Тело завезли в бокс, подвели кислород, начали ИВЛ мешком «Амбу». Куда его? Судя по голове – в травму, а ведь надо и живот посмотреть – может внутрибрюшное кровотечение? Зрачки, пульс…

Давление померьте! Хирурга сюда! И травматолога!

Вовка измерил давление, ругая советскую аппаратуру.

– На прогнившем Западе, между прочим, давно бы уже подключили кардиомонитор!

– Ага, и розовым дезодорантом побрызгали бы, – огрызнулся Лёха, – подключичку давай!

Они поменялись функциями. Теперь Вова солировал, а Леха был на подхвате. «На прогнившем Западе» – вертелось в голове, – «На прогнившем Западе».

– На прогнившем Западе запрещают работать в реаниматологии больше пяти лет, дальше начинают развиваться необратимые изменения психики! – сказал Леха, – а у нас и по пятьдесят работают! Начинай!

Вовка натянул перчатки, Лёха полил спиртом, развернул набор для подключичной пункции. Вовка сделал значительное выражение лица, даже прыснул под кожу новокаином, выбрал наиболее прямую из попавших в набор игл для подключичной пункции. Иголка попалась тупая, шла через ткани с ужасающим треском. Вова прошел под ключицу, собрался…

– Спокойно, не дергайся, – прошептал Лёха, – все нормально…

В этом месте игла должна была, по идее, попасть в подключичную вену, но в случае промаха здесь можно пробить грудную стенку и разгерметизировать плевральную полость, а при большом «везении» засадить и в ткань легкого. Это называется пневмотораксом, и является опасным и неприятным осложнением пункции. Если пневмоторакс не заметить вовремя, он приводит к нарушению вентиляции, смещению средостения, и может вызвать смерть пациента – последние слова Лёха, кажется, проговорил вслух.

Под иглой что-то громко щелкнуло – Вова прошел связку, попал в вену, отсоединил шприц, пошла кровь, он прикрыл отверстие пальцем, (ЦВД положительное, значит кровопотери нет, либо она не критическая), пошарил по лотку, выбирая подходящий проводник для катетера. Под пальцами лежали три куска жесткой лески, свернутой в тугие колечки. Пришлось одной рукой держать иглу, другой пихать по ней леску, одновременно разматывая, и не давая распрямиться за пределы условно стерильной пеленки. Скотская гнутая леска кое-как шла по игле, а дальше, кажется, норовила пропороть сосуд, и влезть куда-нибудь в плевральную полость. Вова слегка крутанул, послал вперед на два пальца… Обратно дороги нет – леску тянуть назад нельзя, ибо конец ее будет обрезан срезом иглы, и попадет в сердце, вперед толкать опасно – пропорет обязательно, елда деревянная!

– Попробуем!

«Обидно, блин, так хорошо иголкой попал, а с этой фиговой леской…» Вова вытянул иглу, роняя крупные кровяные капли на условно стерильное поле, теперь из тела торчала только леска-проводник.

– А на прогнившем Западе, – начал было Вова, и Лёха не стал его перебивать. Он слушал, и с открытыми глазами видел упакованный в прозрачную пластиковую пленку одноразовый «катетер на игле», который входит в ткани без ужасающего треска, и игла находится внутри катетера, и когда игла удалена, катетер уже гарантировано стоит в вене… Видение из глянцевого журнала упорно держалось перед глазами, накладываясь на мрачную советскую действительность.

Между тем Вова насадил на конец лески мягкий, как дождевой червяк, катетер советского производства. Началась предпоследняя фаза операции – по елдовому проводнику, который даже под кожей норовил свернуться кольцами, медленно полз мягкий от многократной стерилизации катетер. Вова сопел, пальцы в перчатках не по размеру прилипали то к катетеру, то к леске, но он уверенно гнал катетер вперед. Когда катетер зашел почти до конца, Вова выдернул проводник, подсоединил к катетеру шприц, ток крови был хороший, он поездил шприцом туда-сюда, и вылил по трем пробиркам подоспевшей лаборантке Насте.

Теперь нужно было закрепить катетер одним швом к коже. Вова быстро прошил кожу, сделал пару узелков. Предстояло прошить ушко катетера и связать его нитью.

