– А к этому ты как пришёл? – подвигав индастриал в моём ухе, спросил Артём. Я нервно мотнул головой, без сильного желания, чтобы кто-то трогал мои уши и всё, что в них было вставлено, и надо же, Артём догадался прекратить. Поразительная доходчивость.

– К татуировкам тебя Отто привлёк, это понятно. А это откуда пошло?

– Ну. Мне нравились украшения моей матери. Она согласилась проколоть мне уши. А потом я где-то в интернете увидел про тоннели, и что уши можно прокалывать и в других местах. И всё.

– То есть, интернет, – заключил Артём. – И тебе ничего не говорили? Никто не возмущался?

– Только когда тоннели воспалялись или типа того.

Артём, я чувствовал, лежал с приподнятой головой, и я прям ощущал всем, чем только можно было, как он меня разглядывает. Мои уши. Это нервировало. Он сейчас опять скажет мне поменять растяжки на обычные тоннели или плаги? Что-то же ему надо. Хотя, может, это просто как продолжение темы с татуировками. И ему просто интересно, как я пришёл к такой жизни.

– Меня такой вопрос занимает. Вот эта хрень, – он ткнул пальцем во второй тоннель в левом ухе. – Она вообще вытаскивается?

Аха-ха. А я надеялся, он не узнает. А то у него такое отношение к моему похуизму. Меня даже тянет делать всё нормально, лишь бы он не возмущался.

– Нет.

Тоннель, который был вставлен в тот прокол, не раскручивался и слишком сильно расширялся к краям, почему вытащить его было невозможно. Вообще. И не то чтобы это было проблемой, даже первые полгода после того, когда прокол постоянно гноил и кровоточил. Я просто постоянно сдирал корку, иногда обрабатывал хлоргексидином, потом мне рассказали про чудодейственные компрессы со спиртом и всё закончилось. Но больше никакого беспокойства я не испытывал. Ну да, у меня в ухе какая-то штука, которую невозможно вытащить. И что дальше? И не то чтобы сейчас была такая острая нужда в этом. Но эта хрень начинает мне надоедать, и раз мы заговорили об этом, как раз..

– У тебя есть плоскогубцы, кстати?

– Чего? – не понял Артём. – Что ты собрался делать?

– Смять края с одной стороны и вытащить его. И вставить обычную серьгу.

Я гений, не правда ли?

– С крестом, да? – Артём усмехнулся, и я еле удержался, чтобы не пнуть его. Чем ему кресты не нравятся? Нормальная тема.

Но меня порадовало, что он спокойно отнёсся к идее с плоскогубцами и ничего даже не сказал. Потому что моя мать первым делом пошутила про болгарку, и типа.. Спасибо за адекватность. Это у нас теперь на вес золота.

– Со стразами, блять, – фыркнул я. – Кристина как раз оставила мне несколько своих. Самое то.

Я затылком чувствовал напряжение, а слишком затянувшееся молчание только подтверждало догадки о том, что что-то пошло не так. В конце концов я даже осмелился на развернуться и проверить, что там с Артёмом, и тут же встретился с его недовольным и полным осуждения взглядом. Он даже зубы стиснул. Так не понравилось упоминание Кристины?

– Кристина, да, – продолжая смотреть на меня, повторил Артём. – Будешь носить её украшения.

– Кресты же тебе не нравятся.

Странно, что за эти полтора года мне ни разу не предъявили за крест в левом ухе. До растяжек доебались, а крест его не смущал, значит.

– Такие вещи не нравятся мне ещё больше. Мои ты почему-то не носишь.

– А ты мне предлагал? – не понял наезда я. Что-то у меня в памяти не было даже приблизительного. Артём сам понимает, насколько тупо сейчас себя ведёт? Или я должен был спросить? Помнится, в том году мы чуть не поругались из-за подобного. Или я слишком всё утрирую опять. Артём же просто обиделся на меня, решив, что я его проверял. Хотя я просто предложил ему выбрать, на какие тоннели мне заменить растяжки. Пиздец. При этом, он сам же сказал мне их сменить на что-нибудь более нормальное. И обиделся. Звучит как план. Он же мне не этот случай припоминает..? Нет, он говорит именно про “мои”. Про то, что он мне купил или подарил. Но ничего такого не было, так что не надо мне тут придумывать, окей? Выпендривается ещё на меня.

