Он осторожно поднёс руку к её лицу, мягко оглаживая нежную щеку тёплым шершавым пальцем.

- Увидимся вечером, - шепнул он так тихо, что Грейвз-наблюдатель скорее угадал, чем услышал эти слова.

***

Следующее марево воспоминаний рассеялось и явило тесную комнатку с камином, посреди которой стоял деревянный стол. За ним сидела Тина, сжимая в ладонях перед собой большую кружку, наполненную дымившимся напитком со сладким ароматом. Вокруг летали столовые приборы и еда. На первый взгляд движения левитируемых предметов казались хаотичными, лишёнными всякой цели. Но стоило приглядеться – и даже не подкованному в бытовой магии Грейвзу становилась заметна тонкая закономерность, с которой плясали тарелки и вилки, передвигаемые взмахами палочки Куинни Голдштейн.

Мысли Тины были далеко отсюда. Она сверлила пустым взглядом молочно-коричневую поверхность напитка в кружке и не реагировала ни на одно слово из тех, что нарочито бодрой скороговоркой выдавала младшая сестра. Взволнованная Куинни давно поняла, что задавать вопросы сестре бесполезно, и говорила только потому, что старалась скрыть своё взбудораженное состояние.

- Потом Абернети рассказал, что ты снова попала в неприятности – на этот раз с самим мистером Грейвзом! – и был так любезен, что отпустил меня пораньше, чтобы я проведала тебя в больнице. – Пузатый фарфоровый молочник едва не расплескал сливочное содержимое, неловко бряцнув о дерево столешницы. Это Куинни отвлеклась-

лихорадочное щебетание было грубо прервано уверенным стуком в дверь.

Младшая Голдштейн замерла на мгновение, будто вслушиваясь во что-то, что было доступно лишь её ушам. Потом загадочно улыбнулась встревоженной сестре и, поправив поясок шёлкового халатика, мягко переливавшегося в тёплом свете волшебных шаров и свечей, подошла к двери, широко и гостеприимно распахивая её.

- Мистер Грейвз! – мило улыбнулась она начальнику сестры. – Очень рада, что миссис Эспозито всё же пропустила вас.

- Ненадолго, - буркнул вошедший в комнату Грейвз, следуя гостеприимному жесту Куинни. Он был слегка ошарашен фривольным домашним одеянием младшей Голдштейн, но старался не подавать виду.

Тина торопливо встала, пролив немного сладкой жидкости из кружки на стол.

- Добрый вечер, Тина, мисс Куинни, - сдержанно кивнул Грейвз, чувствуя неловкость оттого, что побеспокоил девушек вне работы. Затем обратился к лучезарно улыбавшейся ему младшей из сестёр. – Разрешите ли недолго побеседовать с Тиной наедине?

- Разумеется! – сверкнула белоснежной улыбкой Куинни и, плавно покачивая бёдрами, прошла в спальную комнатку. Остановившись в дверном проёме, она бросила на серьёзную сестру взгляд, в котором плясали искристые хитринки, а затем плотно прикрыла за собой дверь. Через пару секунд из-за неё раздался нарочито громкий шум: что-то передвигалось, хлопало и шипело. Мелодичный голос затянул детскую песенку:

- У Кассандры жил волшебный кот,

Гномов ловил и спал, устав.

Затем пропал тот кот. Вот-вот!

Ушёл он в ночь, старый Густав.

Грейвз стоял на месте, не сводя с Тины тёплого взгляда, наполненного мягкой нежностью. Щёки девушки порозовели, а глаза заметались от камина к кружке, затем к мокрым пятнам на деревянной поверхности стола, потом к рукам начальника, но не выше.

- Присядете? – откашлявшись, слегка хриплым голосом спросила она, разглядывая его шарф.

- Благодарю, - кивнул он девушке, но она уже отвела взгляд, палочкой отодвигая для него стул напротив своего. Грейвз размотал шарф и снял пальто, отлевитировав их на козетку у камина.

Они сидели молча, не зная с чего начать разговор. Куинни за стенкой закончила петь о путешествиях кота Густава и его мудрой хозяйке-провидице Кассандре, и что-то неразборчиво мурчала себе под нос – слова песни были неразличимы, оставшись лишь волнительной тягучей мелодией.

- Я подвела вас сегодня, сэр, - нарушила молчание Тина, не поднимая смущённого взгляда от шоколадно-коричневых пятен, которыми рисовала причудливые узоры на столешнице. – Растерялась и приняла неверное решение. Сделаю всё, чтобы больше не допустить этого.

