– Что? Николь. Серьезно. Ничего не случилось. На самом деле. – Я хмурюсь – может быть, и вправду ничего?

Николь буквально подпрыгивает на своем сиденье и по пути к своему дому нарушает, наверное, сразу двадцать разных правил дорожного движения.

Подъехав к дому, она выскакивает из машины и, хотя на ней красные туфли на каблуках весьма ненадежного вида, подбегает ко мне и практически вытаскивает меня из машины, выхватив бутылку вина из моих рук.

Она впускает нас, и Кейли немедленно подбегает к двери, крича: «Тетя Эви! Тетя Эви!»

Я, смеясь, обнимаю ее и прижимаю к себе.

– Кейли, я не думала, что это возможно, но ты стала еще красивее. Боюсь, что положение Золушки становится небезопасным.

Она хихикает.

– Нет, Спящей красавицы! Я хочу быть Спящей красавицей!

– Ладно, значит, у Спящей красавицы серьезные неприятности. – Я осторожно опускаю ее на пол и шепчу: – Я принесла шоколадные кексы. Если хорошо пообедаешь, дам тебе самый большой. – И подмигиваю.

– Хорошо, тетя Эви, – заговорщицки шепчет она в ответ. И с этими словами убегает дальше играть со своими Барби, которых побросала на пол, когда я вошла.

Николь, проверявшая что-то вкусно пахнущее в духовке, открывает принесенную мной бутылку вина, достает из буфета два бокала и начинает разливать.

– Давай выкладывай, – говорит она, когда Майк спускается по лестнице с влажными после душа волосами.

– Эви, – кричит он мне. – Как дела? – Он заходит на кухню и быстро обнимает меня. Мне нравится Майк. Хороший парень, добрый, один из лучших.

– Дела у нее великолепны, – перебивает Николь. – Она встретила парня. Как раз собирается рассказать подробности. Ну же. Давайте присядем.

– Нет, серьезно, ребята, – говорю я. – Ник, ты придаешь этому слишком большое значение. Это просто невероятно красивый, забавный парень, с которым я познакомилась после того, как он преследовал меня всю прошлую неделю. – Я плюхаюсь на диван, ставлю свой бокал на журнальный столик, беру лежащий там журнал «Пипл» и начинаю лениво листать его, чтобы позлить их.

Николь и Майк не могут усидеть на месте. Они стоят посреди гостиной и смотрят на меня.

– Что? – кричит Николь. – Преследовал тебя? Зачем? Стой-ка! Откуда ты знаешь, что преследовал? Это правда?

Майк молчит, но смотрит на меня так, будто немного растерян и рассержен. Оба садятся на диванчик напротив меня.

Я кладу журнал и беру свой бокал.

Я думаю обо всем, что произошло за последние сорок восемь часов, и внезапно чувствую себя ошеломленной. Делаю большой глоток красного вина и слегка хмурюсь. Если уж выкладывать, то выкладывать все.

– В общем, так, ребята. Пожалуй, я начну с самого начала.

Николь взглядывает на часы и пялится на меня так, как будто я сейчас расскажу, где похоронен Джимми Хоффа[1].

– Ужин будет готов через двадцать минут. Валяй. – Их глаза прикованы ко мне. Я действительно очень люблю их обоих. И давно должна была рассказать им о своем прошлом. Но мне так хотелось, чтобы прошлое осталось позади.

– Вы же знаете, я выросла в приемной семье, – начинаю я. – Я никогда не объясняла почему, но дело в том, что моя мать была наркоманкой, готовой на все, чтобы получить дозу. Ее никогда не интересовало, где я, есть ли в холодильнике еда, есть ли у меня чистая одежда. И ей было совершенно все равно, кого приводить домой на свои вечеринки, то есть ее не заботило, с какими извращенцами мне приходилось иметь дело. Пару раз ей приходилось наблюдать, как некоторые ее парни вели себя со мной совершенно неподобающе. – Я делаю еще один большой глоток вина. – Конечно, она бывала в такой отключке, что трудно сказать, видела ли она это на самом деле. К счастью, я умела прятаться, когда на нее находило и гудеж шел несколько дней кряду. Я пряталась в шкафу, под кроватью, в общем, всюду, куда могла поместиться и где чувствовала себя в безопасности. – Я смотрю на Николь: у нее потрясенный вид, в глазах блестят слезы. Лицо Майка застыло, взгляд устремлен на Кейли, которая играет со своими куклами в столовой, вне зоны слышимости.

