Мэри окончательно переступила черту. Ей больше не надо было притворяться, стягивать чепец или шляпку на лицо, чтобы никто не узнал. На второй день после случившегося, когда она заявилась к Биллу посреди дня, он сразу понял, что что-то не так.

— Какое необычное время для визита, воробышек, — удивился он.

— Теперь могу появляться тут и где-либо еще в любое время. Моя репутация больше не стоит и гроша, ее нет. Она испарилась. Все мои старания рухнули. Видишь ли, я виновата сама. Это глупое обвинение можно было просто опровергнуть или ускользнуть от него, но что-то во мне вспыхнуло, я не удержалась и… Не то чтобы я не опровергла, можно сказать, я подтвердила! Подтвердила, что была в салуне! Дьявол! Самое, самое нелепое, что можно было придумать!

Билл задумался, облокотившись на спинку кресла, а затем сказал:

— Ты всегда была такой, деточка, пламенной. Просто эту искру в тебе гасили с детства. Тонна кружевных платочков была выброшена в огонь и в конце концов потушила его. Твои мамки-няньки, не в обиду твоей покойной матери, ничего не смыслили в воспитании. Они пытались сделать из лебедя ласточку. Зачем? А просто потому, что вокруг были одни ласточки. Нет ничего странного в том, что в тебе заговорил настоящий характер, а не то, что пытались слепить другие. Ты поступила глупо и сама знаешь об этом, но какой смысл убиваться сейчас, когда все позади?

Неожиданно было слышать такие мудрые слова от Мясника. Сейчас он напоминал Каррингтона, хоть и явно уступал тому в образованности и красноречии.

— Все, что ни случается, все к лучшему, — машинально воспроизвела Мэри простую истину, знакомую с малых лет.

— Что? — переспросил мужчина, не расслышав этих слов, произнесенных тихо, себе под нос.

— Я говорю, наверное, ты прав. Как бы то ни было, уже не повернешь назад. И смысла оглядываться нет. Нужно жить дальше. Я совсем забыла со своими проблемами… За каким, спрашивается, чертом ты убил шерифа?

— Потому что ирландский пес это заслужил, — спокойно ответил он, словно речь шла вовсе не о хладнокровной расправе.

— Но посреди бела дня, Билл, это опасно. Люди могут разгневаться…

— На то и расчет. Ты не поняла, птичка? Это провокация, плевок в лицо Валлону. Он не может не ответить на такое.

— Кролики уже встали на ноги. Разве не было бы разумнее не переходить им дорогу? Такими действиями мы только подкрепляем вражду, собираем им сторонников своими же руками.

— Пф! Нет. В Нью-Йорке нет места для двух таких банд. Либо они, либо мы.

— Но почему тогда не раньше? Когда они были слабыми? — не отставала Грей.

— Я не избиваю младенцев. Это было бы лишено и тени величия, мы должны презирать недостойного соперника, а не втаптывать его в землю. Я уверен, что Коренным такой акт не принес бы ни славы, ни влияния.

— Зато это было бы безопасно.

— Безопасно? Ты не понимаешь правил игры, птичка. Безопасность — последнее, о чем стоит беспокоиться бандиту. Когда такой, как я, начинает забивать голову мыслями, как бы поосторожнее провернуть дельце с меньшими потерями и большей выгодой, он становится Твидом. Ты ведь встречала нашего мэра. Хорош, правда? А еще печется о своей безопасности, как никто другой. Меньше, конечно, чем о деньгах, напрятанных по банкам, но все же. Мы, Мэри, авантюристы, это часть нашей природы. Никто не задумывается: надежно ли, стоит ли риска. Мы живем моментом, и наша жизнь, крошка — сегодняшний день. Завтра, вполне возможно, не будет вообще.

Завтра, вполне возможно, не будет вообще. И снова о природе. Где-то она это уже слышала. Мэри посмотрела в свое отражение в бокале. Девушка стала слишком много задумываться о жизни, растеряла большую часть своей веселости. Ей стало казаться, что все вокруг — спектакль, в котором она играет главную роль. Проблема в том, что актриса не знала судьбу своего персонажа, которая, кажется, решалась уже сейчас, незаметно, но неотвратимо.

