Кандидатов было более, чем достаточно — двести с лишним гостей мужского пола, выбирай любого. Костик дважды прочел весь список в надежде, что имя само прыгнет в глаза, но это не помогло.

На некоторое время поиски загадочного одноклассника приостановились. Женя логично предположил, что рано или поздно мы узнаем о нем сами — подобная аномалия сидеть тихо не может, и заявит о себе каким-нибудь безобразием наподобие того, что устроил Саул.

После того, как они убрали почти всех одноклассников, настроение у Бадхена было почти постоянно приподнятым, но постепенно это сошло на нет. Когда взгляд его падал на фотографию с незачеркнутым профилем, он мрачнел, садился за компьютер и проводил за ним часы. Вводил одно за другим имена из списка гостей в поисковики, рассматривал фотографии, хотя, по-моему, это было дохлым номером. Со временем это все больше стало казаться манией — он или проводил время часами в сетях, или угрюмо бродил из комнаты в комнату. Наверное, думал я, если бы у демиургов могла быть депрессия, Костику впору было бы прописывать Ципралекс.

Финкельштейн, который тоже начал бывать у меня почти каждый день, лишь усмехался, глядя на это все. Впрочем, после смерти Хачикова на Женю мне смотреть совсем не хотелось — он настолько буднично убил несчастного лектора по трансерфингу, что порой меня одолевали мыслишки — не убьет ли также походя и меня? Наш последний разговор тоже симпатии к нему не добавлял.

Он приходил без приглашения, располагался в моей гостиной, пахнущий гарью и дымом — якобы между дежурствами ему удобнее было отдыхать у меня, чем тащиться в свои хоромы на севере. Чаще засыпал, иногда брал сразу несколько книг из моей библиотеки, причем всегда это было что-то несочетаемое, вроде Майнрика с Палаником, и читал их чуть ли не одновременно. Потом опять-таки засыпал или в кресле или на диване, которые пахли дымом еще долго после его ухода.

Терпение мое было на исходе, но я не был в том положении, чтобы выгонять непрошенных гостей, поэтому решил смотаться сам. Пока Женя в очередной раз отсыпался на диване перед ночным дежурством, а Костик висел в интернете, я убрался от них в свою спальню, заказал билет на самолет и принялся скадывать вещи в чемодан — мой рейс вылетал в Прагу рано утром.

 — Собираешься? — раздался за спиной глухой голос Бадхена. Он зашел неслышно, и я вздрогнул и схватился за сердце.  — Честное слово, Костик, если бы не твое проклятие, валяться бы мне тут с сердечным приступом. Стучать тебя не учили?

Он улыбнулся одними губами и продолжать наблюдать за мной — руки в брюки, точнее — в треники.

 — Почему ты вечно одеваешься как гопник? — с интересом спросил я — синие адидасы и майки, каждый день. Странно, что кожанку заодно не прикупил, они вроде тоже были в моде лет двадцать назад.  — А какая нахер разница? — спросил он равнодушно — ты правда видишь разницу между каком-нибудь столпом дыма или гопником в трениках?  — Я — да. Странно, что этого не видишь ты.

Вместо ответа он подошел к кровати и кинул в чемодан зарядку от телефона, которую я забыл на столе в гостиной.

Я пожал плечами и вернулся к сборам, но тут его словно закоротило. Две крепкие руки схватили меня за запястья, как в клещи, сзади он сделал подножку и мы оба упали на пол возле кровати — он мягко, потому как падал на меня, а я — очень ощутимо, потому что пол в спальне, как и везде, был каменным.

Выматертиться от боли в коленях я не смог — он зажал мне рот и всем телом налег на меня, так что я невольно согнулся в три погибели.

 — Тихо. Некоторое время мы, как два тюленя, возились на полу: я пыхтел, пытаясь высвободиться из его мертвого захвата, а он задыхался и бормотал:  — Пожалей меня… прошу, пожалей… Адам.  — Да зачем тебя жалеть, амбал — выдохнул я, пытаясь выровнять дыхание. Я решительно не понимал его просьбы, хотя звучала она за последние дни не в первый раз. Одно дело — обнять умирающего от рака, изможденного болезнью человека. Жалеть существо, недавно угробившее кучу народа, не имело никакого смысла.  — Обними меня — его голос стал еще глуше, и за шиворот мне попало две горячие капли.

Это было уж слишком.

