Вряд ли то, что ждало внутри, сравнится с незабываемыми зрелищами нероновского Рима, подумалось мне. Но если уж я здесь, то почему бы и нет. Вполне возможно, что будет зрелищно — если заведение не совсем уж для общих масс.

Из клуба мы вышли часа через два, насквозь пропахшие сигаретным дымом и вонью пережаренных чипсов. Нельзя сказать, что шоу на сцене отличалось оригинальностью, но это меня даже обрадовало: до римских развлечений современным людям еще ой как далеко, а значит, в ближайшее время никто не начнет сжигать города потехи ради.

 — Ну как тебе? — спросил Саар, обхватив меня за шею, чтобы не упасть.  — А тебе?  — В прошлый раз понравилось больше. Наверное, неудачные актеры сегодня подобрались.  — Мне как раз нормально — серьезно сказал я — все остались живы и даже при собственной шкуре. Могло быть и хуже.  — Ну если посмотреть с этой точки зрения, то да — пробормотал он.  — Теперь домой? — спросил я с затаенной надеждой. Саар приостановился, и мне тоже пришлось затормозить.  — Можно у тебя переночевать? Не хочется сегодня видеть Нааму.

Я кивнул, решив не задавать вопросов. И так понятно, что парочка ранее успела поссориться, так зачем сыпать соль на раны.

До машины Саара было возвращаться слишком далеко, да и вести ее ни один из нас все равно бы не смог, поэтому я вызвал такси.

Расплатился с водителем, буквально выскреб Саара с заднего сиденья и дотащил до квартиры — от долгой езды его совсем развезло. Дома он как куль свалился на мой диван и отчаянно захрапел. У меня хватило сил почистить зубы, а потом я и сам отключился, не раздеваясь.

Утром Цфания успел выйти до того, как я проснулся — видимо, заранее включил будильник, чтобы не пропустить свой курс в Иерусалиме.

На столе лежала записка: «Надо повторить».

Ну уж нет, приятель. Я слишком стар для этого дерьма.

Через пару дней мне позвонила Наама. Я вспомнил, что до сих пор не вернул ей взятую на время книгу и приготовился извиняться.

 — Ты не перестаешь меня удивлять, Адам — сказала она вместо приветствия.  — Я верну «Клавдия» на неделе, обещаю — поспешно проговорил я.  — О чем ты? А, книгу? Неважно, оставь себе, если хочешь. Наш общий знакомый Идан позвонил мне вчера, и полчаса подряд уверял, что нашел идеального кандидата для моего центра помощи.  — Так ты работаешь с кататониками? Я думал, йогу преподаешь.  — Йогу я преподаю по вечерам, а днем работаю в центре, уже лет пять. Я психолог по образованию, ты не знал?  — Впервые слышу, чтобы психологи специализировались в кататонии.

— Не волнуйся, с ними занимаются психиатры, но я также использую свои методы. Мы пытаемся наладить связь между больными и внешним миром через альтернативные процедуры: трудотерапию, музыку, водную гимнастику… Послушай, об этом можно часами толковать, но, может, просто стоит один раз придти и посмотреть? Не волнуйся, у нас не умирают, если ты этого боишься.

Я не боялся, но все еще сомневался.

 — Чем именно я могу помочь?  — Идан сказал, что ты умеешь разговаривать с больными. Не сюсюкаешь, не приторничаешь, не лицемеришь. Мне нужен такой человек.  — И ты считаешь, что пустые разговоры помогут? Точно так же ты могла бы преподавать им йогу.  — Йога не помогает — невозмутимо ответила она — тут нужны особые разговоры. Не о погоде и политике, как понимаешь. Максимальная честность, открытость и подчас — необходимая жесткость. Я бы даже сказала — жестокость.  — Еще можно привести доминатрикс в латексном костюме — пошутил я. Кажется, недавний поход в садо-шоуклуб даром не прошел — перед глазами у меня возник облик Наамы в обтягивающем красном латексе, и я помотал головой, избавляясь от картинки в голове.  — Я в курсе насчет вашего маленького похода во все тяжкие — хмыкнула Наама — можешь не хвастаться. Лучше скажи, что думаешь о моей идее?  — Думаю, что звучит так себе. Кататонию болтовней не вылечить, Наама.  — А если даже так — что тебе терять? Посмотришь на людей в ступоре, выпьешь со мной кофе и поедешь обратно. Одного раза будет достаточно. Считай, что это эксперимент.  — Ну ладно — сдался я — Только добавь к кофе завтрак.  — Договорились. Давай во вторник с утра позавтракаем вдвоем, а потом ты посмотришь мой центр.