Она повернула руки ладонями вверх, взглянула на паутинку извилистых линий. Говорят, цыганки умеют гадать по этим узорам, видеть, какой рок уготован человеку. Мэри попыталась вспомнить, видела ли она когда-нибудь цыган. Скорее всего нет, в Новом свете их было не так много, как в Европе, да и жила она в таком мирке, в котором не было места для цыган, бродячего цирка и прочего. Девушка прикрыла глаза, представляя, как гадалка с красивыми глубокими, как озеро, черными глазами, прикасается к ней своими длинными смуглыми пальцами, томно прикрывает веки и говорит что-то на своем, а затем вдруг распахивает глаза и… выносит приговор.

Нет, нет, все должно быть совсем не так. Цыганка скажет, что Мэри проживет долгую и счастливую жизнь, что все проблемы как-нибудь решатся. Но, конечно, никакой цыганки не было и не будет. Рядом с ней все еще был Билл.

— Я так хочу, чтобы Амстердам больше не вставал у нас на пути. Ведь все было так хорошо, пока не объявился он. Зачем же Господь посылает мне испытания? Чего ему надо? — Мэри сказала это на одном выдохе и снова опустила взгляд. То, что терзало ее так давно, наконец вышло наружу одним цельным вопросом. Жаль только, ответить на этот вопрос не суждено было никому.

========== Призыв ==========

Случилось то, чего с нетерпением ожидал весь город. Вызов принят. Удача сопутствует храбрым, да будет так. Две банды должны столкнуться лицом к лицу, биться не на жизнь, а на смерть. Но не одна эта новость подогревала НьюЙорк. Пришли списки погибших с полей сражений. Слезы затопили улицы. Многих новобранцев, только что ушедших на фронт, убили южане или болезнь, вечный спутник войны, а родственники, раздавленные горем, не могли даже похоронить своих сыновей, братьев и мужей, вынужденные свыкнуться с мыслью, что их дорогие сердцу люди будут погребены где-то далеко в безымянной братской могиле, возможно, даже не сразу. Их изуродованные останки не обретут покоя в родной земле. Чьей-то родиной была Америка, а чьей-то — далекая Ирландия или Германия. Море разделило отечество и сына, погибшего, сражаясь за чужую страну, едва знакомую.

Наступил первый день призыва. Народ, гневный и ропщущий, не хотел становиться частью этих страшных списков, пока богатые отсиживались по домам.

В это время банды собирали силы. Кролики сумели переманить на свою сторону несколько старых группировок, но перевес у них все равно, если и был, то количественно незначительный. Все они, Кролики, Коренные и прочие, увлеченные своей грызней, не хотели видеть, что у порога грядущего дня стоит нечто гораздо более страшное, чем предстоящая стычка.

Рассвет. Райская площадь. Место и время было условлено. Оставались часы до судьбоносного события. Билл запретил Мэри появляться на улицах во время столкновения, но сейчас она металась по дому, как испуганная лань. Перед глазами то и дело всплывали воспоминания о последней их встрече.

Это было вчера вечером. Билл точил ножи, свой любимый инструмент для убийства и разделки мяса одновременно. Мэри села в уголок, на табуретку, молча наблюдая. Скрежет металла будто бы отдавал в самое сердце, проезжаясь холодным лезвием по мягкой плоти. У нее душа была не на месте, и поддерживать какой-то разговор казалось глупой затеей, потому что тема была лишь одна, а никому из присутствующих не хотелось выносить сор из избы своего разума, где протекала бурная мыслительная деятельность. Шрх-шрх-шрх.

В молчании прошли несколько часов, Мэри все так же сидела на прежнем месте, а Билл все так же точил ножи, кажется, уже давным давно готовые к бою. И все же он бросил это дело, повернулся к девушке. Та не сразу обратила внимание, что что-то переменилось в обстановке и неприятные звуки исчезли. Затем, как бы очнувшись ото сна, она два раза моргнула, широко открыла глаза, посмотрела в сторону мужчины, стоявшего напротив.