Мне пододвинули низкий пуфик, видимо, заметив мою слабость, я благодарно кивнул, плюхнувшись на него, и похлопал по месту рядом, приглашая парня сесть с собой. Мальчишка, растеряв всякую браваду от невнятного шипения за своей спиной, на деревянных ногах подошел ко мне и сел куда я просил. Я мученически вздохнул, потому, что так и не придумал, что должен сказать, и взял его за ручку. Я чувствовал, как каждый из обступивших меня нуждается в любви. Я не знал, как у них обстоят дела с религией, которая дала бы им минимальную надежду на то, что их хоть кто-то любит такими, какие они есть.
«Как часто я думаю, что ты со мною не знаком, так что я должен явиться к твоему дому подобающе одетым и произносящим подобающие слова. А потом выясняю, что все, что тебе когда-либо было от меня нужно, — это мое сердце. Но оно кажется мне не достаточно ценным, поэтому я подобающе одеваюсь и пытаюсь отыскать подобающие слова…прости меня!» Уильям Пол Янг
— Можно я подержу тебя за ручку? — Парень неуверенно кивнул, хотя я схватил его руку еще до ответа на вопрос.
— Кажется, ты спросил «разве ты не видишь, кто перед тобой?» — Все вокруг зашипели на мальчишку.
— Я не хотел тебя обидеть, — зашептал перепуганный сородичами парень.
— Ты меня и не обидел. Ты не веришь мне, когда я говорю, что вы прекрасны?
— Нет. — Парень отвел взгляд.
— Хорошо… — Я устало вытянул ноги, сгорбившись. Хотелось растечься по сиденью и немножко подремать, ужасно мешали отросшие до невероятной длины волосы, которые лезли в глаза, мешая сосредоточиться. Я видел, как люди трогали и расплетали мою косу, свернувшуюся кольцами на полу, но мне было плевать, я не воспринимал её как часть себя и, будь моя воля, давно бы уже избавился от неё.
Если честно, я только сейчас заметил, что большую часть своего времени я проводил во сне, особенно первый месяц. Я как младенец спал, ел, делал «дела» организма и снова спал, и так по кругу, но я был слишком занят своими переживаниями, чтобы обратить на такие «мелочи» внимание. Все мои взбрыки были в основном к концу второго месяца, когда я немного окреп для более глубоких размышлений на тему моего положения, но, тем не менее, я продолжал много спать. Еще и кушать захотелось, живот давно урчал.
— У тебя нет чего-нибудь вкусненького? — Услышав мой вопрос парнишка удивленно поднял свои волчьи ушки, как видно, человек не ожидал, что я начну клянчить вкусняшки, а учитывая, что до сегодняшней минуты кормили меня какой-то коровьей отрыжкой (наверное, из-за этого я бунтовал даже больше, чем из-за всего остального), я решил попытать удачу. Вдруг мне дадут что-нибудь менее напоминающее переваренную бумагу.
Вокруг послышались смешки, люди зашуршали в карманах, парнишка, пошарив рукой в своем рюкзаке, выудил две тонкие квадратные пластинки, оказавшиеся карамельками. Боже, я раньше терпеть не мог леденцы, а тут закатил глаза от удовольствия, почувствовав на языке синтетический вкус черной смородины. Вскоре я оказался завален разного рода пластинками: почти каждый стремился мне что-нибудь всучить, чем я без зазрения совести пользовался, распихивая вкусняшки по карманам. А то знаю я этих аристократов — отнимут, как только увидят. Напихав в рот как можно больше квадратных леденцов, я решил-таки сказать хоть что-нибудь умное и желательное полезное.
— Хрофо… Если ты не вевишь (веришь) мне, то отфеть мне на фопрос, засем тебе быть касивым?
— Что?! — Парень нахмурился. Все же я и так с трудом говорил на современном языке, чем-то схожим с русским, английским и арабским, благо я их все знал, потому мне легче было учить новый. Но из-за набитого рта я был не понятен. В общем, я смущенно обвел взглядом толпу взрослых ответственных людей и принялся быстро жевать, дабы освободить рот от конфет.
— Я говорю, для чего тебе быть красивым?
— В смысле? — Парень уже совсем растерялся, перестав понимать, чего от него хотят.
— В прямом, что тебе даст красота?
— Э-э-э…ну я буду красивый…
— Это и так понятно, — перебил я, запихивая себе в рот еще одну карамельку. Все же удержаться и не есть их после этой варварской диеты было нереально. — Что тебе даст красота?
— Ну… уверенность в себе и своих силах… — парень явно сомневался в собственных ответах.