– Нет, – согласился Артём. – Но могу.

– Открыт для ваших предложений.

– Хорошо, – после недолгой паузы протянул он. – Я подумаю и куплю. И поищу плоскогубцы.

То есть, он сам даже не знает, чего хочет, но наезжает на меня. Просто класс. И на этого человека я трачу лучшие годы своей жизни. Ладно. Не дай Бог, на самом деле, чтобы именно эти годы были самыми лучшими в моей жизни. Это будет просто провал.

– Ты останешься?

– Не знаю. Но я уже сказал матери, что, возможно, не приду.

– О, отлично, – удивлённо протянул Артём. – Тогда предлагаю заказать еды.

Но я почти всем доволен. Пока Артём заказывает и оплачивает еду. И пока не шутит так же, как моя мать. Хотя на самом деле это смешно. Не я ли ною тут уже почти второй месяц о том, как всё хуёво. С другой стороны, только это мне и остаётся – радоваться в таких вот промежутках, как у нас всё мило и хорошо. Надо просто наслаждаться.

– На твоё усмотрение.

Он даже не двинулся, только сильнее обнял меня, прижимаясь щекой к спине. Подержавшись так с пару секунд, он ослабил хватку, но по-прежнему никуда не уходил. Почему-то мне показалось, что это надолго, так что я просто закрыл глаза и устроился поудобнее. Раз уж со всеми делами на сегодня разобрались, можно отдыхать.

– Ты спать собрался?

По моим ощущениям, прошло несколько минут, когда Артём снова заговорил, и я убить его захотел за это. Я только засыпать начал более-менее.

– А что ты хочешь?

– Поговорить. Мне понравилось обсуждать с тобой такие штуки. И я хочу прояснить ещё кое-что.

– Внимаю, – вздохнул я.

Артём аж уселся, и я даже в его дыхании мог уловить радость и возбуждение. Хорошее возбуждение, да. Ну, учитывая его любовь к татуировкам, он явно рад, что у него есть возможность узнать, что и как было у меня.

– В том году, в лагере. Я спросил, кто тебе бил всё это, ты сказал, что это набивал Отто, да.

– М.

– Это так прозвучало, как будто он привёл тебя в салон и сказал типа “Раздевайся, сейчас будем страдать”. Я что-то не так понял, да?

Да, немного. Я ненавижу внимание к себе, особенно по этой своей части. В виду моей параноичности любой интерес я воспринимаю как попытку доебаться и поиздеваться надо мной, почему обычно сливаю все разговоры (хотя я просто не умею их поддерживать, но да) и поэтому же да, мои ответы могут быть восприняты не так, как надо. Ещё я не хочу, чтобы мне задавали вопросы. “Тебе реально это нравится, ы-ы? А что это значит?”. Я не хочу, чтобы меня спрашивали о словах на пальцах. Я был так рад, когда Артём не стал уточнять, какой в них смысл. Но я видел сейчас, как он смотрел на мои ладони, и как же мне хотелось перевернуть их ладонями вверх..

– Нет, он спрашивал у меня. Сам мне предложил. Типа, раз я увлекаюсь пирсингом, не хочу ли я и татуировки попробовать. Я такой: “Чего бы и нет”.

– Ну, обычно после “Чего бы и нет” появляется одна относительно небольшая татуировка. И потом, через год-два вторая и, может быть, третья. А не так, что вдруг все руки забиты, ещё и на теле две штуки.

– Ну. Я просто не воспринимаю, когда, допустим, на руке одна маленькая татуировка. Что это, блять, вообще? Либо она большая и охватывает всё плечо или локоть. Либо как у тебя, что они маленькие, но их много, и занято всё место. Но “одна относительно небольшая” – это всрато. Я. Не понимаю такое.

– Да, я даже.. Согласен. Я по жести стремался, когда у меня была всего одна татуировка, – усмехаясь, протянул Артём. – Но я всё равно не понимаю. Отто тебе ничего не сказал, когда ты.. Ну, вы же как-то обсуждали, чего ты хочешь и всё такое. И ему было всё равно?

– Ты никогда не общался со своими родственниками того поколения, у которых нет детей? Особенно если ты того же пола, что и. Ну, каких детей они сами хотели бы.

– Да как-то.. – подумав немного, ответил Артём. – Нет, похоже.

Многое потерял. Можно много плюшек получить.