– Хочу тебя познакомить со своим приятелем Самуэлем Левиттом. Он представляет интересы одного закрытого общества меценатов, желающего вложить часть капитала в какой-нибудь инновационный проект, способный принести в будущем хорошие дивиденды, – показывая на своего коллегу сказал возница – прогрессивный писатель Марк Твен, хорошо знавший Николу Теслу и имевший с ним приятельские отношения.
– Я много слышал о вас и ваших изобретениях. Все, что вижу здесь, произвело на меня сильное впечатление, Но хотелось бы узнать о практическом применении ваших аппаратов, – произнес Самуэль Левитт.
– Последние мои работы связаны с исследованием прохождения электромагнитных волн в атмосфере. Я хочу передавать электрическую энергию беспроводно на большие расстояния, – ответил ему серб. – Переменный ток позволяет это сделать.
– Вы по-прежнему находитесь в ссоре с Эдисоном3? – поинтересовался Левитт.
– Как можно уважать человека, который обманул меня, не заплатив ни цента за мою работу. Хотя должен мне до сих пор значительную сумму, – ответил Тесла.
– Чем он мотивировал такое свое странное поведение?
– Он сказал мне, что я плохо понимаю американский юмор, – внимательно глянув на приехавших сказал изобретатель. – Но это все прошлое. Я хотел бы показать вам настоящее.
Тесла подошел к железным шкафам и повернул несколько тумблеров.
Разряды исчезли, их место заняли небольшие светящиеся шары, не более мячика для тенниса, неторопливо парящие в воздухе посреди помещения.
– Шаровые молнии? – встревожено встрепенулся Марк Твен. – Это может быть опасно!
Изобретатель достал из ящика стола коробочку какого-то прибора и направил ее на летающие плазмоиды. Шаровые молнии приобрели в своих движениях систему, вместе слаженно выполняя одни и те же эволюции и маневры.
– Какую практическую пользу представляет собой шаровая молния? – спросил серба Левитт.
– Она может содержать очень мощный заряд электричества, который можно транспортировать по воздуху на расстоянии, – пояснил тот.
– Не боишься, что это изобретение станут использовать в военных целях? Это ведь готовое оружие, – добавил Твен.
– Что известно одному, обязательно станет известным другому, – усмехнулся Тесла. – Это только вопрос времени. Открытия носятся в воздухе, который я называю информационным полем.
* * *
СССР
Москва
Большая Лубянка
ноябрь 1922 года
Александр Васильевич Барченко, полноватый мужчина в очках за сорок лет, шел по улице и рассеянно поглядывал на вывески контор и учреждений, размышляя о своем. Пропустив извозчика на пролетке и перейдя на другую сторону Фуркасовского переулка, остановился на углу.
Уже почти двадцать лет, после того как он оставил учебу в Казанском и Дерптском университетах на медицинских факультетах, Барченко всерьез заинтересовался изучением таинственных явлений человеческой психики, прочитав всю доступную ему литературу на эту тему. Общался со специалистами в этой области, поработав некоторое время ассистентом в институте мозга и высшей нервной деятельности в Петрограде, директором которого был профессор Бехтерев. Гипноз, проявления сомнабулизма, дар предвидения, телепатия, телекинез, необъяснимые воспоминания прошлых жизней, сверхчеловеческие возможности в минуты опасности еще малоизученного подсознания людей невероятно влекло его. Очень хотелось организовать экспедицию в загадочный Тибет по исследованию психотехник лам, живущих в заоблачных монастырях, но отсутствие значительных средств у ученого молодой страны Советов угнетало Александра Васильевича.
И вдруг это неожиданное приглашение из Москвы на должность научного сотрудника спецотдела ОГПУ. По прибытии туда его расспросили о прошлой трудовой деятельности, предложив написать обстоятельную автобиографию. Затем Барченко принял начальник отдела Глеб Иванович Бокий.
Пообщавшись с ним полчаса, он отправил Александра Васильевича не в Тибет, а на Кольский полуостров в составе этнографической экспедиции, работающей под прикрытием обследования природоресурсов заданного района мурманским губернским экономическим бюро, изучать арктический психоз или мереченье – явления сродни массовому гипнозу, спонтанно возникавшего в стойбищах малого народа Севера – лопарей и в поселках горнодобытчиков. Побывав в окрестностях Ловозера и Сейдозера Барченко привез в столицу собранный материал, сдав свои полевые дневники в секретную часть отдела Бокия.
