— Ты тоже был в нее влюблен?

— Я? — Люпин допил вино. — Нет, я понимал, что она никогда не будет с таким, как я.

— Не понимаю, что с тобой не так! — в сердцах возмутилась Тонкс, чувствуя как ее все больше раздражает этот прекрасный призрак. — Ты классный мужик! Умный, симпатичный, интересный.

— И немного опасный в каждое полнолуние, — улыбнулся Люпин.

— Ну, это звучит скорее как достоинство, — Тонкс допила вино, а Люпин с восхищением коротко посмотрел на нее.

— Лили была слишком правильной. Да и потом, как бы тебе объяснить... — Люпин отвернулся к окну, мучительно подбирая слова. — Когда мужчина любит женщину, он не просто хочет ее, хотя это, конечно, один из главных рычагов. Но еще он хочет сделать ее счастливой, а это невозможно, когда на тебе стоит клеймо, когда ты понимаешь, что никогда не сможешь вписаться в общество и тебе фактически нечего предложить, кроме багажа личных проблем.

Тонкс почувствовала, как холодели пальцы. Она уже слышала сегодня эту фразу. Практически слово в слово.

— Рэм... — Тонкс чувствовала, как краснеет, но это можно было списать на вино. — А вот если бы тебя полюбила девушка и она бы тебе тоже нравилась, неужели ты бы не наплевал на всю эту хрень с клеймом и прочими отмазками?

Люпин посмотрел на Тонкс с такой смесью боли и надежды.

— Это сложный вопрос, Тонкс. Мало кто сможет влюбиться в оборотня.

— Ну, а если бы кто-то смог? — настаивала она.

— Ты знаешь, — Люпин неожиданно горько усмехнулся. — Лет в семнадцать я, наверное, о таком и мечтал. Я бы предложил ей бежать со мной куда-то на край света. А сейчас я понимаю, что бежать — некуда. А почему ты спрашиваешь?

Тонкс печально улыбнулась, подумав: «Какое счастье, что Люпин не владел легилименцией», — и помотала головой, чувствуя, как к глазам опять подступают слезы.

====== 6. Империо ======

Наутро Тонкс проснулась с тяжелой головой. Отсутствие нормального количества еды и вино сделали свое дело. Ее мутило. Люпин ушел глубокой ночью, и она сразу же провалилась в сон. По уму надо было сходить до аптеки, но она решила страдать по полной. И пусть мир узнает, что Нимфадора Тонкс пала жертвой неразделенной любви и двух бутылок красного!

Однако плану не суждено было сбыться. В дверь настойчиво постучали, а затем раздался звучный мужской голос:

— Между влечением

и содроганием,

Между возможностью

И реальностью

Падает тень..

Вот так кончится мир:

Тонкс поплелась к двери и распахнула ее, заканчивая знакомое стихотворение:

— Не взрыв, но всхлип. Здравствуй, папа, — и, вяло чмокнув родителя в щеку, упала на диван в гостиной.

— Тяжелая ночка? — обладателем звучного голоса оказался невысокий, чуть полноватый мужчина лет за сорок с очень живыми и добрыми глазами.

— Ты правильно угадал. Не взрыв, но всхлип, — Тонкс накрыла раскалывающуюся голову подушкой.

— Я не угадал. Мне Люпин напел, — Тед Тонкс присел на край дивана, игнорируя валяющееся на нем разноцветное белье.

— Предатель. Никогда больше не буду с ним пить, — пробурчала Нимфадора.

— Здравое решение, дочка, — он постучал по ее коленке. Тонкс приподняла подушку, встретилась с его взглядом и простонала:

— Ничего не было, пап. Только алкоголизм с ностальгическими нотками.

— Это хорошо. А то Ремус утром с таким видом заявился, будто хотел сказать, что он теперь должен на тебе жениться.

Тонкс под подушкой заулыбалась.

— Современный мир, па. Никто никому ничего не должен. Но мы, правда, только бухали.

— Смотри у меня. Мать тебя проклянет, если выйдешь замуж за оборотня.

— Пап, это звучит так романтично, что, может, я зря его ночью домой выперла?

— Кого я воспитал! — деланно посетовал Тед.

— Очевидно, кого и планировал. Кто мне с колыбели Элиота с Байроном читал? Нечего вываливать на детские мозги все эти драмы.

— Солнышко, Люпин — это не романтическая драма, а социальная. Искать деньги на проживание, терпеть отказы на собеседованиях и видеть брезгливое к себе отношение — его жизнь полна унижений. А унижения ломают личность. Хотя мне очень симпатичен Рем, ты знаешь. Как друг.

