— Уверен, она ценит вас не меньше, чем меня, — робко улыбается Стивен. — В-вы с Голубой столько всего делаете! Вечно заняты в своих делах…

— Она никогда не наказывала тебя так, как наказывала нас, — горько усмехается Жёлтая, на автомате переключая графики, хотя по глазам видно, что они её не сильно волнуют. — Если уж честно… мы не хотели, чтобы за твоё воспитание взялась Белая. Хотя, клянусь, за некоторые твои выходки мне хотелось тебя не просто в башне запереть!

Стивен прикрывает рукой рот, чтобы не рассмеяться ненароком.

— А что она делала? Я имею в виду, Белая. Какие у неё были наказания?

Жёлтая глубоко задумывается, едва заметно поджимает губы. Стивен тут же машет руками, осознав, что лезет не в своё дело:

— Если это неприятно вспоминать, то…

— Она редко наказывала конкретно меня, — голос Жёлтой, тем не менее, звучит спокойно. — Чаще всего наказание за меня получала Голубая.

— Г-голубая? Но почему?!

— А ты как думаешь? — слегка раздражённо отзывается Алмаз. — Потому что так более эффективно. Ей нет нужды наказывать нас обеих.

«Нет нужды…» — Стивен хмурится, собираясь возразить, как вдруг осознаёт, что Жёлтая права.

Белая наверняка видит их обоюдную привязанность. Возможно, она не знает о последнем их слиянии на Земле, но прекрасно понимает, что они пойдут на что угодно, лишь бы уберечь друг друга.

Ей действительно нет нужды наказывать обеих, потому что, если наказание получит только Голубая, Жёлтой будет в разы хуже.

«Она не может быть настолько жестокой!» — хочет выкрикнуть Стивен, но вместо этого кричит:

— И ты так просто ей это позволяешь?! Ты же любишь Голубую!!!

Быстрые клики по экранам резко затихают: пальцы Жёлтой невесомо нависают над ними, пока их обладательница что-то старательно обдумывает. Стивена не покидает ощущение, что он сказал лишнего.

И влез не в своё дело.

— Прости, случайно вырвалось… — звучит извинение, но Жёлтая по-прежнему не реагирует. — Я-я, пожалуй, пока что к Голубой схожу…

— Это послужит началом Третьей эры, — от новости о бале Голубая хлопает в ладоши и никак не может скрыть радость и предвкушение. — Раз ты собираешься пригласить Белую, то всё должно быть идеально. Хочешь помочь мне с организацией? Я дам тебе лёгкие поручения, заодно получше осмотришь Родной мир.

— Почему бы и нет? — ободряется Стивен.

— Подготовь стандартное приглашение для подчинённых, которых ты хотела бы видеть на балу, и особое приглашение для Белой. Нужно подобрать подходящих музыкальных самоцветов и привести зал в полный порядок, я дам тебе свою Жемчужину, чтобы не возникло никаких заминок, а ещё… — начинает щебетать Голубая, чем вызывает у мальчика невольную улыбку.

Последующее вызывало у него улыбку всё меньше и меньше: все, абсолютно все самоцветы, будь то переливчатые Турмалины, готовые развлечь на балу танцами и песнями, или мелкие Кварцы, которым доверили уборку бального зала, стремились блеснуть перед Алмазом своими лучшими качествами. Если сначала это забавляло, то под конец раздражало неимоверно.

Самоцветы Родного мира не понимали юмора, воспринимая каждое его слово буквально, как бы Стивен ни просил их хотя немного расслабиться. Голубая Жемчужина большую часть времени молча следовала за ним, лишь изредка указывая на ошибки и предлагая более правильный вариант решения проблемы.

— Ты можешь расслабиться, — попыталась разрядить атмосферу Жемчуг. — Мой Алмаз не разозлится, если мы немного поговорим.

— Твой — может быть, — отказалась Голубая. — Но мой — нет.

Аметист отправили для подбора удлинителей конечностей, а Сапфир вызвалась наведаться в архив, чтобы разузнать, что важного они пропустили за шесть тысяч лет отсутствия.

— Для подстраховки, — пояснила она Жемчуг, пока Стивен ставил своё подтверждение на новых статусах своей новоявленной свиты.

