– А фамилия русская – Соловьёв? – удивилась Петровна.

– Рассказывал, в деревне, где он родился, половина Петровых, половина Плотниковых. Ивану фамилию в Германии на немецкий манер оформили. Так он после регистрации мою фамилию взял.

– Значит, назад в Россию привезли и документы выдали? Это ещё ничего. А я вот слыхала, тех, кого немцы угоняли… – в коридоре скрипнула дверь:

– Анна? – кашлянул Иван. – Аня?!

– Иду, иду. Мы тут с Анастасией Петровной супчик сварили, – закрыла на минуту глаза, набрала в грудь воздуха, поправила волосы: – Пойду я.

Анастасия Петровна смотрела в тёмное окно и думала: «Это же надо – был у Анны ребёночек… от немца. Не решилась оставить его жить. А кто бы в такое время решился? И ребёнок рос бы на тычках, и на неё все кому не лень пальцем показывали. Намучились бы оба. А так? Того тяжелее вышло. Ну… могла бы скрыть. Немец, нет ли – кто бы знал? Молодая, испугалась, да и отца его… люто ненавидела, – Анастасия Петровна вздохнула, покачала головой в ответ на собственные мысли: – Того немца нет в живых, но ведь и её Иван по рождению немец. Вот ведь правду говорят – от судьбы не уйдешь!»

Она ещё раз вздохнула, открыла форточку и направилась к себе в комнату. Пора спать.

В этот вечер в коммунальной квартире проходил импровизированный кинопоказ. Из кухни Петро перетащил в коридор тумбочку, установил проектор для диафильмов так, чтобы светил на противоположную белёную стену. Давыдовы расставили в ряд стулья и уселись рядышком. Не было только Зины. Она готовилась к вступительным экзаменам в мединститут. Николай всегда выходил последним, садился с краю, чтобы уйти первым. То ли так удобнее сидеть с больной ногой, то ли просто стеснялся. Фильмы-то смотрели детские. Иван сел рядом с Анной, а та усадила рядышком Танюшку. Текст о том, как девочка потеряла кошку, читала Елена. Мальчишки во дворе начали поисковую операцию. И носят ей домой самых разных кошек и котов. Вот мальчик передаёт ей очередную кошку, девочка отвечает: «Раша ныжая была». Мальчишка поражён: «Нинка чуть не умерла».

Елена читает с выражением, и все зрители смеются. Поздний вечер, пора бы спать ложиться. Но крутят ещё один диафильм о том, как жадный и завистливый мальчик хочет получить все игрушки из магазинов, мороженое и пирожное. И получает, оставшись одним-единственным человеком во всём городе. Вначале он ходит по магазинам, выбирает любые игрушки, ест мороженое. Но почему-то играть одному совсем неинтересно, а мороженое кажется невкусным. Он бегает, ищет хотя бы одного человека, но никого нет. И тут Пеле, так звали мальчика, просыпается. Как же он рад, что это только сон, и решает подарить другу свою любимую игрушку.

Но вот сеанс окончен. Выключен проектор, унесли стулья. Разошлись по комнатам соседи. Анастасия Петровна проверила, не забыла ли выключить плитку, на которой грела чай. Скрипнула дверь комнаты Давыдовых, брякнул о пол горшок.

– Да что ж это такое? Как время спать, так тридцать три несчастья! То пить, то писать! – на кухню вышла Мария. И тут же раздалось из комнаты Сафоновых:

– Баба!

– Ну это ж надо! – всплеснула руками Анастасия Петровна.

И тоже вынесла горшок, усадив на него внучку.

Мария присела у ещё не остывшей печи. Было слышно, как в коридоре, гремя горшками, ребятишки устроили покатушки. В большом, свободном коридоре, отталкиваясь ногами от крашеного пола, передвигаться на горшках вполне получалось, но шумно.

– Дети, взрослые люди спать ложатся. А вы гремите. Или опять симулируете? – попыталась урезонить ребятню Мария.

