Литмир - Электронная Библиотека

Джули прислоняется к стене. Судя по виду, ей ничуть не лучше, чем мне.

– По… Черт… Когда так падает кислород… – Она трясет головой. – Верни датчик на место.

– Послушай, Джули. – По поворачивается к ней. – Эта штука мне больше не нужна. Разреши ее снять, а?

– Даже не думай. Твоя легочная функция ни к черту. Мы должны присматривать за тобой, так что тебе придется его носить. – Джули переводит дух и достает пластырь, чтобы закрепить сенсор. – Давай… пожалуйста.

По шумно вздыхает, но прикрепляет датчик к пульсовому оксиметру, который носит на запястье.

Дыхание наконец восстановилось, и я киваю:

– Верно, По. Ты уж его носи.

Он закрепляет сенсор на среднем пальце, поднимает руку, смотрит на меня и улыбается.

Я закатываю глаза, выглядываю в коридор и отыскиваю дверь комнаты 315. Несмотря на весь шум и гам, она плотно закрыта, но внизу виднеется полоска света. Неужели даже голову не высунул посмотреть, что случилось, у всех ли все в порядке?

На этаже практически перекличка, все двери приоткрыты, люди выглядывают, проверяют, не случилось ли чего.

Мнусь в нерешительности на месте, приглаживаю волосы и поворачиваюсь к По. Он поднимает брови:

– Ты ради кого это прихорашиваешься?

– Не смешно. – Я бросаю на него и Джули сердитый взгляд и указываю на поднос с завтраком: – У тебя яичница остыла, и трюфели пропадают.

С этими словами я поворачиваюсь и спешу к себе по коридору. Чем дальше от палаты 315, тем лучше.

Глава 4

Уилл

Тру сонные глаза, кликаю по еще одному видео, а на подносе, рядом с кроватью, стынет недоеденная яичница с беконом.

Не спал всю ночь, просматривал одно за другим ее видео. Можно сказать, прошел марафон Стеллы Грант, хотя о кистозном фиброзе там так себе рассказано.

Пробегаю глазами сайдбар и перехожу на следующее видео.

Это прошлогоднее. Освещение слабое, практически никакое, если не считать яркого пятна камеры. Похоже на какое-то собрание по сбору средств, проходящее в полутемном баре. Над сценой болтается здоровенный баннер: СПАСИ ПЛАНЕТУ – ПОДДЕРЖИ ДЕНЬ ЗЕМЛИ.

Камера нацелена на мужчину с акустической гитарой, сидящего на деревянной табуретке. Рядом девочка с каштановыми кудряшками. Он играет, она поет. Оба уже знакомы мне по предыдущим видео – отец Стеллы и ее сестра, Эбби.

Камера переходит на Стеллу – на лице широкая улыбка, зубы белые и ровные, как я и думал. Макияж тоже присутствует, и выглядит она – кто бы мог подумать – совершенно по-другому. Впрочем, дело даже и не в макияже. На видео она счастливее. Спокойнее. Не похожа на ту, которую я видел здесь своими глазами. И когда она вот так вот улыбается, то даже канюля в носу совсем ее не портит.

– Папа, Эбби! Вы тут всех затмили! Если даже мне суждено умереть, не дожив до двадцати одного года, то по крайней мере в баре я побывала. – Она поворачивается, и камера показывает женщину с такими же длинными каштановыми волосами, сидящую рядом с ней в ярко-красной кабинке. – Скажи привет, мам!

Женщина улыбается и машет в камеру рукой.

Мимо столика проходит официантка, и Стелла останавливает ее:

– Будьте добры, бурбон, пожалуйста. Чистый.

– Нет-нет, она не будет! – слышится шокированный женский голос.

Я фыркаю от смеха:

– Молодец, Стелла. Зачетная попытка.

Включается яркий свет. Звучавшая на заднем плане песня кончается, и Стелла бурно аплодирует, а потом направляет камеру на улыбающуюся ей со сцены сестру.

– Так вот оно что, – говорит Эбби и указывает на Стеллу. – Оказывается, моя сестренка сегодня тоже здесь. Мало того, что она борется за свою жизнь, так теперь еще и планету спасает! Давай, Стелла, покажи им!

В моих динамиках растерянный и смущенный голос:

– Вы что, ребята, заранее это спланировали?

Перед камерой ее мать. На губах улыбка.

– Давай, детка. Я сниму!

«Картинка» расплывается, дрожит, и телефон переходит из рук в руки.