Будь я немного внимательнее, наверное, задумался бы о том, зачем ей было столь необходимо зазывать меня к себе, пусть даже на один раз. Сложил бы один плюс один, вспомнив, как пару месяцев назад она же предлагала мне встречу с «подходящими людьми». И может, отказался бы, пока не стало поздно.

Но я не ожидал от Наамы никаких подвохов.

И, как выяснилось позже, сильно ошибался.

В десять утра вторника я терпеливо ожидал Нааму у входа в центр. Она приехала без двух минут, в первый раз на моей памяти одетая не в домашнее. Сегодня на ней красовались узкие черные брючки и серая сорочка, а волосы были собраны в огромный курчавый пук. В руках у нее белела коробка с двумя картонными стаканами кофе и пакет с чем-то горячим и маслянистым.

 — Я привезла завтрак, как ты просил. Посидим во дворе? — она кивнула на большой деревянный стол для пикника у входа в здание. Наверное, в солнечные дни работники обедали прямо здесь, под открытым небом.

Контраст между первым завтраком, которым Наама угощала меня дома и жирным великолепием выпечки из Абулафии был поразительным. Сама она завтракала разноцветным овощным салатом из стеклянной посудины.

 — Ты решила подкупить меня едой? — спросил я, вытирая пальцы салфеткой и сыто отдуваясь после того, как прикончил большой самбусак с грибами и сыром. Наама кивнула.  — Сытые мужчины соглашаются на все. Испробовано на Сааре.  — Саар соглашается на все после салата с киноа и рукколой?  — Что?.. Признайся, он жаловался, что я морю его голодом?  — Нет — быстро ответил я.  — Ах да, я и забыла про пресловутую мужскую солидарность — она вздохнула и отложила салат в сторону.  — Адам. Я хочу попросить тебя кое о чем до того, как мы войдем в эту дверь.  — Ну.  — Пообещай, что окажешь мне немного доверия, и не будешь смотреть на меня сквозь призму того, что говорит обо мне Саар… или кто-либо другой.

Я насторожился, но вслух сказал:

 — Хорошо, попробую.  — И еще пообещай мне, что войдешь в этот центр без предубеждений. Люди здесь не менее несчастны, чем пациенты хосписов, но специфика сильно отличается от той, к которой ты успел привыкнуть с онкобольными. Возможно, ты увидишь много неприятного и непонятного. Возможно, у тебя возникнут вопросы, и это нормально. Просто… будь терпелив, ладно?  — Хорошо — снова покладисто ответил я. Не хотелось напоминать, что я видел в своей жизни вещи и похуже, чем пару десятков душевнобольных. Кажется, Наама принимала свое дневное занятие слишком близко к сердцу, и я это мог понять — видел достаточно подобных ей добровольцев в хосписах. Правда, долго они там не задерживались — быстро перегорали и сбегали лечить нервы.  — Тогда вперед — она поднялась, стряхивая с брюк невидимые крошки. Я поднялся вслед за ней, и мы последовали вдвоем по широким каменным ступеням к двери центра помощи.

Изнутри интерьер мало чем отличался от привычных мне хосписов — уютно, душевно, и немного тревожно. Теплый цвет стен констатировал с капельницами в углу широченной гостиной. Удобная мебель соседствовала с инвалидными креслами, а картины на стенах могли быть творением либо обитателей центра, либо Джексона Поллока. Как раз они, по моему мнению, были здесь излишни.

В гостиной сидело человек пять. Все были одеты теплее, чем требовалось в это время года: штаны, фуфайки, мягкие тапки. Двое что-то тихо бормотали на своей волне, один сидел абсолютно неподвижно на полу, игнорируя кресло прямо рядом с собой. Еще двое лежали на коврах возле включенного телевизора, головы у них были покрыты наволочками.

У небольшого бара возле окна сидело на высоких барных стульях двое филиппинцев — судя по всему, обслуживающий персонал. Парень лет тридцати на вид втыкал в телефон, женщина читала глянцевый журнал. Увидев нас, они кивнули и вернулись к своим занятиям