Нептаин не солдат, не врач, не спасатель, он всего-лишь мальчик, прислушивающийся к советам древнего разумного меча, который сам не знает многих ответов. Но вот то, что он идёт к возможной смерти, пленению или тяжелым травмам – это его выбор. Он не хочет выслужиться передо мной, мы уже давно определили наши взаимоотношения: я не осуждаю любые его решения – он действует так, как говорит ему совесть. Его совесть говорит ему, что этих тварей в людском обличье, нужно остановить. Если надо – мечом.
Вот Нептаин проползает над зачаровательной комнатой, которая больше напоминает прозекторскую(1). Один из ублюдков как раз проводил вскрытие трупа мальчика лет семи-восьми, поэтому мне стоило недюжинных усилий, чтобы Нептаин не обблевал вентиляционную решетку.
“Неп, возьми себя в руки!” – прикрикнул я ему мысленно. – “Да, мир – дерьмовое место, раз в нём позволено такое! Но мы здесь затем, чтобы это остановить!”
Нептаин тяжело задышал, прижавшись к правой стенке вентиляционной шахты. Ему было плохо от увиденного, его одолевала сейчас паника и неуёмная тяга опорожнить желудок. Минут пять потребовалось, чтобы его мысли перестали скакать галопом. Как же я рад, что сейчас не на его месте.
У меня никогда таких проблем не было. Нет, мне бывало страшно, но обычно по совершенно другим причинам. Когда я был... молодым. Да, можно сказать, что я был... кхм... молодым. Ладно, будем считать это молодостью, а не полуразумным существованием скелета-рабочего, производящего топорища для боевых секир...
Так вот, когда я был молодым, когда вырос в интеллектуальной иерархии скелетов рабочих, я стал военным. Суб-мир герцога Асилу был странным местом, но со своими незыблемыми законами. Все солдаты должны воевать. Всегда. Можно было бы назвать это тренировками, но тренировки ведь не должны заканчиваться смертью одной из сторон? Вот тогда, среди бесчисленных битв с такими же как я, я познал страх. Казалось бы, какой страх у воина-скелета? А он есть. Если тебе есть что терять, ты будешь бояться. Если тебе это дорого, конечно. Мне было дорого моё существование. Я боролся, отчаянно, самоотверженно, успешно. Я убивал лучше, с каждым годом, с каждой новой стычкой. Враги становились тем сложнее, чем успешнее было моё подразделение. Но также, иногда случались масштабные “тренировочные” кампании. И во время одной из них, я познал, что такое быть героем. Не в собственном мироощущении, но в пустых глазницах окружающих меня соратников.
Тогда была война против батальона войск нового строя, бронированных ублюдков, вооруженных алебардами. Жёсткие оказались падлы, но это не главное. Главное, им в усиление дали одного Рыцаря Смерти. Рыцарь Смерти – это такой детина, облаченный в толстенную броню, которую хрен знает чем пробьёшь, но вдобавок к этому, обладающий невиданной регенерацией, настолько быстрой, что вонзенное в грудь копьё будет выталкиваться обратно тебе в руки. В общем-то, мы быстро расковыряли новостроевцев, а я сыграл свою роль в победе над этим рыцарем, в критический момент перерубив ему позвоночник в области таза, из-за чего он упал, а потом ребята начали обливать его керосином, он загорелся, начал вырываться из пламени, мы притащили ещё больше керосина, обычное дело. Но ребята оценили. А несколько позже был ещё один акт героизма. В суб-мир вторгся отряд неприятеля, которого мы ждали сотни тысяч лет. Много хороших парней они положили, кучу укреплений разрушили, шумели ещё... В общем, я там от боя в самом начале отъехал, меня почти пополам перерубило, но, воспользовавшись ситуацией, я, когда последний оставшийся из противников расслабился, дополз до него и проткнул копьём насквозь. Последний из подразделения, единственный выживший. Ну там-то сразу посыпались блага. Мне разрешили собрать сотню, я собрал, тренировал, служил достойно, мечтал о всякой фигне, видел фантастические цветные сны, а затем пришел Таргус Виридиан, который убил меня. Такая история. Вы, может даже быть, слышали её...