— Почему мы вообще о нем говорим? — Тонкс наконец убрала подушку под голову и уставилась на отца.

— Ты проводишь с ним много времени, а он, будь я неладен, влюблен в тебя.

Тонкс вспомнила: то же говорил и Снейп, а этот не ошибался. Да она и сама понимала, что Люпин никогда ей ни в чем не откажет.

— Я не давала ему повода на что-то рассчитывать, па. Мы просто друзья, — заверила она отца.

— Уверена? Утром он говорил так странно, что я подумал об обратном.

Тонкс задумалась, припоминая вчерашнюю попойку, и тут ее осенило... Вот же пьяная дура!

— Черт!.. Я кажется, действительно наболтала вчера лишнего, а он, видимо, принял это на свой счет... — ей ужасно хотелось рассказать все отцу, но она понимала, что, во-первых, нельзя, а, во-вторых, это напугает его еще сильнее перспективы заиметь зятем Ремуса.

— Не буду спрашивать, кто был предметом твоих мыслей в тот момент, детка. Но я рад, что это не Люпин. Ремус — мой хороший друг, и он отличный человек, но я надеюсь, ты найдешь себе молодого, перспективного парня без отягощающих. А с Ремом будь аккуратнее. Не мучай его.

Тонкс кивнула.

— Хорошо, пап. Поняла. Серьезно.

— Я тут тебе кое-что принес. Успел заскочить в аптеку, — и Тед поставил перед ней маленький круглый пузырек. — Аптекарь сказал: две капли на стакан воды, и ночных приключений как и не было.

— Спасибо, па. Ты — лучший. Как мама?

— Как всегда. Переживает за тебя.

Тед ласково улыбнулся дочке, похлопал ее по ноге и встал.

— Так, мне пора на работу. Если что, звони. Номер ты знаешь, — отец Нимфадоры работал с магглами, и это было удобно в плане связи.

Когда он ушел, Тонкс выпила стакан воды, который он оставил на небольшом столике, и еще долго крутила в руке маленький пузырек с зельем. Ее мало волновало, что там себе думает Люпин. Хотя в голове только и звучали его слова: Снейп был когда-то влюблен. Она понимала, что это более, чем нормально. Но мысль о том, что в его жизни были другие женщины, теперь сидела под кожей, как воспаленная заноза. Думать о том, что он мог любить другую, было невыносимо, но не думать об этом она тоже не могла. Ей-то он в любви никогда не признавался.

С изрядным мазохизмом Нимфадора представляла себе юную тетю Цисси.

«Он вообще западал исключительно на самых красивых. Смешно, правда?» Смешно, аж до слез... Та идеальная Лили давно мертва, а в то, что бывший Пожиратель Смерти так и не смог забыть первую любовь, верилось с трудом. Правда, она тоже не смогла. Но эту мысль Тонкс постаралась сразу же отогнать — слишком уж безнадежно. Нарцисса? Вполне вероятно... Ее Нимфадора недолюбливала с детства. Мать не разорвала отношения с младшей сестрой, и они изредка виделись, и Тонкс всегда кожей чувствовала, с каким пренебрежением на нее смотрела тетка. В те моменты она ощущала себя гадким утенком. Все три сестры Блэк были как на подбор: яркие, высокие и красивые. Точеные женственные фигуры, тонкие аристократические черты лиц. А она... она себя в зеркале, вообще, видела?

В двенадцать лет Тонкс считала себя уродиной и воспринимала свой метаморфизм, как иронию природы, — не получилось красиво, пусть сама разбирается. Внешность действительно можно было полностью менять, но постоянно ходить с чужим лицом энергозатратно, хотя Тонкс пробовала, слишком уж крепко в память врезался разговор с тетей Цисси, случившийся незадолго до первого отъезда в Хогвартса.

— Ты действительно уже можешь произвольно менять черты лица? — надменным тоном спросила миссис Малфой. Тонкс смотрела в ее прекрасные голубые глаза и чувствовала себя еще хуже, чем обычно. Нос защипало от тонкого аромата терпких дорогих духов тетки.

— Да, тетя Цисси.

— И долго ты можешь удерживать чужое лицо?

— Около получаса...

— Хорошо. Я бы на твоем месте приложила все усилия, чтобы развивать этот дар, — и Нарцисса отвернулась к сестре, а Тонкс все смотрела на идеальный профиль тетки и думала о том, что Нарцисса, наверное, предпочла бы отравиться, родись она такой, как Тонкс. Или ходила бы всю жизнь с чужим лицом...