Это не книжка в обычном смысле этого слова. Это мне добрые люди предложили «давай издадим что-нибудь твое». А то мое, которое я писал недавно, лежит в московском издательстве. Надеюсь, оно там вылежится до книги. Издавать это два раза – моветон по всем понятиям (да и не сильно законно). «Тогда давай издадим что-нибудь из старого». Это можно.

Но дважды вступать в одну реку не хотелось. У меня есть пара мегабайт прозы «раннего Силаева». Я ничего не имею против этого автора, чем-то он мне близок и сейчас. Но те тексты – несут на себе… вряд ли дух эпохи. Скорее кураж возраста. Мне не стыдно ставить свою подпись под рассказом, например, 1998 года, но и не сильно радостно. Да и сколько можно-то?

Менее скучным вариантом было отрыть сундук текстов, толком нигде не издававшихся. Принюхаться, что из этого мне не сильно чуждо. Часть выкинуть, остальное издать кучей с минимальной правкой.

Раскопанный сундук – мой блог 2008–2010 годов. Все это было в «Живом журнале», была такая (да и сейчас есть – никуда не делась) интеллигентская соцсеть. Каждая вторая моя заметка оттуда, честно говоря, меня сейчас раздражает. Это хорошо. Если я сегодня думаю по-другому, значит, еще живой.

Та половина заметок, что не раздражает – следует далее. Сразу оговорюсь: это не трактат, вообще не книга, не ищите там «сквозной линии». Если надо именно книг, они у меня еще будут. Отсутствие целостности – может быть, минус. А может быть, плюс. Читать можно с любого места. Любыми порциями. Можно по одной странице, по 10, по 100.

Структуры там нет. Зачем-то, правда, выделено десять глав. Зачем-то они названы «пакетами». У Василия Розанова в начале ХХ века было нечто похожее, и оно делилось на «коробы». Вот это оно. Что раньше складывали по коробам – сейчас пакуют в пакеты.

Почему «Внеклассная алхимия – 2»? Потому что нечто похожее с раскапыванием сундуков уже было в 2016 году. Я что-то извлекал, химичил со смыслом, приспосабливал к себе нынешнему. Ну вот, вторая серия.

Есть вроде бы очевидности… «Каждый человек должен любить свою родину». Однако это сомнительное суждение с позиций корректного понятийного мышления. Попробую пояснить.

Во-первых, «любовь» и «долг» – вообще никак не рифмуются. Нет такого долга – любить. Долг может быть в том, чтобы переламывать себя об колено, а любовь, как и понимание – случается и дается, это не продукт волевого усилия. Люди могут быть должны поступать определенным образом, но, конечно, не определенным образом чувствовать. Сфера чувств свободна от долгов. Образец нравственного поведения – садист-педофил, более всего мечтающий поиметь и убить 10-летнего мальчика, имеющий возможность сделать это безнаказанно, но… почему-то этого не делающий. Он – герой кантовского императива, а вовсе не «влюбленные», «родительская любовь», «личная приязнь» и прочие добрости, как бы сопутствующие как бы нашему естеству.

Во-вторых, никакой родины, разумеется, нет. Нет как натурального объекта (в том смысле, в котором нет, к примеру, общественных «классов»). Родина – объект политической рефлексии. Как решили, то и родина. Это конструкт, всегда конструкт. В мире вообще очень много конструктов там, где мерещатся натуральные объекты.

«Что такое родина?» – спросить можно. Точнее, однако, спросить, что считается «родиной» в той или иной рефлексии, не забывая, что это не столь описание «действительного», сколько конструирование сферы должного – императив, программирующий на поведение. Т. е. родина живет только в голове, но то, как она живет, определяет поведение в мире.

Но сначала лучше спросить: кто бенефициар политической рефлексии, в котором есть понятие «родины», как оно понималось в Модерне, XIX–XX вв.? Если «родина» не более чем псевдоним некоей императивности, какого рода анонимы стоят как выгодополучатели? И почему бы им не назвать себя как они есть?