Я поднатужился и смог-таки вырвать одну руку из его захвата. Впрочем, он сразу же схватил ее обратно.

 — Пожалуйста — последнее слово вырвалось из него с такой мукой, что я сдался.  — Да блин… Костик почувствовал, что мое сопротивление пропало, и сам ослабил свою хватку. Я извернулся и неуклюже обнял его поперек спины.

У двери послышался шорох. Я поднял голову и увидел Женю. Тот прислонился к косяку, сложил руки на груди и с усмешкой наблюдал за нами.

 — Брысь — сказал я ему одними губами.

Как ни странно, но он послушался, и тихо отступил, возвращаясь в гостиную.

Объятия Бадхена душили меня еще несколько минут. Я терпел, слушая, как торопливо бьется его сердце, и внутренне сжимался каждый раз, когда его рука смещалась все ниже по моей спине.

Потом Костик наконец отодвинулся.

 — Ты ведь в хосписе работал, Адам?  — Приходилось.  — У тебя неплохо получалось, наверное. — Он явно стыдился своего приступа.  — Никто не жаловался. Теперь я могу собрать чемодан?

 — Собирай — он махнул рукой и вышел, не оглядываясь, словно я его смертельно обидел своим вопросом.

 — Совсем расклеился — пробормотал я и вновь занялся списком вещей.

Паломничество в мою комнату на том не закончилось. Ближе к ночи в спальню снова заглянул Женя.

 — Можно спросить, почему ты уезжаешь именно сейчас?  — Потому что мне просто необходимо от вас двоих отдохнуть. Выгнать не получается, так хоть сам уеду. Иначе проснусь завтра в собственной постели, с растянутым анусом и Костиком под боком. Ты же сам все видел.  — А ты против? — спросил он, рассматривая обложку книги которую я положил возле чемодана.  — Против, Женя. Очень против. Мое либидо давным-давно приказало долго жить. Даже тот раз в Риме мало что изменил.  — В Риме?  — Я встретил тогда Бадхена во второй раз в жизни. Напился, целовался, натерпелся смертного страху.  — Ясно — он оглянулся назад — что же, если так боишься быть изнасилованым — езжай, развейся. А мы пока поищем морока.

 — Будем надеяться, что после этого костин характер перестанет быть таким плаксивым.

 — Не боишься, что убив его, Бадхен снова переключится на тебя?  — На меня? Женя вздохнул и снова сложил руки на груди.  — Все, что в данный момент отделяет его от охоты на последнего вечного — это его временный склероз и последний морок, Адам. В твоих интересах было бы продлить эти два фактора, не так ли?  — Как? — спросил я — за яблочками в сад сходить? Так без Костика туда не сунешься, это мы уже проверили. Или самому найти последнего одноклассника, а потом вечно прятать в убежище за шкафом с документами? *  — Как всегда отшучиваешься — сказал он с упреком.  — Просто чувствую, что ты меня к чему-то подталкиваешь, но намеков твоих вообще не понимаю, очень уж они тонкие. Женя приблизился, и теперь нас разделяло едва сантиметров пять.  — Костик сейчас не дома — прошептал он.  — И что?  — И значит, я могу рассказать тебе кое-что.  — Я весь внимание. Он глубоко вдохнул, словно готовясь к прыжку в воду.  — Я был тем, кто скормил Костику плод с дерева. Как ты догадался, это была начинка внутри яблочного пирога. В том белом кафе.  — Ты скормил… что-о?!!! Он быстро зажал мне рот рукой, совсем как Бадхен недавно.  — Заткнись, или я пожалею о том, что совершил в тот день ради тебя.  — Мммф?!..  — Он был по пути к тебе, Эвигер — Женя смотрел не отрываясь, словно искал в моих глазах одобрение или осуждение. Все же отпустил, так что я снова мог говорить.  — Это был ты тогда, в Риме?  — Да — немного охрипшим голосом сказал он — тогда я смог пробудить тебя… немного.  — Тогда — может быть. Сейчас я труха, Женя. Куча веков и гнилая труха под кожей. Думаешь, можно выжать из меня хоть каплю того, на что надеешься? Он медленно поднял руку, провел пальцами по моей щеке.  — Я все забываю, как мы отличаемся. Двадцать веков — не повод потерять свой огонь. По крайней мере, для меня. Женя сделал еще один шаг мне навстречу. Губы мягко коснулись моего лба.  — Закрой глаза.