Слова звучали ужасно сухо и официально, словно отчёт. Сидевший напротив Тины Грейвз усмехнулся. Затем осторожно взял её беспокойные руки в свои, стараясь взглянуть в глаза девушки.

- То, что сегодня сделал я, Тина, - ровным и уверенным тоном заговорил он, грея её холодные пальцы в ладонях, - не обещаю, что не допущу этого снова. Наоборот, я намерен сделать всё, чтобы это повторялось как можно чаще.

Кончики пальцев закололи десятки ледяных игл неверия. Грейвз-наблюдатель с удивлением понял, что он из воспоминаний имел в виду вовсе не крики на подчинённую. Он вопиющим образом нарушал одно из главных правил авроров, установленных за века до его появления на свет. Признавался в любви к подчинённой.

Тина смотрела на их переплетённые пальцы, всё ещё не решаясь поднять взгляд на босса. Никто из них не заметил, что пение и шум за дверью стихли.

- Я очень давно хотел сказать, Тина, но решился только после того, как чуть не потерял тебя сегодня. – Грейвз осторожно коснулся её подбородка, заставляя поднять взгляд. – Я люблю тебя.

Тина немного неуверенно, но очень счастливо улыбнулась ему вместо ответа.

За дверью раздался восторженный визг.

***

20 февраля, 1926 г.

Вечер был чернильно-чёрным, разбавленным таинственными темно-синими мазками игры теней и яркими жёлтыми кругами света уличных фонарей. Они стояли на крыльце у дверей дома, в котором жили сёстры Голдштейн. Падал тихий пушистый снежок – явление для конца февраля невиданное. Не исключено, что в нём было замешано волшебство.

Снежинки путались в волосах Тины и мерцали тысячами огоньков в свете не-маговских фонарей. Грейвз держал её руки и глупо улыбался – он ещё ни разу не видел такой улыбки на своём лице.

- Она знает всё, и это начинает волновать, - слегка недовольным голосом рассказывала Тина, сжимая его пальцы. – Нет, то есть она и раньше всё знала, но тогда я была не против. Я привыкла к этому. То, что она видела мои мысли, было чем-то обыкновенным. Но теперь я не хочу, чтобы она была в курсе подробностей наших отношений. Просто… - Она неловко и мечтательно улыбнулась. – Это только наше, понимаешь?

Грейвз лишь кивал, не отрывая от неё завороженного взгляда, а счастливая улыбка всё не желала покидать его лицо.

- У меня тут кое-что есть для тебя, - словно опомнившись, сказал волшебник, шаря по карманам. – Вот!

Он извлёк из внутреннего кармана пару уменьшенных в размерах книг, которым сразу вернул обычные размеры.

- «Кассандра и её кот Густав»? – удивлённо вскинула брови Тина, глядя на яркую обложку детской книжки.

- Нет, эта для твоей сестры, - усмехнулся Грейвз. – Вторая.

- «Жизнь с легилиментом. Выбирай мысли мудро»,** - прочла Тина вслух название, вытесненное мелким шрифтом на обложке, и улыбнулась. – Спасибо.

И благодарно поцеловала его уже без прежнего смущения.

Тина из настоящего горько хмыкнула и выдернула их в следующее воспоминание.

***

14 марта, 1926 г.

Комната была просторной и светлой, но абсолютно незнакомой. Судя по стандартному набору мебели – двуспальная кровать, две тумбочки, не-маговский телевизор, - это был гостиничный номер. Из-за неплотно задёрнутых штор лился робкий утренний солнечный свет, освещая картину локального разгрома.

По номеру будто пронёсся небольшой шаловливый ураган. На полу, спинке стула, даже на торшере – словом, везде, - в полном беспорядке валялась одежда. Грейвз с удивлением узнал один из своих ботинок и приметную старомодную блузку – одну из аскетичного гардероба Тины. Он удивлённо разглядывал женский бюстгальтер, валявшийся на полу у кровати, когда его внимание привлёк шорох.

На кровати лежали двое – он и Тина. Грейвз было отвернулся, хоть это и было бессмысленно – он был лишь призраком-наблюдателем, его не могли видеть. И наткнулся на жёсткий взгляд приведшей его сюда Тины, в котором читалось: «Вы сами желали это видеть». Нехотя, он вернул взгляд к полуприкрытым тонкой белой простынёй голым телам.