Спрашивать «Как ты здесь оказался» или «Зачем ты пришел?» было бы верхом глупости. Но я с удивлением отметила, что очень рада ему. Я скучала по нему, действительно скучала. И видимо, этот сон – мой единственный шанс увидеть его, по крайней мере, на данный момент. В реальности у нас с ним все гораздо сложнее, чем здесь.

Сначала он выглядел немного растерянным, словно ребенок, которого застали за шалостью, но сейчас он уже вернул себе свой обычный беспечный вид.

- Сейдж.

Он чуть наклонил голову вправо, а его взгляд был направлен на меня. Вглубь меня.

- Тебе нравится здесь?

Я улыбнулась, поражаясь тому, что даже мое подсознание и мой сон не могут лишить Адриана Ивашкова уверенности в том, что все, что происходит, - это заслуга, прямая или косвенная. Даже сейчас его вопрос прозвучал так, будто бы он вручную построил это место, по кирпичику, а теперь интересовался, понравилась ли мне его работа.

Я вздохнула про себя. Что ж, по крайней мере, здесь я имею право быть откровенной с ним. Видимо, сны – единственное место сейчас, где моя честность не будет иметь последствий – ни для меня, ни для него.

- Да, - я кивнула. – Очень. Я думаю, что вполне могла бы остаться здесь навечно и ни разу не пожалеть о своем выборе.

Его глаза чуть потеплели, когда он услышал мой ответ, однако его рука нырнула в задний карман джинсов, и в этом движении проскользнула какая-то нервная резкость.

О нет. Нет-нет-нет. Не говорите мне, что он сейчас закурит прямо здесь – в моей идеальной библиотеке!

Действительно, секунду спустя его рука вернулась в поле моего зрения, сжимая и без того изрядно помятую полупустую пачку, в которой, видимо, была спрятана зажигалка. Ну уж нет, я этого не позволю. Мой сон – мои правила. И когда еще через пару мгновений его пальцы подцепили из пачки сигарету, поднесли ее ко рту и потянулись обратно за зажигалкой, я резко встала, в несколько широких твердых шагов оказавшись рядом с ним, решительным жестом отняла потенциальный источник едкого табачного дыма у его губ. На его красивом лице застыло удивление, понемногу разбавляемое слабой улыбкой, а я демонстративно вернула ее обратно в ту пачку, которую он до сих пор держал в руке, и только после этого ощутила легкую слабость, прошедшую волной от плеча к пальцам, когда я осознала, что, захватив сигарету почти у фильтра, почти коснулась его губ. Я тут же взяла себя в руки, терпеливо пояснив ему:

- Ты не будешь здесь курить. Я уверена, что ты в силах обойтись без сигарет и алкоголя в течение… одного сна.

Он неопределенно пожал плечами, но послушно убрал пачку с сигаретами в задний карман джинсов, бросив почти обиженно:

- Как скажешь. Но ты определенно лишаешь меня единственного развлечения здесь.

Я прищурилась.

- Единственного? Здесь миллиарды прекрасных книг! Ты же умеешь читать. Вроде бы.

Он усмехнулся.

- Кажется, умею. Но здесь твой рай, а не мой.

Я закатила глаза.

- Когда ты перестанешь быть таким… Адрианом?

Мне показалось, что его взгляд снова стал тусклым и неживым.

- Никогда, Сейдж, - серьезно ответил он. – Боюсь, что никогда.

Я почувствовала легкий укол совести. Принимая во внимание все то, что я узнала о нем за то время, пока мы были знакомы и общались, я отдавала себе отчет в том, почему он так отреагировал на мои слова. Я понимала также, что это сон, здесь нет настоящего Адриана, чувствующего, страдающего, только образ, который я сама для себя создала, но не могла не признаться ему, радуясь, что реальный Ивашков этого не слышит:

- Я очень рада этому – я постаралась прислушаться к себе и хотя бы один раз сказать ему то, что я действительно чувствую. – Мне кажется, что другим… Если бы ты был другим… Я… Я не знаю. Я привыкла к твоим недостаткам. К колкостям, вредным привычкам, твоей импульсивности. К тебе.

Я глубоко вдохнула. Я могу сказать. Я должна сказать, это сон, все пройдет, я проснусь, он не узнает.

