Во входную дверь стучат вовремя: я уже вышел из ванной и повязал полотенце на бедра. По лицу все еще стекают капли, но я игнорирую их и открываю долгожданной гостье. Мадэри стоит на пороге в вязаной голубой кофте, белых теплых колготках и короткой джинсовой юбки. Я опускаю глаза на коричневые ботинки, с улыбкой заманиваю ее к себе за воротник бежевого пальто, а после хватаюсь за концы белого шарфа.

– У тебя хорошее настроение? – улыбаясь мне в ответ, произносит тихо Ева, утыкаясь мне в шею.

Поднимаю ее лицо за подбородок пальцем и нежно прикасаюсь к губам, увлажняя их. Я только касаюсь своими губами, веду головой слегка из стороны в сторону и знаю, что определенно вызываю у нее мурашки.

Вообще-то нет. Я расстроен.

– Ты можешь помочь мне? – шепчу Еве на ухо.

Она тут же слабо отталкивается, чтобы глядеть на меня. Я влажными пальцами ласкаю ее скулы, желая пройтись ладонями по шикарным густым волосам.

– Что случилось? – обеспокоенно говорит Мадэри.

– Ничего. Просто будь со мной.

Я целую ее со всей страстью, ревностью и ненавистью к этому чувству. Она, несомненно, ощущает, что я слишком настойчив, напорист, яростен. Но стоит отдать ей должное – Ева не просит меня перестать. Она принимает как данность это мое состояние, подстраиваясь под него, подставляя губы, шею, разрешая мне грубо ее трогать. Срывать с нею одежду. Не раздражается, когда я швыряю ее голубую кофту в один угол комнаты, а юбку – в другой. Снимаю быстро с нее сапоги, поваливая итальянку на кровать. Сдираю колготки с длинных стройных ног, словно кожу.

– Всю ночь, – добавляю с опозданием, подтягиваясь вверх. – Всю ночь.

Ева лежит на подушках, раскрывшись передо мной, как самое желанное и аппетитное блюдо! У меня пересыхает во рту от вида. Я хочу расцеловать каждый участок ее кожи. Поддев пальцами края бежевых кружевных трусиков, стягиваю их вниз по ногам. Сейчас не самое лучшее время, чтобы начинать с прелюдий. Я ласкаю недолго ее стопы, ее гладкие игры, бедра, губами прижимаюсь к лобку. И потом, не предпринимая попыток расстегнуть лифчик, я вхожу в нее. Ева округляет глаза. Она вскрикивает от боли, потому что я вошел на всю, но сейчас не двигаюсь, давая ей возможность привыкнуть ко мне.

Она ничего не успевает сказать, ведь я закрываю ей рот поцелуем. Пальцы цепляются мне в плечи, ногти, как и в прошлые разы, царапают кожу – я задаю быстрый ритм, не сдерживаясь от жестких толчков. Еве однозначно тяжело дышать от нескончаемости поцелуев, от того, что я не отрываюсь от нее не больше, чем на мгновение. У Мадэри сладкие губы. Шея, достойная ласк. Потрясающая грудь, все еще облаченная в нижнее белье. Но я не заморачиваюсь этим и двигаюсь быстрее и резче. Уперев локти в кровать, я осматриваю каждую черточку ее красивого лица, любуюсь раскрытыми губами, из которых вырываются стоны. Она поднимает руки вверх, прикоснувшись ладонями к стене, и выгибает спину. Громко кричит. Я опускаю голову к ее лебединой шее, кусая зубами, лаская языком. Оставляя засос… Заставляя ее стонать громче, сжимать ногами мои бедра крепче.

Несдержанные глубокие движения овладевают мною. Я зол. Да, я зол и неистов из-за Маркуса и такой дикий секс – моя возможность избавиться от наваждения в его обличии. Дразнящие удары сводят с ума Еву. Я погружаю член в нее сейчас то медленно, то торопливо.

– Мне больно-о. – Ева пытается нетвердо отодвинуть меня за плечи, но я непреклонен. – Слышишь? Мне больно…

Остановившись, я чуть приподнимаюсь. Без слов. Немного сбавив темп, удерживаю свое тело руками над ее непревзойденным телом. Я могу смотреть, как мы сливаемся вместе. Я наблюдаю за этим действием, от которого сложно оторвать взгляд.

Мне хочется рассказать Еве, почему этим вечером я такой. Но не могу поведать ей о своих демонах. Мне легче развязно трахать ее, причиняя боль, смотря в глаза, получая кайф от слез, стекающих по ее щекам… Но не могу говорить о Маркусе и о своих переживаниях.

