С распадом Западной Римской империи (476 год) распалась и система школ, сведения о последних из них, расположенных в Испании и Италии, относятся к VI веку. Профессии, связанные с письмом и чтением, стали мало востребованы. VII век за ничтожным количеством сохранившихся письменных источников часто называют темным временем. Однако с VI века церковь, которая раньше не интересовалась вопросами образования, начинает создавать школы при монастырях, набирая туда способных детей для обучения чтению, письму и счету.

Посещать такие школы, которых, по сравнению с римскими, было все еще очень мало, могли как монахи, так и миряне. Античные софисты придумали понятие septem artes liberales – семь свободных искусств. Нижняя ступень – грамматика, риторика, логика; высшая – арифметика, геометрия, астрономия и музыка. Этому и учили в церковных школах, плюс, конечно же, Библии. Позже данная система станет основой европейских университетов. Но у аристократии были, как правило, домашние учителя, поэтому скоро в монастырских школах учились почти исключительно монахи. Поменялись и цели обучения: теперь читать учили, чтобы читать Библию, считать – чтобы рассчитывать даты церковных праздников, а музыке – для литургического пения.

Реформаторское церковное движение, в VIII веке распространившееся из Ирландии по всей Европе, продвигало, среди прочего, идею единого образца латыни для всего христианского мира. До этого все писали по принципу «как слышится, так и пишется», не задумываясь о правилах, орфографии и грамматике. После реформы латынь стала международным языком общения образованных людей.

Около 800 года Карл Великий основал придворную академию и ряд придворных школ. При Каролингах появились также кафедральные школы, дающее более серьезное и качественное образование, чем монастырские. Доступ туда был открыт клирикам и мирянам, но последние должны были принадлежать к высшим слоям общества. Выходцы из бедных семей, чтобы получить образование, должны были сначала стать монахами.

С X века появляются монастырские школы, разделяющие обучение на интернов и экстернов: интерном учились будущие монахи, экстерном миряне. Весь учебный материал производился тут же в монастырях. В XI веке появляются и первые частные школы – самые обычные, вроде современных: родители платили – дети учились.

С ростом значения городов с XIII века монастырские школы уступают позиции кафедральным, а потом и городским. Городские школы – это новый этап в развитии образования. Но прежде чем рассуждать об их принципиальном отличии от церковных, необходимо прояснить один важный вопрос, а именно: что в Европе на рубеже Нового времени понималось под грамотным человеком.

В современном образовании чтение и письмо всегда идут вместе. Эта связь для нас естественна. Но она далеко не очевидна. Как не очевидна и связь между чтением и пониманием. Для наглядности проведем эксперимент: найдите в интернете любой текст на норвежском языке (если знаете германские языки, возьмите итальянский или португальский) и прочтите его вслух. Вы знаете латинские буквы, можете сложить их в слова и произнести фразы. Но можете ли вы сказать, что свободно читаете по-норвежски, не понимая содержания текста?

Основная часть того небольшого количества людей, которые в начале XVI века считались грамотными, читали именно так: громко, четко и не особо понимая, что читают, утверждает британский историк Роберт Хьюстон, обозначая таких людей как «полуграмотные»[12]. Ничего удивительного в этом не было. Чтению обучали с помощью повторения слов по буквам и заучивания их написания наизусть – методика скорее вредная, чем полезная, к тому же малоэффективная. Обучение велось с помощью телесных наказаний. И так последующие 300 лет, вплоть до середины XIX века.

«Вопрос в том, как дети, несмотря на все это, все равно умудрялись научиться читать», – замечает немецкий педагог Хорст Бартницки. По его мнению, большинству учеников это так и не удавалось: начиналось школьное или домашнее образование всегда с заучивания наизусть религиозных текстов, чтение этих же самых текстов рассматривалось как следующий этап; иными словами, ученики «читали» то, что уже знали наизусть. Небольшая часть детей постепенно понимала смысл процесса и училась читать сама, для остальных же любой незнакомый текст представлял непреодолимую трудность[13].