- Мне кажется… Тебя можно любить таким, Адриан. Ты должен поверить мне. Мне ты нравишься таким, какой ты есть.

Я чувствовала, что говорю на редкость нескладно, но, к сожалению, именно сейчас, именно рядом с ним мое красноречие и навыки ораторского искусства отказывали мне. Я подняла на него взгляд – его глаза были прикрыты, но не зажмурены, и мне кажется, что я даже видела, как слегка дрожат его веки. Наконец, он открыл глаза, сказал как-то глухо:

- Спасибо.

На мгновение мне показалось, что он хотел еще что-то добавить, но остановил себя, сдержался. Я постаралась спрятать улыбку, думая о том, что настоящий Адриан точно бы не стал себя контролировать, а незамедлительно начал выпытывать у меня подробности о своем великолепии. Ну или я немного преувеличивала. В любом случае, сейчас мне даже немного не хватало его живости и легкости в общении, я почти физически ощущала, как молчание, повисшее в комнате, затягивалось, сворачивалось клубочком между нами. Я не знала, о чем он думал, и можно ли вообще применять это слово к образам из сна, но мои мысли имели только одно направление – здесь все нереально, все не по-настоящему. Я могу сейчас прикоснуться к нему, могу прикоснуться к Адриану, но настоящий Адриан об этом ничего не узнает. Это не будет терзать его ненужными воспоминаниями, а я… как-нибудь смогу смириться с этим. Чувство вины за последнее время стало моим неплохим приятелем, мы с ним как-нибудь сочтемся. А здесь и сейчас… возможно, это единственное место и время, мой единственный шанс сделать то, что мне очень хотелось. Слишком сильно хотелось, чтобы я могла это отрицать. Не произнося ни слова, я подошла к Адриану ближе, провела одной рукой по его груди сверху вниз и остановилась там, где чувствовались удары его сердца, которое, как мне показалось, на секунду сбилось с ритма. Я подалась вперед и уткнулась носом в его плечо, повернула голову к его шее, глубоко вдохнула. Меня немного удивило, как четко слышались запахи в этом сне, но все разумные мысли отступили на второй план, когда я узнала запах его одеколона, такой странный, такой… его. Мне казалось, что я могла бы стоять так часами и дышать им, и, возможно, с каждым вдохом пьянела бы от него так же, как Адриан от своего виски… или что там он пьет, чтобы забыться. Его грудь под моей рукой резко приподнялась вверх, застыв на вдохе, а потом я почувствовала, как его руки слабо, будто бы скорее для самоуспокоения, чем для результата, пытаются меня отстранить от него.

Он наконец заговорил, серьезно, тихо:

- Прости, Сейдж. Я знаю, я не должен был этого делать. Я не должен был ничего делать, но… не мог ничего с собой поделать. Черт. Я не хотел. Я знаю, как тебе ненавистно все это. Я просто хотел снова тебя увидеть. Я не планировал разговаривать с тобой. Я просто…

Все еще опьяненная его запахом, теплом от его тела, я думала только об одном - ну почему он не может просто замолчать. Разговоры, необходимость слушать его слова, вникать в их смысл разрушало мою собственную, едва держащуюся иллюзию безнаказанности, будило во мне мою логику и стремление анализировать, а это было последним, чего я хотела сейчас. Почему кому-то из нас было так жизненно необходимо разрушать волшебство момента здравым смыслом? И если мое стремление к разумности вчера пусть и было горьким, но оправданным, его попытки рассуждать и объяснять были странными.

Я заставила себя оторваться от его шеи и взглянуть в его невероятно зеленые глаза. Мысли проносились в моей голове с невероятной скоростью, я едва успевала осознавать их. Да, я алхимик. У меня были ценности, убеждения. Все мое окружение, все мое воспитание держалось на принципах, нерушимых и твердых. И хотя многие из них я нарушила или проигнорировала за последнее время, это не значит, что я полностью отказалась от них. Суть алхимика была моей сутью, моим смыслом. Да, я алхимик, я помню об этом. Но я заслужила всего одну ночь, всего один сон таким, каким я хотела, чтобы он был. Вместе с тем, кто мне был нужен. А сейчас, я не могла больше этого отрицать, мне был нужен Адриан.