Или же Сэм Уоллес – сильный, но не самый сообразительный из авроров. Обставить и запутать такого – долго стараться не надо. Он мог даже сам не понимать, что сделал что-то противозаконное, поэтому не стал бы сомневаться и чувствовать себя виноватым. Значит, выявить в нём предателя было бы куда тяжелее.

И так можно было продолжать до бесконечности, перебирая всех авроров МАКУСА. Уверен Грейвз был лишь в Оуэне, Тине и близнецах Медина.

Мауро был самым весёлым и жизнерадостным аврором. Грейвз никогда не видел его в унынии или злости. Даже тогда, когда стало известно, что жить их матери осталось недолго – её сжирала лихорадка скрытня, от которой не было изобретено волшебной пилюли. Тогда Морена смотрела на всех с извечным выражением – серой маской на лице, из-за которой прочесть её эмоции было очень сложно, боль выдавали лишь опухшие и покрасневшие веки – следы непролитых слёз. Мауро был грустен, но ободряюще сжимал плечо сестры, стараясь поддержать её. Исправить они ничего не могли, но Мауро принял решение не впадать в отчаяние, а помочь Морене пережить потерю матери. Мауро Медина всегда действовал так, как подсказывал ему твёрдый моральный компас.

И если Мауро был светлым близнецом, то Морена – тёмным. Она была хитрой, умной и асоциальной. Общение с коллегами – или просто с людьми, которых не надо было бить заклятьями, скручивать и сажать в камеру, - давалось ей непросто. Зато она была великолепным работником – знала как вытянуть информацию, которая была нужна Грейвзу.

И казалось бы – чем не кандидат для роли шпиона? Но был один момент. В тот день, когда шпион Грин-де-Вальда угрожал Грейвзу не-маговским пистолетом, Морена оставалась в баре. Он был почти уверен в этом. Как она сумела оказаться в двух местах одновременно?

В камере было тепло и сухо, но Грейвза била крупная дрожь. Он смотрел на свои трясущиеся пальцы и широкие, грубые ладони, но не видел их. Перед глазами стояло удивлённое лицо Серафины.

Идеально прилизанный светлый локон играл золотистым блеском в многочисленных огоньках свечей. Парчовый тюрбан с виду весил не один килограмм, но её голова гордо удерживала его уже не первый час. Раскинувшая вышитые золотой нитью крылья птица на её мантии на мгновение ослепила Грейвза своим блеском. До черноты карие глаза, почти всегда уверенные и спокойные, смотрели на него с неверием и немым вопросом.

Отчего-то в его душе не было страха или ужаса от осознания того, что он натворил, пусть и не по своей воле. Просто потому что, как и Серафина, всё ещё не мог в это поверить.

***

Казалось, он сидел в одиночестве в этом глухом каменном коробе уже не один день, когда вдали наконец послышались звуки – глухие, не отдающие эха, тяжёлые шаги.

Три пары ног шли быстро и чётко, не сбиваясь ни на секунду. Четвёртая заплеталась и спотыкалась, а временами по мерзким скребущим звукам становилось понятно, что владельца ног волокут. Наконец, конвой остановился под его дверью, послышался протяжный, отдающий в зубах скрип несмазанных петель и шум падения тела. Замок надёжно заперли, укрепили заклятьями, и трое направились прочь.

Грейвз напряжённо вслушивался в топот удалявшихся шагов и шорох в камере напротив, которую не мог видеть. Насколько он знал, тюремное крыло, в котором он очнулся, сейчас пустовало. Это означало, что его невольным соседом мог оказаться только один человек.

- Аврор Медина. – Тон его был ровным и выражал спокойствие, которое он сейчас не ощущал. Лишь лёгкая хрипотца от длительного молчания выдавала ненормальность ситуации. – Доложить!

Он обращался к ней так, словно их сейчас не разделяли узкий каменный коридор и две металлические двери. Словно он сидел в своём кресле в кабинете, а аврор Морена Медина зашла, чтобы доложить об успешном завершении операции. Ответом ему послужил полусмех-полувсхлип, оборвавшийся рваным, сдавленным рыданием. Грейвз даже усомнился в своём выводе. Морена Медина на его памяти ни разу не плакала. Даже тогда, когда близнецам сообщили о смерти их матери.

