит давно исчерпан, но за бензин надо заплатить прямо сейчас.

И за еду.

И таблетки, которые ты и так уже неделю не можешь купить.

Им никогда не приходилось сгорать от стыда под раздраженным взглядом кассира в супермаркете, когда твоя кредитная карта не срабатывает.

Мало кто понимает, как жестоки бывают люди. Как легко они решают, что все твои проблемы – результат твоей лени, глупости, бездарно потраченных лет.

Они не знают, как дорого обходятся похороны родителей, когда тебе нет еще и двадцати.

Они не знают, каково это – плакать над стопкой финансовых отчетов, узнав, сколько долгов родители скопили при жизни.

Потом узнать, что их страховка аннулирована.

Потом вернуться в колледж, оплачивая учебу самостоятельно за счет пособия, двух работ и образовательного кредита, который ты закончишь выплачивать только в сорок лет.

Закончить колледж, получить диплом по литературе и приступить к поискам работы. Узнать, что ты либо недостаточно, либо чересчур квалифицирована для любой подходящей вакансии.

Люди не любят задумываться о подобной жизни. У них все в порядке, и они не могут поверить, что ты не в состоянии разобраться со своими трудностями. А ты остаешься наедине со своим унижением. Со своим страхом. И тревогой.

Боже, эта постоянная тревога.

Она не отступает ни на минуту. Словно вибрация, которая пронизывает каждую твою мысль. В минуты отчаяния я задумываюсь, могу ли я пасть еще ниже и что я стану делать, если это случится. Постараюсь ли я выкарабкаться, как считает Хлоя? Или добровольно шагну во тьму, как сделал мой отец?

До сегодняшнего дня я не видела ни малейшего просвета. Но теперь тревога ненадолго отступила.

– Я должна сделать это, – говорю я Хлое. – Хоть и признаю, что это очень необычно.

– Слишком хорошо, чтобы быть правдой, – добавляет она.

– Иногда с хорошими людьми случаются хорошие вещи в минуту нужды.

Хлоя пододвигается ближе и сжимает меня в объятьях – она регулярно делает так с тех самых пор, как мы заселились в одну комнату общежития на первом курсе.

– Я бы не стала так беспокоиться, если бы это был не Бартоломью.