– А на прогнившем Западе катетеры уже с дырочками выпускают, – проговорил он, попадая круглой иглой в минимальную по размерам площадку на верхнем крае катетера. Этот катетер – чудо экономии материалов – был крайне неудобен тем, что эта площадка была очень маленькой, и иногда игла пробивала стенку катетера, пуская насмарку успех всех предшествующих манипуляций.

Вова виртуозно зафиксировал катетер, подсоединил капельницу с физраствором.

Лёха посмотрел на лицо пациента. Молодой парень, лет двадцать, красивый, вряд ли выживет, жаль, жаль. Кстати, лицо заметно порозовело, микроциркуляция потихоньку восстанавливается…

Он еще раз проверил зрачки. Не кома четвертой степени, реакция на свет есть, но … Если бы с башкой было все в порядке, он бы хоть закашлялся… «Ох, хреновое дело, у тебя пацан», – подумал Лёха и помахал показавшемуся в коридоре дежурному хирургу – тот шел как раз вместе с травматологом Ломакиным.

Глава четвертая

Проблемы глубокого охлаждения. Наш герой попадает в 103-ю больницу. Мы знакомимся со старшим научным сотрудником Сапсановым и академиком Крабовым.

А теперь мы расскажем о том, как в конце советского периода развития здравоохранения в 103-й больнице возникло отделение экспериментальной гипотермии. Первым шагом к его открытию было изобретение эндоскопической техники для оперативного лечения язвенной болезни желудка. Экспериментируя с эндоскопами, катетерами и баллончиками, рукастые эндоскописты получили возможность вводить в стенку желудка лекарства для лечения язвы и остановки кровотечения. Но, при обширных неглубоких эрозиях, методы пункции не давали надежного эффекта, и более эффективным был старинный метод промывания желудка ледяной водой.

Было решено модернизировать дедовский метод – вместо промывания водой через зонд из кувшина, стенку желудка охлаждали через введенный баллон. По баллону циркулировала ледяная вода, вызывающая локальное охлаждение. Такой метод позволял проводить охлаждение в течении более длительного времени, и уберегал больного от грубых водно-электролитных расстройств.

Однако, когда метод стал применяться на потоке, оказалось, что длительное время поддерживать локальную гипотермию внутри организма невозможно – включалась система терморегуляции. У пациентов начинались потрясающие ознобы, непроизвольные сокращения мышц, вплоть до судорог. В это время молодой и перспективный научный работник Сапсанов предложил выключать систему терморегуляции путем погружения пациента в глубокий наркоз. Это предложение пришло как раз вовремя. Руководство больницы срочно искало резерв для дополнительных ставок по реаниматологии, и под эти ставки было создано отделение экспериментальной гипотермии. Шли годы. Эндоскописты постепенно освоили более удобные методы местного лечения язвенных дефектов, и от экспериментальной гипотермии благоразумно отказались. Но ставки были выделены, а идти на сокращение никто не хотел. Тогда уже не молодого, но все еще старшего научного сотрудника Сапсанова осенила гениальная мысль. Он стал погружать в гипотермию больных с травмой мозга, длительной комой, после перенесенной гипоксии. Метод позволял незначительно продлевать жизнь обреченным, некоторое количество даже жило довольно долго, но большинство пациентов все же погибало от сопутствующих осложнений. Тем не менее, шесть коек отделения никогда не пустовали, ставки кормили доков, медсестер и санитаров, а Сапсанов который год подряд собирал материал для диссертации.

В тот памятный вечер Сапсанов работал над диссертацией особенно упорно. Он даже не заметил, что город накрыли сумерки, быстро превратившиеся в тяжелую ночную мглу. Сапсанов допил полученный накануне коньяк, развел и выпил спирт из банки с желудочными зондами, и понял, что ему срочно необходимы дополнительные материалы для диссертации. В это время группа хирургов уже зашивала брюшную полость неизвестного больного, а травматологи уходили из головы, оставляя трепанационное отверстие в черепе. Сапсанов обошел первое и второе хирургические отделения, но так и не нашел нужных материалов. К его выходу к лифтам, травматологи уже сумели спихнуть больного хирургам. Но те никак не могли взять его в отделение, а хирургическая реанимация как раз заполнилась под завязку. В разгар перепалки травматологов с хирургами, из лифтов вывалился Сапсанов, и как-то косо побрел в операционный блок.