Она вешает на плечо свой портативный концентратор кислорода, публика приветствует ее восторженными криками, а сестра Эбби помогает подняться на сцену и выйти на свет. Стелла нервно поправляет канюлю и, получив от отца микрофон, поворачивается к собравшимся:

– Я первый раз буду делать это на публике. Так что не смейтесь.

Разумеется, все смеются, включая и саму Стеллу. Только ее смех немного напряженный. Она настороженно смотрит на сестру, и Эбби говорит что-то неразборчивое. Микрофон улавливает только «очень и еще чуть-чуть».

И что бы это могло означать?

Как ни удивительно, лицо Стеллы разглаживается, словно по мановению волшебной палочки, нервозность улетучивается. Ее отец начинает наигрывать на гитаре, и я мурлычу под нос, еще не поняв, что именно они поют. Публика подхватывает, люди раскачиваются в такт, головы движутся влево-вправо, ноги отбивают ритм.

– Я слышал тайный звуков строй

Вау, они еще и петь умеют.

Голос у Стеллы хрипловатый и мягкий, ровный, как и надо, а у ее сестры – чистый и сильный. Камера приближается к Стелле, черты ее лица оживают в свете лампы, и я кликаю по клавише «пауза». Беззаботная, улыбающаяся, счастливая, она стоит на сцене рядом с отцом и сестрой. Интересно, что же так взволновало ее вчера.

Запустив пальцы в волосы, любуюсь ее длинными прядями, тенью, падающей от ключицы, улыбающимися теплыми глазами. Адреналин румянит ей щеки.

Врать не буду. Она красива.

На самом деле красива.

Отвожу взгляд и… Секундочку. Не может быть.

Подсвечиваю курсором количество просмотров.

– Сто тысяч? Это что, шутка?

Да кто она такая, эта девчонка?

Не прошло и часа, как меня разбудили пронзительные звуки из коридора, а потом, после полудня, сорвалась и вторая моя попытка уснуть – в палату вломились мама и доктор Хамид. Скучая, подавляю зевок и смотрю в окно на пустой двор. Ледяной ветер и прогноз погоды, обещающий снег, гонят прохожих с улицы под крышу.

Снег. По крайней мере, что-то, чего стоит ждать.

Прижимаюсь лбом к прохладному стеклу – поскорее бы этот мир укрыло белым одеялом. Снег я не трогал с тех пор, как мама в первый раз отправила меня в первоклассную, самую передовую больницу, где мне предстояло стать подопытной морской свинкой и испытать на себе новейшее экспериментальное средство для борьбы с B. cepacia. Заведение находилось в Швеции, и лекарство доводили там до совершенства полдесятка лет.

Судя по тому, что через две недели меня отправили домой ни с чем, до совершенства им было еще далеко.

О пребывании там в памяти почти ничего не осталось. Поездки в больницы всегда ассоциируются с белым. Белые больничные простыни, белые стены, белые халаты – все смешивается воедино. Но я помню горы снега, который шел и шел, пока я там находился. Такого же белого, но менее стерильного. Настоящего. Я мечтал о том, как поеду кататься на лыжах в Альпы, – и к черту эту легочную функцию. Но пока приходилось довольствоваться прикосновением к тому снегу, который лежал на крыше арендованного мамой «Мерседеса».

– Уилл. – Ее строгий голос врезается в мои грезы о свежей мягкой белизне. – Ты слушаешь?

Она что, издевается?

Я поворачиваю голову, смотрю на нее и доктора Хамид и качаю головой, как та игрушка, хотя и в самом деле не слышал за все время ни слова. Они обсуждают результаты моих первых, после начала пробного курса, тестов. Прошла неделя или около того, но, как обычно, ничего не изменилось.

– Нужно набраться терпения, – говорит доктор Хамид. – Первая фаза клинических испытаний на людях началась всего лишь восемнадцать месяцев назад.

Я смотрю на мать – она внимает доктору, энергично кивает, и ее короткие светлые волосы прыгают вверх и вниз. Интересно, за какие ниточки ей пришлось подергать и сколько денег выбросить, чтобы устроить меня сюда.

– Мы наблюдаем за ним, но Уилл должен помочь нам. Должен свести к минимуму посторонние влияния. – Доктор смотрит на меня, и ее худощавое, тонкое лицо серьезно. – Уилл, риск перекрестной инфекции еще выше сейчас…

9
{"b":"666616","o":1}