Из средневековой немецкой крепости на р. Эльба, где он провел в заточении почти два года, Жиро бежал 17 апреля 1942 г., в день рождения Гитлера, воспользовавшись гулянкой охраны. С фальшивыми документами добрался до Эльзаса, оттуда в Швейцарию и вскоре объявился в Виши, где Лаваль и Дарлан[92] ни много ни мало уговаривали его вернуться в плен. Наличие этих документов подсказывало, что его побег, обросший легендами, был совершен не без помощи французского «2-ого бюро» (военная разведка), которое стало в то время «государством в государстве» и имело свои каналы взаимодействия с британской разведкой. В той же крепости с 1940 г. находились многие высшие французские офицеры, захваченные в Бельгии, большая группа из них была отпущена в 1941 г., когда Дарлан вел переговоры о так называемых Парижских протоколах, предполагавших крупные уступки Гитлеру в обмен на немецкие уступки; в частности, на освобождение военнопленных. Протоколы не были утверждены, но определенная категория военачальников получила свободу. Жиро в нее не попал.

Вырвавшись из плена, он поселился в уединенном месте на юге Франции, дав маршалу Петэну письменное заверение в своей лояльности ему и желании отдохнуть в тиши. Слегка его обманул, тайно поддерживая связь с небольшой «группой пяти» в Алжире, которую, в свою очередь, держал в поле зрения Роберт Мэрфи. Когда американские агенты связались с Жиро, чтобы вовлечь его в свой замысел, он поставил два условия: а) чтобы была предпринята одновременная высадка в Северной Африке и Южной Франции, а также в других странах Европы; б) чтобы ему было поручено общее командование объединенными французскими и американскими вооруженными силами. В итоге ушел на подводной лодке и только на скале Гибралтар с огорчением узнал, что командовать будет Эйзенхауэр.

В английской крепости его окружили высшие американские военачальники. Почти всю ночь с 7 на 8 ноября, которая была темна кромешной тьмой и поэтому задержала высадку до рассвета, они уламывали Жиро смириться с тем, что его не ждет роль Бонапарта, высадившегося с о-ва Эльба, или хотя бы маршала Фоша, закончившего войну 1914–1918 гг. Верховным главнокомандующим Антанты. Когда занялась заря и времени на пререкания уже не оставалось, он согласился стать «губернатором североафриканских провинций и главнокомандующим французскими силами в этом регионе». Переброшенный лишь к вечеру в Алжир, куда он добирался снова подводной лодкой, а затем самолетом, попавшим в бурю, генерал Жиро встретился с новой неприятностью в лице Дарлана, с которым пришлось разделить власть[93]. Экс-адмиралу досталась гражданская, а генералу армии – военная и переданы в подчинение французские войска, находившиеся в Северо-Западной и Западной Африке, требовавшие перевооружения и реорганизации. В эти задачи он и погрузился. Но выстрелы, раздавшиеся под Рождество, когда пробил час Дарлана, опять все изменили[94].

Генерал Жиро был назначен «гражданским и военным главнокомандующим» в Африке, получив вместе с этим странным титулом и слитную власть, вроде той, какой был облечен византийский экзарх (наместник императора в Равенне или в провинции Африка накануне арабского нашествия).