Очнувшись от накативших на него воспоминаний Александр Васильевич тряхнул головой и продолжил свой путь, выйдя на угол Кузнецкого моста и Большой Лубянки. Подойдя к расположенному там бывшему доходному дому в несколько этажей Первого российского страхового общества, где ныне размещался народный комиссариат по иностранным делам, он вошел внутрь. Два верхних этажа здания занимал спецотдел.
Предъявив на входе свое удостоверение Барченко прошел вахту и, поднявшись на предпоследний этаж по лестнице, снова показал его уже двум хмурым сотрудникам в форме ОГПУ, сидевшим за столом перед дверью в отдел. Подойдя к секретарю начальника справился, когда его может принять Бокий с докладом.
– Глеб Иванович ждет вас, проходите, – указала рукой на дверь в кабинет дама средних лет в строгом костюме.
– Разрешите? – войдя спросил начальника ученый.
– Присаживайтесь, Александр Васильевич, хочу выслушать вас, – указал на один из стульев длинного приставного стола жилистый мужчина в военном френче без знаков различия с запоминающимся лицом, сидевший за столом в глубине просторного помещения.
– Пытался просмотреть ваши дневники, но мало что разобрал в них. Вам надо будет написать подробный отчет для нашего аналитического отделения, – продолжил Бокий. – Меня больше интересуют ваши впечатления от поездки. Может быть, были какие-то странности, которые удивили вас или насторожили. Вы разобрались с арктическим психозом и причинами его вызывающими?
– Местные шаманы в селении лопарей или саамов рядом с Ловозером утверждают, что виной тому энергия, выходящая из недр земли, – сообщил Барченко.
– Шаманы саамов…, – повторил для себя начальник отдела, что-то записав в настольном календаре.
– Да, шаманы или нойды, как они себя называют, – уточнил Александр Васильевич и продолжил. – Вы понимаете, там очень странная атмосфера. В смысле окружающая природа и метеоусловия. Такое впечатление, что она осознанно реагирует на каждого человека в зависимости от того, как он ее воспринимает. Может внезапно погода смениться и мне кажется, что это связано с внутренним настроем присутствующих там пришедших людей. А нойды являются лишь проводниками, передаточным звеном этого природного осознанного.
Глеб Иванович внимательно слушал своего сотрудника, не перебивая.
– Скажите, а вы видели камлания4 шаманов? – наконец спросил он.
– Видел, – подтвердил ученый. – И демонстрацию ими полной потери боли в трансе. Узкий нож через мышцу протыкали – ни крови, ни стонов, ничего. И рана затягивалась без следа очень быстро, в течении нескольких суток. Они умеют снимать боль у других людей. Меня сердце прихватило, ножом поводили с приговорами у груди и все прошло. Легко могут загипнотизировать одним лишь криком любого и человек будет беспрекословно выполнять их волю.
– Как вы думаете, можно ли перенять эти психотехники и использовать их в государственных и оперативных целях? – поинтересовался мнением своего сотрудника Бокий.
– Наверное, только сначала надо овладеть ими, – подумав ответил Барченко. – Но без помощи нойдов это невозможно. И захотят ли они делиться с нами своими знаниями?
Начальник спецотдела опять для себя сделал запись в календаре.
Глеб Иванович Бокий пришел на государственную службу имея солидный опыт революционера с 1900 года, когда он, будучи студентом Петербургского горного института, вступил в РСДРП и участвовал в политической борьбе против самодержавия. Участник волнений 1905-1907 гг., неоднократно подвергался арестам полицией, бывал в тюрьме и ссылке. Был членом военно-революционного комитета, руководившего октябрьским восстанием в Петрограде в 1917 году. В 1918 году после убийства Урицкого занял пост председателя Петроградского ЧК. Во время гражданской войны был начальником особых отделов Восточного и Туркестанского фронта, проявив организаторский талант и выдержку. С 1921 года возглавил специальный отдел ОГПУ, являясь членом Коллегии ВЧК. Эта секретная служба подчинялась напрямую ЦК РКП (б).