Давайте сравним фразы: «изменить Королю» и «изменить Советской Родине». Изменить Королю действительно можно. Это живой человек, с которым есть некие оговоренные отношения, есть, видимо, присяга. Изменить можно человеку, с которым у тебя отношения, некий договор, а как изменить конструкту?

Однако «изменой родине» всегда подрывается тип господства кого-то, не именующего себя лишний раз. А если бы именовали? В случае Советской Родины это были бы полевые командиры (Котовские, Буденные, Якиры и т. д.), бюрократы сталинского призыва, их дети и внуки, совокупный вырожденный «дорогой Леонид Ильич», наконец та номенклатура, что разобрала СССР в личный траст, во многом эти люди – хрены с горы. То есть говорить лично от себя им довольно странно. А вот «родина» – это да. «Умереть за Дерипаску» нелепо, равно как и «умирать за Хрущева». Родина – это псевдоним вот этих.

Аналогично как-то везде. В обществе Модерна рулит бюрократия и олигархия, как вариант – олигархия через бюрократию (будь то СССР, США или Французская республика). Говорить от себя этим людям неубедительно. Возникает безличность, абсолютный диктатор Сталин с его «есть такое мнение» (а не у меня есть мнение). Не надо от себя. Хуже поверят.

Нация – куда более честная штука. Тоже конструкт, но с меньшей долей неправды. У нации, как у ОАО, могут быть интересы. «Интересы акционеров» – понятно же, о чем речь? А вот «интересы фирмы», «дух фирмы» – это почти всегда передергивание, или безумие, или, точнее, безумие одних и передергивание других. «Корпоративный интерес» и «корпоративный дух» – это разводка. Есть собственник и менеджмент. Если собственник по праву, и менеджмент сильный, там может возникать личная преданность, к которой и апеллируют. И говорят честно: интересы меня, интересы босса, и т. п. Босса, если он крутой и великодушный, можно даже любить. А как можно «любить фирму»? Это извращение, фетишизм.

Если «наше общее дело» – голимая пропаганда, когда она уместна? Когда Главный затрудняется сказать о себе «Я». Потому что не собственник и хозяин, а, например, случайный назначенец и проходимец. Тогда возникают ценности: «дух корпорации», «нам надо», «общее дело».

«Родина» слишком часто – то же самое и в больших масштабах. Позиция аристократии честная: я лучше, я соль земли, я ее оправдание, а твой шанс причаститься оправданию – служить мне. Менее достойное – более достойному.

А вот бюрократии, олигархии, «слугам народа» – нужна, конечно же, Родина. Но «слуг народа» нет. Есть хорошие и плохие хозяева. Плохие хозяева – это те, которые «слуги».

«Национализм» еще можно оформить честно, самый простой способ тут – оглашается длинный-длинный список акционеров (все французы – акционеры Франции), и говорится, что вот его интерес.

«Патриотизм» – это когда служение и жертвенность есть, а «список акционеров» не предъявлен. Кидалово.

Вспомним формулу долга и формулу свободы.

«Поступай так, чтобы максима твоих поступков могла лечь в основу всеобщего законодательства». Это про долг. «Свобода как творящая причина самого себя». Насколько они сочетаются?

Попробуем покрутить нравственную формулу. Она скорее про то, чтобы не делать зла, чем про то, чтобы делать добро. К подвигам и любви человека нельзя обязать, и он не вправе их требовать от других. Можно лишь надеяться. А что требовать? Отсутствия агрессии и соблюдения договоров и того, что к ним сводится.

На что ты вправе рассчитывать, то ты и должен сам. Конкретика уже произвольна. Различные соцпакеты, гарантии или их отсутствие – это уже как договорилось.

Заметим на полях, что чем меньше традиционных ценностей, тем больше нужно социальных гарантий. Как раз с пенсией это хорошо видно: если дети ничего не должны старикам, то им тогда становится должно государство, и т. д.