— Как тебя зовут?

— Агвид. — Настороженно пробасил мутант.

— А меня Льюис. — Только представившись я подумал что в отличии от меня, он, наверное, знает мое имя.

— Я знаю.

Ну вот, что и следовало ожидать. О чем говорить дальше я так и не придумал, потому завис на несколько секунд в раздумьях, заставив понервничать моего визави.

— Ты не мог бы мне помочь. У меня тут диадема съехала, помоги снять, пожалуйста.

Я решил, что раз умных мыслей у меня в голове так и не появилось, то можно хоть с пользой время провести и отвлечь Агвида от дум тяжелых. По его удивленному лицу я догадался, что меньшее, чего он от меня ожидал — это просьба о помощи, по такой ерунде, как диадема.

— Снять тиару?! Вы хотите, чтобы я снял тиару с вашей головы?! — Судя по интонации, разумный почему-то очень удивился, а заодно и испугался.

— А что, ее нельзя снимать?

— Но… Это большая честь — носить тиару. Она символизирует чистоту крови! Уже давно никто из аристократов не смеет носить тиару с настоящими ракушками! Это большая честь! В мире больше нет столь чистокровных…

— Я понял! Не думаю, что моя кровь загрязнится, если я ее сниму! У меня уже голова чешется. — Я повернулся к мутанту спиной в надежде, что он поможет мне ее снять, но никаких действий не последовало. Пришлось развернуться, чтобы уточнить в чем дело. — Ну и?!

— Меня четвертуют, если я к вам прикоснусь… — Кажется, огромный мутант боялся меня больше, чем аристократа с мечом.

— Почему?

Как мне это надоело! Куча правил, условностей и подводных камней, а я еще смел мечтать с кем-нибудь перепихнуться на досуге. Благодаря нудным физиопроцедурам помимо общего улучшения моего самочувствия, ко мне вернулась эрекция, каждое утро просто камнем наливаясь у меня в штанах, и я уже ладошки стер ее снимать. А теперь мне, судя по всему, придется лишиться своей мечты с кем-нибудь согрешить, раз тут ко мне даже притронуться боятся.

— Я не могу. Нам нельзя касаться чистокровных.

— Почему?

— Я мутант.

— И что.

— У меня грязная кровь. — Продолжал пытаться мне объяснить озадаченный мутант очевидные для всех кроме меня вещи.

— Потому что у тебя есть мутации?

— Да.

— Как это повлияет на снятие с меня диадемы?

— Но мне нельзя касаться вас…

— А мне тебя можно? — Если гора не идет к Магомеду, Магомед идет к горе.

— Наверное.

— Отлично! — Недолго думая, я вцепился в руку оробевшего мутанта и, всучив ему мои свалявшиеся слегка лохмы, попытался развязать крепление диадемы под волосами. Но тут объявился Яскер и, кошкой прыгнув в мою сторону, влепил мне небольшую плюху по затылку.

— Ты что делаешь, бестолочь!

Со стороны стадиона послышался недовольный плюхой гул. Я прямо расправил плечи от самодовольства, сколько у меня заступников-то! Вообще, Яскер меня никогда не бил, и щас это было чисто символически, не более, но гул голосов лишь возрастал. Пришлось дать Яскеру в лоб, чтоб разумные расслабились, поняв что никто меня, очаровашку, не обижает.

— Снимаю эту хренотень! Она тяжеленная и почти сползла на бок!

Яскер с забывшимся мне презрением и брезгливостью в глазах отобрал у замершего Агвида мои волосы и ненавязчиво оттеснил меня от него. И это, если честно, вызвало неприятный осадок в груди. Все же я привык, что Яскер, насколько это возможно, очень трепетно ко мне относится, и решил, что он ко всем так теперь относится. Со мной он стал постепенно более открытым и раскованным, начал позволять себе шутки и смех. Если вспомнить, каким он был сухарем, когда я его только увидел, то он разительно изменился. Или мне казалось, что он изменился, а он так и остался прежним.

Кажется, я сам того не замечая, поверил, что Яскер под моим влиянием начнет относится ко всем разумным, так же, как и я, без оглядки на мутации, но, судя по всему, в отношении мутантов для него ничего не изменилось, и я почему-то принял это на свой счет.