— То есть, как только ты состаришься, станешь морщинистым и некрасивым, то ты сразу утратишь уверенность в себе? Получается, твоя уверенность держится не на вере в собственные силы, навыки и способности, а на внешней красоте, которая временна и никак не зависит от тебя? Знаешь, я бы не хотел, чтобы меня лечил врач, который уверен в себе и успехе в операции лишь потому, что он красивый… Это единственное, для чего тебе нужна красота?
— Нет.
— А для чего еще? — Мне протянули конфетку побольше, это оказалась вафля. От радости я прижал «печеньку» к груди, с любовью уставившись на моего благодетеля. — Спасибо, я обожаю вафли! Можно мне обнять вас?!
Я уже говорил, что очень эмоциональный? И тут нечему удивляться, я бы посмотрел на вас, как бы вы радовались вафле, питаясь два месяца картоном без надежды на смену блюд! Женщина-хамелеон покраснела, потом посинела, потом слилась с окружающими расцветками, но в итоге кивнула. Я бросился обниматься, удовлетворяя свою потребность в тактильном контакте. В прошлой жизни я любил обниматься, всегда просил чтоб мне почесали спинку. Может потому я и любил зверушек, особенно собак и кошек, за их любовь к ласке и обнимашкам. Дома у меня жили три кошки (которых я в разное время подобрал на улице), которые одинаково ненавидели друг друга и любили меня, и два безобразных сопливых мопса, которые ненавидели обнимашки, а я любил их ненависть, потому что эти две сардельки начинали беспомощно рычать, пукать и дергать короткими лапками, когда я принимался нацеловывать их недовольные сопливые мордочки.
Наверное, поэтому от меня сбегали все сожители. Кажется, им не нравилось, что я лез к ним целоваться после того, как несколько минут назад «лобызал мерзкие хари сопливых мопсов». Так сказал предпоследний мой парень, но я не придал значения его словам, подумав, что он просто вредничает из-за моего частого отсутствия дома.
Наверное, ему все же действительно не нравилось, что я их целовал. Плюс мои собачки спали со мной в одной кровати вне зависимости от того, нравилось это моим парням или нет, но я не обращал особого внимания на подобные мелочи, тем более свою работу и мопсов я любил больше, чем своих ухажеров.
Я вообще ни с кем из них не хотел жить, мне всегда хватало самого себя, работы и собак, но мои сексуальные аппетиты мопсы, к сожалению, удовлетворить не могли. Плюс спинку они мне тоже не чесали и кушать не готовили… Короче, мои эгоистичные потребности боролись между собой.
Наобнимавшись, я вернулся к парню, который, кажется, уже устал удивляться, озадаченно о чем-то размышляя, пока я предавался невинным плотским утехам. Я, кстати, наобнимался на еще одну вафлю, похоже «эта» схема универсальна во все времена.
— Так для чего еще тебе быть красивым?
— Чтобы меня любили… — наконец прошептал парень, кажется, сам удивленный своему ответу.
— То есть, когда ты состаришься и утратишь красоту, то тебя разлюбят? Так зачем тебе вообще такая любовь? Ведь любят не тебя, а твою внешность. Сам по себе ты, получается, не нужен.
Кажется, я шокировал не только парнишку, но и всех, кто находился в зале. Замолчали даже те, кто шептался между собой.
— Можно я расскажу, как я это вижу? — Парень кивнул. — Я могу заблуждаться, но красота есть гармония внешности без перекосов, но без внутренней гармонии она бесполезна. Каким бы красивым ты ни был, без гармонии и любви к самому себе ты будешь занят выискиванием собственных недостатков, яростным их искоренением, загоняя себя в угол собственными придирками. Это приведет к замкнутости на самом себе и своих проблемах и породит злость на себя и окружающих, ведь ты не можешь злиться только на себя, тебе нужен будет кто-то, на ком ты сможешь вымещать то, что копишь в себе. В итоге появится много беспочвенных конфликтов и вспышек, казалось бы беспричинного раздражения. Ведь ты будешь делиться тем, что есть в тебе самом, а в тебе нет любви, значит, ты будешь делиться ненавистью, и даже твои хорошие поступки будут небескорыстными, ведь на них ты будешь пытаться выменять любовь. Все очень просто. — Я распаковал очередную конфетку, показав ее парню и засунув в рот. — Ты не можешь дать мне конфетку, если у тебя ее нет, так же ты не можешь делиться любовью и любить других, если в тебе самом нет любви к себе. А любовь к себе, как солнце для деревьев, без нее нет жизни и нет начала новому и хорошему.