Пока я тут предавался ностальгии и объяснению истоков героизма, Нептаин пришел в себя. Не знаю, что у него происходило в голове, но он ещё раз вернулся к отверстию в шахте и внимательно изучил ублюдка-расчленителя.
В глазах Непа решительность. Кристальная, непоколебимая. Он уже решил судьбу этого существа, прикидывающегося человеком.
Дальше полз уже другой Нептаин. Сердцебиение замедлилось, взгляд стал холодным.
Надо признать, что он не Ксандин и близко на него не похож. Убивать людей Ксандина вынудили обстоятельства. Он не рассказывал об этом никогда, но там, в наёмничьем отряде... случилось что-то плохое, что-то, что заставило его переступить через себя. А потом ему было легче. Первые убийства людей – самые сложные. Я сам знаком с этим эмоциональным аспектом сугубо теоретически, так как к убийствам отношусь проще – я инструмент! Я не человек! Мне, как бы аморально это не звучало, морально проще убивать людей, чем ту же нежить, из которой когда-то был родом. Правда, нежить тут вообще не встретить, законы мира, мать их, поэтому я адаптировал свою мораль под людей, причём конкретно и надёжно. Для этого пришлось начать ассоциировать себя с людьми, но оно того стоило. Тяжелее от этого убивать не стало, но моё отношение к людям улучшилось. Появилась эмпатия.
А Нептаин уже сейчас решил, что будет убивать. Сам. На основании увиденного. Это не будет яростью праведного мстителя, не будет действием под аффектом, нет.
Вентиляционная шахта закончилась над коридором между камерами узников. Ну как закончилась... Она сквозная, но дальше была приточная шахта, ведущая наружу. Приток воздуха проходил через шахту и, благодаря физике, забирал более тёплый воздух из помещений, выталкивая его наружу.
Из десяти тюремных камер заняты были только две, но в одной из них был полутруп. Человек умирал, мучительно, его уже не спасти. Он стар, слаб, изранен, истощен, почти мёртв.
Нептаин, не интересующийся сейчас содержимым камер, с усилием поднял толстую бронзовую решетку и отодвинул её в сторону. Спрыгнув вниз, он огляделся, увидел ряды камер, обнаружил в конце коридора решетчатую дверь, через которую проглядывалось помещение со столами и стульями.
Вот оно – ещё одно проявление ублюдочной натуры обитателей. Столовая находится рядом с камерами узников и ограждает её от них только решетчатая дверь. Охрана жрёт и пьёт там, а запахи долетают до узников, которых держали на тухлой воде и чёрством хлебе. И без того поганое существование узников эти твари превращали в сущий ад.
В столовой находилось трое. Они весело жрали какой-то наваристый мясной супчик и переговаривались о чём-то, что было неинтересно Нептаину. Замок на двери был разрублен, а дверь выбита пинком. Недоумевающие взгляды со стороны троих. Нептаин не медлил.
Рубящий вертикальный удар без техники, но со скоростью – череп не успевшего даже встать из-за стола ублюдка, со звуком открывающейся жестяной банки кока-колы, разъехался на две дольки, меньшая из которых съехала по наклонной ему на плечо. Редкое явление, честно говоря. В черепной коробке давление десять миллиметров ртутного столба, тогда как снаружи в среднем семьсот шестьдесят, поэтому, если грамотно и резко “открыть” череп, раздастся характерный звук. На самом деле, происходит такое регулярно, но “открывают” череп обычно тупыми предметами, например, плохо заточенными раннесредневековыми мечами, не способными аккуратно отделить костную ткань, поэтому характерный “п-с-с-т!” становится совершенно неслышным в хрусте ломаемого черепа. Ну, а у нас тут качество, “фырма”, так сказать. Куда там Золингену?
Пока неудачник падал, Нептаин уже подошел к оставшимся двоим, один из которых уже начал сдаваться, а второй выбирался из-за стола. Глупо было с их стороны садиться прямо посередине стола, а не с краю. Видимо, давно забитые места.
Сдававшийся Непа не заинтересовал, поэтому он напал на почти успевшего выхватить меч из ножен ублюдка №3. Косой удар раскроил ему грудину, да так, что правое легкое вывалилось. Нептаин не видел этого самого легкого, так как оно надёжно застряло между сошедшимися обратно краями грудины, а сам ублюдок завалился мордой вперёд.
