Грейвзу ничего не оставалось, кроме как согласиться.

- Это должно быть здесь, - увлечённо бормотала себе под нос Тина. Её внимание было полностью сосредоточено на шершавом, выложенном из кирпичиков барьере, разделявшем платформы девять и десять, по которым сонно бродили редкие в это морозное утро магглы, поэтому Грейвз мог безнаказанно наблюдать за снежинками, тающими на её пушистых ресницах, и ярким румянцем, вызванным не столько декабрьским холодом, сколько азартом, искрившимся в карих глазах. – Нам нужно просто пройти. Вперёд!

Грейвз не успел опомниться, как напарница подхватила его под локоть и утянула за собой, прямо в холодную, невозмутимо-неподвижную стену. Он всё же слегка – самую малость, - испугался, что сейчас столкнётся с неумолимой твёрдостью не волшебной реальности, хоть и никогда никому не признался бы в этом.

Разумеется, этого не произошло. Картина вокруг переменилась незначительно – всё те же редкие люди – на этот раз волшебники, - зевающие и поглядывающие на часы. Но у платформы их уже ждал словно возникший из ниоткуда поезд, окутанный густым сизым дымом.

- «Хогвартс-экспресс»! – восторженно крикнула Тина. Звуки её голоса утонули в предупредительном гудке паровоза, приглашавшем пассажиров занять свои места.

Грейвз смотрел на радостно улыбавшуюся девушку и чувствовал, как её кипучий азарт рисовал на его лице скупую, но искреннюю улыбку. Возможно, идея потратить весь день в пути наедине с напарницей, без вечного присутствия сестры-легилиментки, была не так уж и ужасна.

***

Вагон был, вопреки опасениям Грейвза, очень тёплым. Тина тут же стянула пальто, размотала колючий серый шарф и устроилась у окна, волшебством увеличивая свои рабочие записи и раскладывая их на столике между ней и развалившимся напротив напарником. Её деловитость была забавна и досадна одновременно – Грейвз в душе надеялся поболтать с ней обо всём и ни о чём всю дорогу, хоть и никогда не был мастером вести пустые разговоры. Но Тина, не дожидаясь отбытия экспресса, погрузилась в записи об очередном деле.

Несмотря на странные ожидания детектива, молчание не было неуютным.

Дело Бэрбоуна заняло почти всё время и мысли Тины. На желтоватых пергаментных страницах красовались корявые и небрежные, торопливо поспевавшие за полётом мысли хозяйки, записи о пропавшей девушке, о последних местах, где её видели и ещё, отчего-то, о змеях.

Последние полгода жизни казались Грейвзу очень щедрым подарком судьбы за какие-то заслуги. Он был жив, свободен, никому не подчинялся и больше не нёс на своих плечах чудовищного груза ответственности за благополучие целой страны волшебников. А ещё, рядом с ним был тот единственный человек, который почти всегда был в мыслях. Она смеялась, хмурилась, раздражалась – словом, была просто самой собой, позволяя Грейвзу заново узнавать украденные Грин-де-Вальдом стороны её многогранной личности. Пусть расстояние между ними не было, да и, скорее всего, уже не могло быть столь близким, как раньше, но детектив ценил и его и иногда ловил себя на мысли, что получил незаслуженный дар.

И боялся, что кто-нибудь отберёт его.

Куинни, как-то незаметно и, словно это было само собой разумеющимся развитием событий, ставшая секретаршей в их небольшом детективном агентстве, очень часто смотрела на него с пониманием и, отчего-то, с сочувствием, чем изрядно нервировала волшебника. Он давно не мог скрывать от неё своих мыслей – держать в голове постоянный блок окклюменции было попросту невозможно. Так что пришлось смириться с тем, что о его тоскливых мыслях и мечтаниях известно не одному ему. Оставалось лишь благодарить Морриган за то, что деликатная Куинни почему-то не рассказывала старшей сестре обо всём, что о ней думал бывший начальник.

Сосредоточенно нахмуренные брови, растрёпанные каштановые волосы – Тина часто запускала в них беспокойные пальцы, размышляя о пропавшей девушке, - и раскрасневшиеся от задумчивых покусываний губы. Всё это Грейвз бесстыдно рассматривал сквозь полуприкрытые веки, делая вид, что ритмичный перестук колёс и рельсов убаюкал его.