Тем временем между Лондоном и Вашингтоном готовился компромисс, и в январе 1943 г. – на конференции союзников в Касабланке – Жиро и де Голля заставили пожать друг другу руки. Вернувшись в Лондон с этой малоприятной для него встречи, последний рассказывал советскому послу: «Жиро считает Пейрутона, Буассона[95] и Ногеса[96] прекрасными людьми и не мешает Ногесу иметь шифросвязь с Петэном через своего представителя в Испании». В беседе с Жиро по ходу той же поездки в Касабланку генерал де Голль, – пишет с его слов А.Е. Богомолов, – «изложил свое мнение о форме объединения французских антигитлеровских сил. В ответ на это Жиро предложил повторить еще раз историю консульства во французской империи и предложил себя в качестве первого консула Франции. Де Голль сказал ему, что первый консул получил свое звание в свое время через плебисцит и что французским народом дано ему это звание за победы, которые он доставил Франции. За Жиро нет ни французского народа, ни побед»[97]. В записи беседы С.А. Лозовского, заместителя народного комиссара иностранных дел СССР, состоявшейся у него 8 марта 1943 г. со Шмитлейном, заместителем представителя Французского национального комитета (ФНК) в СССР, читаем: «На мой вопрос, что представлял собою в прошлом генерал Жиро, Шмитлейн ответил, что Жиро много лет провел в армии в Марокко. Это один из лучших и храбрых французских офицеров. Что же касается его политического лица, то еще в 1938 г. Даладье сказал о нем: «Это – фашист»»[98]. Возможно, сотрудник миссии ФНК в сердцах преувеличивал, сославшись при этом на бывшего премьера Даладье[99]. Сам же де Голль считал, что Жиро «безусловно хочет вести французские войска в бой с немцами, но политически он реакционен и беспомощен. Окружение Жиро – это фашиствующие элементы из кругов Петэна и 30 тыс. богатых колонистов Алжира» (из телеграммы А.Е. Богомолова[100] в НКИД от 29 января 1943 г.)[101].

На конференции союзников в Касабланке: генерал Жиро, Франклин Рузвельт, генерал де Голль, Уинстон Черчилль (слева направо). https://2k8r3p1401as2e1q7k14dguu-wpengine.netdna-ssl.com/wp-content/uploads/2018/08/wertheim.jpg

Как бы то ни было, генерал Жиро, чьи достоинства военного специалиста никто не отрицал, все еще продолжал воображать себя Наполеоном и правил как мог в Алжире, а с 3 июня 1943 г. – после приезда сюда де Голля – становится сопредседателем новообразованного Французского комитета национального освобождения (ФКНО), оставив за собой командование Африканской французской армией. Ее готовили к участию в дальнейших военных действиях и срочно мобилизовали не только французов, которые и сами катились на призывные пункты, захватывая по дороге случайные грузовики, но и арабов, берберов и чернокожих жителей французских колоний[102]. И как ни «коротка была шпага Франции в тот момент, когда союзники ринулись на штурм Европы!», и как ни ограничены были при «столь серьезных обстоятельствах» вооруженные силы Франции, «еще никогда ее армия не обладала такими высокими качествами. Возрождение ее было тем более замечательно, что она поднялась из бездны унижения»[103]. При этом, надо заметить, первая крупная экспедиция, направленная французами в Италию, называлась 2-й Марокканской дивизией и в основном состояла из мусульман.

Двоевластие в ФКНО закончилось осенью 1943 г., когда соперничество между Жиро и де Голлем решилось в пользу последнего. Отважный, но малообразованный дуумвир будущего президента Франции, сам признававшийся, что «никогда не читал газет и не слушал радио», занялся чисто армейскими делами, а с апреля 1944 г. ушел в запас. Те, кому приходилось иметь с ним дело в Алжире, называли старого солдата «в политическом отношении ребенком». Без лишних экивоков высказался о широте его кругозора французский финансист Жан Моннэ, прибывший в Алжир из США с рекомендацией Рузвельта и написавший программную речь, которую Жиро произнес 14 марта 1943 г., заявив о своем намерении осуществить в Северной Африке «республиканскую реформу, основанную на свободном волеизъявлении народа», распахнуть тюрьмы и т. д. Эту речь высоко оценили Лондон и Вашингтон, назвав ее содержание «принципами Жиро». 18 марта он издал приказы, во многом отменяющие законодательство Виши. Между тем его спичрайтер в беседе с Мэрфи дал «экзарху» следующую характеристику: «Когда генерал смотрит на вас своими глазами фарфорового кота, он не понимает ровным счетом ничего»[104].