Яскер ворча поправлял на мне диадему, а я виновато поглядывал на опустившего глаза мутанта и представлял себя на его месте. Точнее не представлял, а думал как бы относился ко мне Яскер, если бы я не был пресловутым «чистокровным», и у меня бы были темные волосы и, например, зрачки как у ящерицы (о чем я втайне мечтал). Или ушки, как у волчонка с которым я познакомился в первый свой побег. Были бы у нас такие же взаимоотношения, если бы я был другим. Может быть, единственной ценностью во мне так и осталась моя «чистокровность», которую я уже ненавидел. Я почувствовал себя несчастным олигархом, который не знает, любит ли жена ЕГО или его банковский счет.

И что-то так мне от этих мыслей тоскливо стало, что хоть плачь.

— Когда мне выходить? — Кажется я сбил что-то объяснявшего мне Яскера с мысли.

— Сейчас принесут тебе шелковую рубашку, ты ее наденешь, и мы выйдем на сцену. Все нормально? — Яскер обеспокоенно заглянул мне в глаза, но я отвел взгляд. В душе было грустно и пасмурно. Я стоял в окружении охраны, и моего печального мутанта было больше не видно.

Облачившись в жемчужного цвета рубашку с широкими рукавами, собиравшимися в золотистые манжеты, и высоким горлом, я, не слушая наставления Яскера, направился в сторону сидящего на полу мутанта.

— Ты что делаешь?! — Яскер схватил меня за плечо, но дернуть не посмел. Слишком много разумных за нами следило.

— Он пойдет со мной.

— Ты чокнулся?! Куда он с тобой пойдет?! Приди в себя, он худший из грязнокровок! — А тут мне захотелось влепить Яскеру и за себя, и за мутанта, и за Гермиону Грейнджер. Но я сдержался, выдернул локоть из цепких рук и, сам не зная зачем, направился в сторону мутанта. Мне не хотелось его бросать в этой клетке одного.

— Поддержишь меня в финальной речи, а то я слегка волнуюсь? — Мутант перевел на меня, а потом на мою руку свои темные глаза с мутно-серыми белками и черными зрачками, в которых явно застыл вопрос вперемешку с удивлением. — Пожалуйста.

Наконец, мутант встал и, не сказав ни слова, предложил мне свой локоть, как самый настоящий джентльмен. Думаю, мы были той еще колоритной парочкой: выше двух метров мутант, с серой в синеву кожей, наростами на голове, вязью вен, оплетавших мощные, как в комиксах руки и я — дохлая немочь с чистой кровью, дышащая гиганту в подмышку.

Судя по затихшему стадиону, «удивился» не только Яскер. Кстати говоря, настырно подхвативший меня за другой локоть и идущий рядом, так что к сцене я вышел под руки с двумя яркими представителями земного этноса. Как будто я немощный и упаду, если меня с двух сторон подпирать не будут. Но отказать Яскеру я бы не смог, каким бы заносчивым засранцем тот не был.

Выпустив руки своих «кавалеров», я подошел к микрофону, больше напоминавшему отдельное произведение искусства и, медленно выдохнув, обвел взглядом огромный стадион. Все разумные замерли, ожидая мою речь. Их нетерпеливое внимание отражалось легкой дрожью в моих руках. Я знал, что хочу сказать, но не был уверен в том, что-то, что я скажу, будет правильным. Возможно после моей речи, многие из них почувствуют себя разочарованными, или разгневанными или вообще ничего не почувствуют, но если бы у меня было время и возможность подготовить свою речь. Изучить лучше условия жизни классов, интересы и общие проблемы я бы лучше понимал, что от меня ждет это необычное для меня общество, но у меня не было этой возможности, потому мне уже неловко за свою речь, но другой у меня нет.

— Добрый день. — Черт я уже начинаю нести околесицу, волнуясь. — Кажется, я уже здоровался с вами. — Пришлось неловко улыбнуться и вновь вспомнить Бродского. — Хотя уже, наверное, вечер. Я волнуюсь, надеюсь, вы простите мне мою неловкость в словах, я не специально… Я много думал над тем, что мог бы сказать вам, но я еще так мало знаком с вами, что я не знаю, что каждый из вас надеется услышать в этой финальной речи. Я не знаю, что принято говорить, завершая такое масштабное мероприятие, и я даже не догадываюсь, что говорили те, кто стоял здесь ранее. Потому я скажу то, что считаю важным сказать за всех тех, кому не выпала честь стоять здесь, перед вами, вместо меня. Уверен, они бы лучше понимали, что вам нужно.