Пушистые хлопья снежинок оседали на стекла вагона и таяли, медленно стекая вниз и ловя лучи закатного солнца. Разбивая их на тысячи золотистых искр, шаловливо игравших в прядях волос Тины, делая её похожей на прекрасную принцессу из детских сказок.

Нет, он вовсе не жалел об этой поездке.

***

Если верить карманным часам, до прибытия экспресса на станцию деревушки Хогсмид оставалась пара часов. Грейвз глубоко вздохнул, нарушая уютное молчание, полез в карман и извлёк старую записную книгу, подаренную Серафиной ещё с десяток лет назад. Обложка из драконьей кожи приятно грела пальцы, а истрёпанные листы хранили записи обо всех делах, которые вёл детектив. Как и дело о пропавшем магозоологе.

Заметки о незаконнорожденном сыне Корвуса Лестрейнджа, поиски которого бесславно закончились в пепелище сгоревших документов за океаном, о чём Грейвзу пришлось сообщить невесте старшего Скамандера, и то занимали куда больше листов, чем записи о знаменитом писателе-магозоологе. Старший брат, с которым Ньют общался крайне редко и без особого желания; невеста брата, с которой писатель был весьма дружен в школьные годы, но затем, после исключения, оборвал всякие связи; мать, которую старался навещать так часто, как только мог, но ничего, что могло бы объяснить его внезапное исчезновение, не сообщал – никто из них не смог сказать Грейвзу ничего стоящего. Коллеги из Министерства и вовсе пожимали плечами, говоря, что практически не видят Скамандера – тот де вечно в разъездах по экспедициям. И Тина, которая, немного посомневавшись, всё же отдала напарнику внушительную кипу писем, которые ей писал магозоолог.

- Ты уверена, что хочешь, чтобы я их прочёл? – глядя на сосредоточенно нахмуренные брови девушки, переспросил тогда Грейвз. Серьёзный взгляд карих глаз был решителен.

- Да, - коротко ответила ему она, всовывая в руки волшебника пухлые истрёпанные конверты. – Может ты увидишь то, что пропустила я.

И Тина не жалела о своём решении. Пожалел о нём Грейвз.

«…Уверен, закаты в чемодане тебе уже порядком приелись, поэтому беру на себя смелость устроить нашу следующую встречу в ещё одном, очень важном для меня месте. Надеюсь, оно не разочарует тебя…»

Корявые угловатые буквы лезли одна на другую, спеша за взволнованными мыслями писателя. Пергамент украшали живописные кляксы и неожиданные закорючки, будто писавший внезапно отвлекался и начинал бездумно чертить на полях бумаги абстрактные линии, а затем, опомнившись, продолжал письмо.

«Август, тот самый невоспитанный авгурей, которому в прошлый раз приглянулась твоя шляпа, тоскливо покрикивает. Должно быть, соскучился по тебе. Хоть я, как специалист, и знаю, что крики эти не предвещают мою скорую гибель, но могу понять тех бедолаг, что придумали это поверье – звучат они действительно довольно зловеще. Думаю, тебе стоит поскорее снова навестить Августа, чтобы он перестал сводить меня с ума своей тоской. И, на самом деле, я тоже очень скуч…»

Жирная подсохшая клякса подозрительного зеленоватого цвета скрыла от взора читающего послание вторую половину слова, но Грейвз чувствовал, что с него и так хватит. Устойчивое ощущение, что он лез сквозь густо росшие колючие кусты, рвавшие на нём не только одежду, но и плоть, добираясь до души, заставляя его обливаться кровью, не покидало его. Шипы были из слов Скамандера, полных яда нежности и надежды. Грейвз прикладывал титанические усилия, чтобы прочесть оставшиеся письма.

«…Нет, ты не права. Нунду принял еду из твоих рук вовсе не потому, что шпротва нравится ему больше мяса диринаров. Это просто смешно, для них нет ничего вкуснее свежепойманного диринара! Я думаю, нунду просто признал в тебе нового члена семьи.

Как тебе новая шляпа?»

Вот откуда это ужасная бордовая безвкусица, вызвавшая у Куинни бурю восторгов в прошлом месяце! Грейвз было подумал, что обладавшая прежде безупречным вкусом младшая Голдштейн внезапно сошла с ума, назвав безобразную новую шляпку сестры «прелестью» и деликатно промолчал, отхлебнув горячего кофе, когда она поинтересовалась, как ему обновка Тины. Это был подарок Скамандера – вот что особенного было в этом нелепом куске фетра!