Довольно странной в Родном мире была система подписей. Экраны реагировали не только на прикосновения, но и на всё, что их касалось: так, например, они без труда распознавали молнии Жёлтой, которая пользовалась этим как своей личной подписью; Голубая с лёгкостью смахивала слёзы с краешков глаз, даже когда была весела, и подносила их к документам; Стивен, наблюдая за всем этим с дёргающимся глазом, не придумал ничего лучше, как облизнуть руку.

На слюну система сработала точно так же, как на молнии или слёзы, утвердила в нём Розового Алмаза и отпустила с миром. Стивен, конечно, полагал, что его слюна, способная исцелять, когда-нибудь да сыграет свою, несомненно, важную роль, но чтобы он при помощи неё расписывался в документах — это даже для него оказалось слишком.

Из всех представленных ему музыкальных самоцветов он выбрал только Турмалинов: самоцветы, напоминающие граммофон, показались мальчику чересчур жуткими, да и музыка у них была не в его вкусе. Зато попискивающие от радости Турмалины сияли счастьем и благодарностью, с удовольствием выслушали, что от них требуется, и обещали не подвести.

Самым отвратительным во всём происходящем было то, что Конни никак не могла ему помочь: самоцветы не считались с ней как с кем-то хотя бы равным им по статусу, и потому пропускали все её слова мимо ушей. Стивен лишь надеялся, что она действительно на это не обижена.

К тому времени, когда бальный зал сверкал как новенький, подбежала Жёлтая Жемчужина и оповестила, что её Алмаз направила её сюда для помощи Розовой.

— Извиняюсь, Розовый Алмаз, но мой Алмаз приказала также проследить, в курсе ли вы о правилах поведения на самом балу.

— А там должно быть что-то особенное? — не понял Стивен и выслушал новую двухчасовую лекцию о том, что ему просто следует сидеть на одном месте и ничего не делать.

====== Часть 35 ======

В этот раз перед ним во всём своём великолепии расцветает красотой клубничное поле. Стивен осторожно ступает на него, оглядываясь по сторонам, тянется, наконец, рукой к огромной ягоде, но та засыхает прямо на глазах.

От былого великолепия не остаётся и следа. Под ногами раздаётся хруст, и от неожиданности Стивен подпрыгивает на месте, отшатывается назад. Хруст повторяется.

Под ногами — тысячи осколков сверкающих самоцветов, и одни привлекают его взгляд особенно сильно: ярко-жёлтые, напоминающие осколки Топаза, от которых мальчик никак не может оторвать взгляд, пусть и очень хочет.

«Восстание», — мелькает в его голове простая мысль. Поле, покрытое пламенем, которое он видел в воспоминаниях Жемчуг, на которое он самолично приходил, когда там цвела клубника, — и огромное количество осколков, о которых он и понятия не имел.

Все эти осколки — результат войны, которую затеяла его мать; остатки самоцветов, которые шли за ней и против неё, за которых она несла ответственность и которых потеряла. По его вине оказалась расколота только одна Топаз, а по вине матери — тысячи других самоцветов, и ядовитая горечь, которую он испытывал совсем недавно, множится стократно — и душит, терзает, не даёт даже спокойно стоять.

Одно слово Алмаза вершит судьбы тысяч и даже миллионов самоцветов империи. С необъяснимым, но досадным облегчением Стивен осознаёт, что даже его мать, которую он считал идеалом, к такой ответственности была не готова, — что тогда может он? Если Розовая жила как минимум десяток тысяч лет и не была готова, то что можно ожидать от мальчика, которому едва четырнадцать лет стукнуло?

Последствия её ошибок он видел в Кластере: многие из тех осколков, что находятся под его ногами, сейчас пребывают в спокойном состоянии. Пусть они и нелепо соединены между собой, но живут в гармонии друг с другом, — и это его, Стивена, заслуга.

Едва он облегчённо усмехается своим размышлениям, как картина вокруг меняется: вокруг звенит оружие, мелькают фигуры неизвестных самоцветов, а мимо него на бешеной скорости проносится Яшма.

— Я сражалась с самого своего появления на свет!

Стивен следит за её движениями словно в замедленной съёмке: как она сносит всё на своём пути, как бежит вперёд, не смотря ни на что. Её голос продолжает набатом раздаваться в голове.