Я не хочу, и не буду казаться ей глупым ревнивцем. Потому следующий толчок выходит у меня особенно энергичным и, вероятно, болезненным…

___________________

*1* – Река на Апеннинском полуострове, третья по протяжённости среди рек Италии. Города, в которых протекает: Рим, Перуджа.

Она не сердится на меня. Лежит, расслабившись, ко мне спиной. Одна моя рука под ее талией, другая же – на ее талии. Я обнимаю ее, тесно прижимая к себе, наслаждаясь запахом клубники в густых русых волосах. Наслаждаясь ароматом ванили, исходящим от кожи Евы. Молчит. Чуть приподнявшись, можно увидеть, как длинные пушистые ресницы дрожат, когда она закрывает глаза. А потом Ева взмахивает ими, на что я готов смотреть вечно. Я целую ее в плечо, стараясь сейчас быть с ней максимально нежным, потому что секс у нас таким не был. Я люблю жесткость, но, боюсь, Еве не понравился мой пыл. Да, возмущений я не слышал, однако это не является показателем довольства.

– Что-то не так? – интересуюсь не без робости, проведя пальцем по ее щеке.

Обнаженная налитая грудь поднимается и опадает медленно, а дыхание такое тихое, ровное. Я бы поверил, что Ева спит, если бы не видел, как она моргает и осматривает дверь перед собой. Похоже, собирается сбежать от меня в ванную.

– Все в порядке, – Ева, наконец, отвечает, но в голосе у нее ни радости, ни покоя, ни блаженства.

Пустота.

– Тебе не понравилось, поэтому ты грустна?

– Я ведь сказала, что все хорошо. – Но голос ее звучит еще холоднее, чем прежде.

– Ты соврала.

Почувствовав отстраненность от нее, я кладу ладонь на хрупкое плечо, но она вдруг им резко повела, и мне пришлось отдернуть руку. Да, я не думал о ней, когда брал почти насильно. Да, я думал только о себе и поступил нехорошо, неправильно. Но я не хотел причинить Еве дискомфорта. Невысказанность и огорчение всему виной. Я выместил зло в постели с Евой, не имея на это право.

– Давай поговорим, – прошу ее я, когда она садится на кровати, отодвинувшись прежде от меня.

Ни слова. Ни слова от этой упрямой девчонки. Взъерошив волосы, мысленно ругаю себя, что не удовлетворен ею. Закрыв глаза, выдыхаю. Мне это нужно. Набрать в легкие свежего воздуха и быть терпеливее. Даже не завернувшись в одеяло, не надев на себя что-либо, Ева поднимается на ноги и, преодолев расстояние до двери ванной, прикасается к ручке.

У меня внутри взрывается вулкан. Я перекатываюсь на другую сторону кровати, присаживаюсь на краю и, вытянув правую руку, пальцами провожу по ее бедру вверх-вниз. Ева оборачивается, наконец, взглянув на меня. В медовых глазах не стоят слезы, но на ее лице я точно нарисовал печаль. Я тяну ее за запястье к себе и, словно тряпичная кукла, Ева вновь оказывается на постели.

– Чего ты хочешь? – Радости было бы больше от ее первых за целый час слов, если бы они не были произнесены с ненавистью. – Что значат твои вопросы? Разве ты был грубым? Разве ты был жестким? Разве ты был нечутким?! – сведя брови в одну линию, говорит она громче и громче. – Это так называется?

Я приближаю свою ладонь к ней, но она отбрасывает ее, толкает меня так, что я падаю на подушки. Не понимаю, к чему Ева ведет. Что хочет этим сказать. И все это уже не походит на приятный вечер. Взбешенная, взвинченная она набрасывает на себя быстро то, что валяется у нее в ногах – мою футболку. Ей опять хочется спрятаться в ванной, не поговорив со мной, но я не предоставляю такого удовольствия. Пускай сначала объяснится, пускай сначала меня выслушает.

– Если ты прекратишь играть в мексиканский сериал, мы сможем во всем разобраться, – говорю я и натягиваю свои джинсы.

Грустно усмехнувшись (хотя это было похоже больше на фырк), Ева разворачивается ко мне, упирает ладони в бока и глядит на меня с таким негодованием, что мне и самому хочется исчезнуть за дверью.

– Я ни во что играю, Лукас. Это ты считаешь, что можешь пользоваться мной. Но я не твоя игрушка, – последнее предложение Ева выдает дрожащим голосом. – Когда ты… когда ты…