Истерика – а это была именно она, - длилась, к чести Медины, совсем недолго. Грейвз молчал, слушая, как приступообразные всхлипы сошли на нет.

- Сэр, - осипшим от рыданий голосом ответила она. Вежливости в её тоне было куда больше, чем обычно. Только вот исправить эта вежливость ничего не могла. – Разрешите начать с самого начала. Я давно готовила эту речь.

- А я давно её жду, - так же нейтрально ответил аврор, усаживаясь прямо на стоптанный и холодный каменный пол у двери своей камеры, готовясь слушать.

Всё началось в ноябре двадцать пятого, когда Мауро постепенно стал становиться вялым, медлительным, временами им даже овладевали вспышки раздражительности – невиданное дело. Морена поняла, что с братом творится неладное, и поволокла его к колдомедикам. Новости оказались неутешительными – лихорадка скрытня, от которой умерла их мать, перешла по наследству к Мауро. Этого Морена вынести не могла.

Мауро взял с неё обещание молчать, не желая видеть жалость коллег и лишиться работы, без которой не смыслил жизни. Морене оставалось лишь согласиться и с болью наблюдать, как брат угасал, не в силах ничем ему помочь – колдомедики годами искали средство против болезни, но пока, увы, оно так и не было найдено. Мауро сохранял оптимизм и жил из последних сил. Морена умирала вместе с ним, с ужасом думая, что ей придётся остаться после смерти брата совершенно одной.

Так продолжалось до тех пор, пока во время одной из облав в её руки не попался один из сынков Гнарлака – старший, один из любимчиков, которому он прочил передать по наследству свою криминальную империю. До камеры в катакомбах Вулворт-билдинг она его так и не довела. Взявшийся из ниоткуда гоблин предложил ей слишком заманчивую сделку. Сотрудничество с Гнарлаком взамен на жизнь брата. Если официально колдомедики говорили, что лекарства нет, это не значило, что его не нашли гоблины. Морене было нечего терять – благополучие Мауро для неё всегда было важнее всего прочего.

Тогда она ещё не знала, что на вторую чашу весов легли её зачаточная совесть, жизни немагов, обскура, свобода Грейвза и благополучие самой госпожи Президент.

Вначале сотрудничество было не таким уж и обременительным. Закрыть глаза на поставку артефактов и запрещённых ингредиентов для зелий. Сокрыть кое-какие улики, чтобы очередной отпрыск Гнарлака поскорее оказался на свободе. Не так уж и сложно, тем более наградой оказывался маленький пузырёк с зельем, который она раз в неделю незаметно подливала в кофе брата. И зелье действовало – Мауро оживал. Он больше не шутил через силу и даже смог вернуться в сборную по кводпоту Конгресса. И никто бы не сказал, что месяц назад брат всерьёз думал над завещанием.

Морена была счастлива.

Потом, в один момент, всё скатилось низзлу под хвост. Медина узнала, что Гнарлак работал на Грин-де-Вальда.

- Если хочешь получить новую порцию зелья, - сказал однажды гоблин, выдыхая вонючий дым сигареты, завихрявшийся в фигуры скалящегося вампуса и тревожно клекотавшей птицы-грома, - ты должна сообщить мне о слабых местах своего шефа.

Морена знала лишь об одном. Собственно, о нём знали многие в Аврорате. Тина Голдштейн.

Медины не было рядом, когда Грин-де-Вальд с Гнарлаком и его людьми схватили Грейвза в плен, но получила чёткие указания – следить за главным аврором. Если Грейвз попытался бы освободиться от чар Империуса или подать кому-то знак, ей следовало устроить Тине «несчастный случай».

- И помни: или Голдштейн, или твой брат, - пристально и тяжело глядя на неё своими немигающими поросячьими глазками, заключил Гнарлак.

Морена согласилась, забирая из рук гоблина очередной пузырёк, но внутренне похолодела – она не была уверена, что сможет устранить коллегу. Поэтому весть о том, что следует убрать Тину из отдела, Медина восприняла с неожиданным даже для себя облегчением.

Это оказалось до смешного просто. На тот митинг Вторых Салемцев они направились вместе.

- Как ужасно Бэрбоун обращается с этими бедными сиротками! – деланно возмутилась Морена, озвучивая вслух мысли самой Тины. – Они же её до смерти боятся!