Напротив кухонного окна под фонарным столбом располагалась обитая фанерой дощатая будка – сторожка, чтобы в морозные ночи сторожу было где обогреться. Ну и телефон в ней имелся. За всю бытность сторожки вызывать милицию по этому телефону ни разу не приходилось. Похоже, мужику с берданкой, теперь сторожившему магазины, а до этого дошедшему до Берлина с автоматом, было это делом плёвым. Поэтому желающих испытать на себе, как работает сторож, так и не нашлось. Зато если кому родить приспичило или температура высокая поднялась, то позвонить в скорую помощь бежали в сторожку. Сам сторож в этой будочке по ночам редко обитал. С осенних холодов до ранней оттепели ходил в длинном зимнем тулупе до пят, валенках и берданкой через плечо, осматривая витрины и двери магазинов. А из окон дома вглядывались в темноту ночи женщины, которых война лишила любви. Там, под окнами, раз за разом, одинокий и молчаливый, проходил сторож.

Так все привыкли видеть с вечера до утра этого бессменного охранника, что каждому казалось, будто его лично он тоже охраняет. И правда, краж в доме не случалось. Но никому в голову не приходило: отчего сторож бессменный? Есть ли у него дом, семья? Почему от рейхстага дорога привела его к этой одинокой будке-сторожке?

Свет на кухне не включали – зачем? Напротив окна светил жёлтый уличный фонарь. Анастасия Петровна навалилась на подоконник, вглядываясь в ночной полумрак улицы.

– Мария, глянь, неужели это сторож?

Без тулупа и без берданки, во френче и начищенных до блеска сапогах – так, что даже из окна были видны отблески на голенищах, склонившись к невысокой женщине в жакетке и шляпке, он вёл её в сторону сторожки.

– Мария, смотри, смотри! – упёрлась лбом в оконное стекло Анастасия Петровна. А под окном во дворе сторож и его дама, о чем-то потолковав, вошли в сторожку. В маленьком оконце затеплился слабый свет.

– Чем они там занимаются?

– Ну… чем? Разговаривают… наверное, или, может, она… по телефону позвонить зашла. Поздно, почта и аптека закрыты, а больше откуда?

И тут соседки увидели, как из их подъезда выскользнула Фрося, проживающая в квартире напротив. Осматриваясь по сторонам, перебежками направилась к сторожке.

– Ей-то чего там надо? – удивилась Анастасия Петровна. – Глянь, Фроська-то щучкой вытянулась возле окна. Подсматривает!

Прислушалась к звукам из коридора:

– А наши, слышишь, хихикают и горшками гремят?

Мария вышла в коридор:

– Опять покатушки устроили? Симулянты! – услышала Анастасия Петровна.

Разобравшись с Танюшкой, Анастасия Петровна вернулась к окну. А возле сторожки уже очередь образовалась!

– Надо же?! Так можно всё просидеть! – накинув старую плюшевую жакетку, Анастасия Петровна заспешила во двор.

– Бабоньки, пустите глянуть.

В ответ приглушенно хихикнули. И тут же кто-то шёпотом приструнил:

– Тише, сторожка дощатая, стены тонкие, услышат и… конец фильма!

– Ой, бабоньки, и «конец» видать! Он встал и повернулся прямо к окошку. Вино из бутылочки наливает! – зашептала Фроська.

– Уже конец, опоздала я, что ли? – охнула Анастасия Петровна.

Приглушенный писк перешёл в хохот, и женщины бросились врассыпную.

Утро следующего дня в семье Сафоновых вроде не предвещало ничего необычного. Пётр ожидал, пока жена Елена прихорашивалась у зеркала. Подкрасила губы, положила помаду в сумочку. Что-то ещё в ней поискала и вдруг остановилась у стола:

– Мам, прямо не знаю, говорить или не стоит?

– Ленушка, не тяни, я опаздываю, машина ждёт.

– Мне сон приснился…

– Тьфу, а вечером рассказать нельзя?! – торопил Пётр.

Но Елена, нервно разглаживая на столе скатерть, перебила его:

– Помните, когда Петя привёз меня к вам в Бийск, а сам дослуживать уехал? Помните, меня домовой душил? Мы ещё лечиться ходили к бабе Варе?

– Ну…

– Мама?! – спешил и потому нервничал Пётр.

– Погоди, Петя! Ленушка, не тяни, говори.

– Он сегодня мне опять приснился. Тот же маленький, горбатый и лохматый старичок – не старичок, но не молод, с большущей кудрявой бородой, чёрной с проседью. Сидит в углу большой пустой комнаты и говорит мне: «Ты сегодня берегись». И так мне тревожно стало, даже сердце зашлось.

– Наш это домовой. Я его с собой из Бийска забрала, когда к вам в Красноярск переезжала.