– Ну, и в общем, – вздыхаю я, – на одно из ее сборищ наконец вызвали полицию, и меня застали в компрометирующей позе с одним из обдолбанных гуляк. – Николь задыхается. Майк стискивает зубы.

– О, дорогая, – шепчет Николь. Я отмахиваюсь. Это было так давно. Кажется, целую жизнь назад.

Но, если честно, иногда кажется, что это было вчера. Я замолкаю на минутку, чтобы собраться с мыслями и эмоциями.

– Попав в приемную семью, я почти сразу встретила мальчика по имени Лео. Мы жили в одном доме всего несколько месяцев, но между нами возникла привязанность, такая сильная, что это невозможно объяснить тому, кто не был в таком положении, не знал чувства полного одиночества в мире, а ведь мы были совсем детьми. – Я замолкаю, задумавшись. – И дело не только в том, что мы оказались в похожем положении, дело в том… – я снова прерываюсь, обдумывая, как лучше выразиться, – дело в том, что я как будто нашла свою вторую половину и наконец-то почувствовала себя полноценной. Я знаю, это трудно понять, ведь мне было всего десять лет, но для меня это было правдой, простой и ясной. Казалось, что все эти десять жутких лет были мне даны только для того, чтобы свести меня с этим мальчиком именно там и тогда, и поэтому я была только благодарна за любую боль, которая помогла сблизить нас.

Я смотрю на Николь и Майка, и они смотрят на меня с одинаковым потрясенным выражением.

Это, наверное, рекордное количество слов, сказанных мною о себе за те три года, что я их знаю.

– Эви, – выдыхает Николь.

Я мягко улыбаюсь ей и продолжаю:

– Сначала мы подружились, и я считала его почти старшим братом, защитником, но годы шли, мы стали старше и полюбили друг друга. А когда влюбляешься, неважно, в каком уродском месте это происходит, все равно все кажется прекрасным. И благодаря ему место кошмаров превратилось в место грез. Я то и дело ходила в суд, давала показания против родной матери, которая так ни разу и не появилась на процессе. – Я снова замолкаю, позволяя воспоминаниям о той боли нахлынуть на меня. – Но благодаря ему все было хорошо. Лео любил меня, и я всегда чувствовала, что со мной все будет хорошо. – Мои глаза уже на мокром месте, нужно собраться с силами, чтобы продолжить.

– Он переехал в другую приемную семью неподалеку от моей, но навещал меня так часто, как только мог, и мы всегда встречались на крыше за окном моей спальни. Мы мечтали вместе, планировали совместную жизнь. Мы были совсем юными, но такими уверенными. – Я непроизвольно улыбаюсь.

– Когда мне было четырнадцать, а ему пятнадцать, его усыновила супружеская пара. Это было потрясением, потому что подростков усыновляют крайне редко. Я не очень много знала об этих людях, но из слов Лео следовало, что они были очень добры и на самом деле просто хотели дать дом ребенку, который, скорее всего, не надеялся его иметь. Я была счастлива за него, но беда была в том, что его приемный отец получил новую работу в Сан-Диего и они должны были вот-вот переехать. Мы поклялись, что будем ждать друг друга, что он приедет за мной, когда мне исполнится восемнадцать, и что мы будем жить вместе. Он пообещал, что, как только доберется до Сан-Диего, напишет мне, даст все свои координаты и мы будем переписываться. Он попросил меня пообещать, что я сохраню себя для него. Я и представить себе не могла ничего иного. В мыслях и в сердце я принадлежала Лео, а он принадлежал мне. Расстояние ничего не значило.

– Господи, милая, – шепчет Николь, прижимая руку к груди.

Я вздыхаю и продолжаю:

– Он пришел попрощаться накануне отъезда и в первый раз поцеловал меня. Не просто поцеловал – этот поцелуй был как клятва. Я слышала, как люди говорят, что теряют себя в поцелуе, но мы, наоборот, как будто нашли себя в ту секунду, когда наши губы встретились. Как будто он разобрал меня на части и вернул к жизни поцелуем.