Каиды, ага и башага, выполнявшие функцию провинциальных администраторов, подбирались французскими властями не столько из представителей традиционных «великих семейств» (условно говоря, феодалов), которые иссохли, обеднели, если не были уничтожены, сколько из подраставшей «снизу» арабской и берберской клиентелы. Вестернизация этой новой элиты шла медленно. Появившиеся в 1865 г. «арабско-французские школы», где утром велось преподавание по-арабски, вечером – по-французски, вскоре были закрыты. К 1882 г. остались всего 16 таких учебных заведений первой ступени и три коллежа в больших городах. Для подготовки школьных учителей было создано педагогическое училище в пригороде Алжира, но туда попадали лишь единицы мусульман. В 1890 г. только 2 %, а в 1914 г. – 5 % мусульманских детей, почти исключительно мальчики, посещали либо французские школы, либо коранические школы, созданные французами с целью подготовки чиновников со средним образованием, сведущих в литературном арабском языке и мусульманском праве. Лишь 34 алжирца к 1914 г. получили полное среднее образование с со степенью бакалавра (здесь: с аттестатом зрелости) и 12 окончили вузы[63].

Во французские школы, являвшиеся в глазах большинства алжирцев учреждением «гяуров», они и сами неохотно отдавали своих детей. Исключение составляла Кабилия, где местные нотабли отнеслись к этому вопросу либерально, разрешив детям посещение школ, в которых преподавался французский язык. Об отличительных особенностях кабилов писал русский натуралист П.А. Чихачев, посетивший кабильскую деревню возле горы Джурджур в апреле 1878 г. В этой деревне было 60 домов и жили примерно 200 человек. Приезжих любезно встретил здешний каид. После завтрака, пишет автор, каид «сопровождал мою жену в гарем одного богатого землевладельца, ибо гарем самого каида находился в соседней деревне. Закон Мухаммеда допускает многоженство, но оно редко осуществляется кабилами, хотя офицально они и мусульмане, но не очень рьяные приверженцы Корана. Как бы желая лишний раз подчеркнуть разницу между нравами кабилов и арабов, каид привел меня в семью менее богатого землвладельца, семью очень скромную, состоящую из одной жены, ее двух сестер и матери. Эти дамы с изукрашенными татуировкой лбами, с руками, увешанными тяжелыми серебряными браслетами, приняли меня по-французски, приветствуя словом «bon jour!», произнесенным правильно, без всякого акцента, и крепко пожали мне руку на английский манер»[64].

После введения в марте 1912 г. воинской обязанности для алжирцев, реализуемой по жребию (от нее можно было законно откупиться) служба в армии оказалась более широким каналом их социального продвижения и приобщения к европейской среде, нежели государственная система образования, против распространения которой на мусульман активно выступали европейские поселенцы, ссылаясь устами своих избранников на дороговизну этого мероприятия. Попытки внедрения в Алжире элементов демократической политики в сфере народного просвещения, развернутой во Франции при правительстве Жюля Ферри и означавшей бесплатность образования, а также единообразие учебных программ, вылилось в создание особых школ для туземцев (écoles auxiliaires), которые появились в 1884–1908 гг. и обслуживались кадрами низкой квалификации. Крайне редко встречались мусульмане на службе в аппарате центральной колониальной администрации или на уровне департаментов. И вопреки тому, что можно было бы думать, имея в виду, что Алжир – старейшее и головное звено французских владений в Северной Африке, формирование местной интеллектуальной элиты, воспитанной в европейском духе, отставало здесь и по времени, и в количественном отношении от данного процесса в Тунисе. По словам Жака Берка, в начале 30-х годов ХХ века вестернизированная прослойка мусульманского населения («évolués») была в Алжире тонкой и даже «скандально немногочисленной»[65].

Действительно, в 1884 г. всего 6 алжирцев сидели на скамье столичного Алжирского университета[66], в 1907 г. – уже 50, но это было каплей в море. При этом в 1908 г. только 33,4 тыс. алжирцев школьного возраста (4 % от них) посещали школу современного типа, с изучением французского языка[67], и значит, теоретически имели шанс попасть в какой-нибудь вуз на родине или в метрополии. Высшее мусульманское образование в Алжире тоже было развито слабо: медресе существовали лишь в трех городах: Алжире, Тлемсене и Константине. Желавшим подняться на вершину богословского знания и стать настоящим, дипломированным религиозным «шейхом» надо было ехать в Фес (университет аль-Карауин), Тунис (университет аз-Зейтуна) или в Каир (университет аль-Азхар).

Тем не менее на рубеже веков в Алжире зарождалась местная интеллигенция. Особенно активную ее часть представляли собой младоалжирцы, исповедовавшие примерно те же взгляды, что и младо- тунисцы[68], но организационно более раздробленные. Самые крупные их кружки образовались в городах Алжир и Константина. Они обзавелись частными типографиями, требовали равенства между алжирцами и французами, отмены расистского «Туземного кодекса» и отправляли петиции с этими требованиями в Париж. Одну из них им удалось вручить в 1912 г. лично премьер-министру Раймону Пуанкаре.

Первая мировая война привела к мобилизации 155 тыс. алжирских европейцев и 173 тыс. алжирцев. Кроме того, 119 тыс. алжирцев были направлены во Францию в качестве рабочей силы. Погибли на войне 25 тыс. (по другим сведениям, 50 тыс.) алжирцев. При этом не менее 120 тыс. человек бежали от мобилизации, как правило, в горы[69]. Понятно, что это обезлюдило деревню в равнинных, приморских областях страны. Демографический рост ее коренного населения был зафиксирован только переписью 1931 г. Одновременно началась и миграция из деревни в город.

Раскол французской соцпартии на съезде в Туре (конец декабря 1920 г.) привел к формированию Французской коммунистической партии (ФКП). На первых порах ее филиал в Алжире – Алжирская коммунистическая партия (АКП) – насчитывал 400 тыс. человек, среди которых было всего два алжирца[70]. Иначе дело обстояло во Франции.

Под эгидой ФКП 26 марта 1926 г. была основана в Париже организация «Североафриканская звезда» (САЗ), которая объединила выходцев из трех стран Магриба. Однако ее костяк составили рабочие-алжирцы. Первым, правда недолговечным, председателем САЗ был тунисец Шадли Хайраллах, а генеральным секретарем – Ахмед Мессали Хадж (1898–1974). Он был человеком из «низов»: сын тлемсенского башмачника, сержант французской армии (1918–1921), затем парижский разнорабочий или (порой) уличный торговец, женившийся на работнице-француженке. В молодости – член религиозного братства Даркава, потом член ФКП (1924–1930) и генеральный секретарь «Североафриканской звезды» (с 1926 г., а с 1928 г. – ее председатель) и, наконец, адепт арабского националиста, ливанского эмира Шакиба Арслана. Забегая вперед, скажем, что он был арестован в 1937 г., вскоре после основания им Партии алжирского народа (ПАН)[71]. Многие авторы словесно рисовали его портрет, приобретенный с конца 1930-х годов: облик дервиша с растрепанной бородой и горящими глазами. Подобное впечатление он произвел и в 1951 г. на тунисского политика Слимана Бен Слимана, который пишет, что с изумлением увидел в городе Алжир этого человека «с большой бородой, смахивающего на современного марабута, поскольку на голове у него был тарбуш (феска. – Авт.)»[72].