Совсем другой уровень чтения – умение читать «про себя», понимая и, главное, осмысливая прочитанное, а также свободно читать незнакомые тексты. Это уже уровень старших классов латинской школы, а то и университета, до него поднимались лишь немногие.

Читать учились по Библии и преимущественно для того, чтобы читать Библию. Весьма сложные тексты Священного Писания с обилием специальных терминов, имен и топонимов непонятны обывателю, тем более ребенку. Прихожанам полезно знать отдельные важные отрывки и эпизоды, их лучше даже заучить наизусть, и при случае уметь прочитать. «Целью образования была интеграция ребенка в христианскую общность, усвоение им основных ритуалов и правил, вопрос понимания в данном случае не стоял»[14], – пишет Бартницки. Церковь скептически относилась к идее, что простые люди могут самостоятельно понять Библию, поэтому чтение предполагалось под руководством священника, а школьное образование еще долго была основано на заучивании наизусть. Даже протестанты, первоначально с энтузиазмом рассуждавшие о Priestertum aller Gläubigen[15], не избежали этого.

В Средневековье и в начале Нового времени люди не видели никакой обязательной связи между чтением и письмом. Конечно, было очевидно, что книги кто-то пишет. Под словом «пишет» следует понимать не «сочиняет», а «записывает». Потому что это воспринималось как два принципиально разных занятия. И если чтение считалось «искусством», которым владеет образованный человек, то письмо – технической специальностью, ремеслом[16]. Почти никто из средневековых литераторов, как писателей, так и поэтов, писать не умел – диктовали текст профессиональному писцу. Часто они даже и читать не умели. Если автору приходилось работать с книгами при сочинении текста, их зачитывал специальный чтец[17]. Впрочем, обычно функции письма и чтения выполнял один клерк – этакая живая машина, универсальный компьютер. Если подумать, многие литераторы XIX и XX века тоже ведь сами ничего не записывали – диктовали машинистке: Толстой, Достоевский, Марк Твен, Генри Джеймс. А для прослушивания необходимого контента, скажем, интервью, позже появились диктофон и магнитофон. Сегодня все эти функции сосредоточены в компьютере. Современные авторы умеют пользоваться компьютером, тогдашние умели пользоваться клерком.

Зачем человеку что-то писать, если того не требует его профессия? Разве крестьянину, ремесленнику или даже рыцарю так уж необходима способность формулировать собственные мысли на бумаге? На очень недешевой, кстати, бумаге. Или еще более дорогом пергаменте. Это ведь действительно во многом вопрос денег: обучение письму и его регулярная практика требуют бумаги, чернил, письменных принадлежностей. Исследователи сходятся на том, что писать в XVI веке и ранее умели гораздо меньше людей, чем читать. Недворянские дети ходили в школу обычно не дольше двух-четырех лет, успевая научиться только чтению (если вообще успевали), взрослым для соблюдения религиозных ритуалов тоже достаточно было чтения, писать ничего не требовалось, да и в повседневной жизни письмо было востребовано меньше, чем чтение [18].

Школьная программа была построена довольно своеобразно: сначала детей учили только читать, и лишь потом, через несколько лет, начиналось обучение письму, а в самом конце и счету. Тех, кому повезло доучиться до старших классов, обучали, по сути, обычному копированию, то есть тому, как правильно перерисовать буквы и слова, понимать копируемый текст было совершенно необязательно[19]. Профессиональные писцы-переписчики – это аналог современных копировальных аппаратов, а вот те, кто умел писать под диктовку, – это уже продвинутое программное обеспечение (есть такие программы, распознающие голос и переводящие его в текст). Впрочем, для обычного человека обучение письму часто заключалось в том, что ему показывали, как пишется его имя, и если он мог повторить этот трюк – считалось, что писать он, в общем, умеет. Но если вы научитесь писать, скажем, символы японской слоговой азбуки хираганы – сможете ли вы сказать про себя, что умеете писать по-японски?