Там он и стоял, легкий и собранный, светлые волосы откинуты со лба, взгляд зеленых глаз напряжен, пальцы барабанят по ободу колеса. И тут у него за спиной раздался шепот.
– Джим… Сможешь мне помочь?
Он обернулся. Фокусник стоял в тени; на белом размытом пятне лица чернели провалы глаз.
– Эти люди… – он ткнул пальцем в сторону ложи, где усаживались две уже знакомые фигуры; в полумраке блеснули очки того, что был ниже ростом. – Они хотят меня убить. Помоги мне улизнуть, как только опустится занавес. Ради бога, я не знаю, что мне делать…
– Ш-ш-ш! – отозвался Джим. – Отойдите-ка назад, они смотрят.
Песня подошла к концу, флейта в оркестре сочувственно издала последнюю трель. В зале захлопали и засвистели. Джим сжал обод колеса.
– Ладно, – процедил он сквозь зубы. – Я вас отсюда вытащу. Приготовились…
Он принялся крутить колесо, и занавес пошел вниз.
– Со сцены уйдете с этой стороны, – сказал он сквозь гром аплодисментов и рокот механизма, – а не с той. Из гримерки вам что-нибудь нужно забрать?
Маккиннон кивнул.
Как только занавес опустился, со светильников сняли цветные желатиновые пластины, сцену залил ослепительный белый свет. Расписной задник с модной гостиной взвился вверх; в кулисах закипела бурная деятельность: разворачивали огромную бархатную ширму, ставили ее на второй план; на середину сцены тащили столик, оказавшийся неожиданно тяжелым; расстилали большой турецкий ковер. Джим подбежал, чтобы поправить завернувшийся край и заодно придержал ширму, пока другой рабочий регулировал за ней противовес. Все это заняло не больше пятнадцати секунд.
Помощник режиссера дал сигнал осветителям, и они вставили в металлические рамки новые желатиновые пластины, одновременно прикрутив напор газа в рожках. Свет сделался тусклым, розовым и таинственным. Джим кинулся назад, к своему колесу; Маккиннон занял место в кулисе. Конферансье произнес небольшое вступление, дирижер в яме поднял палочку…
Грянула увертюра, зал разразился аплодисментами, Джим налег на колесо, и занавес пополз вверх. Маккиннон ступил на подмостки и в мгновение ока преобразился. Номер начался.
Несколько секунд Джим смотрел на сцену, привычно поражаясь тому, как этот человек, едва заметный и слабый, в огнях рампы сразу становился могущественным и значительным. Его голос, взгляд, каждое движение излучали властность и тайну. Впору было поверить, что он и правда повелевает сонмами незримых духов, что все его фокусы и превращения – работа демонических сил. Джим видел его номера уже раз десять, но всякий раз смотрел, как зачарованный, в каком-то священном ужасе.
Наконец он нехотя оторвался от зрелища и проскользнул под сцену. Это был самый короткий путь с одной стороны на другую. Джим бесшумно пробирался среди балок, веревок, люков и всевозможных труб и очутился на противоположном краю сцены в тот самый момент, когда раздался взрыв аплодисментов.
Отряхнувшись от пыли, через маленькую дверцу он проник в зал, а оттуда, через другую – на лестницу. Он поднялся по ней, и тут же юркнул обратно в тень: под дверью ложи, где сидели преследователи Маккиннона, стоял верзила, очевидно, оставленный там караулить.
Джим подумал минутку, потом решительно шагнул в золоченый и бархатный (хотя изрядно потертый) коридор, ярко освещенный газом, и сделал верзиле знак наклониться. Тот нахмурился, но голову нагнул. Джим зашептал ему в самое ухо:
– Говорят, у Маккиннона есть сообщники за кулисами. Они попробуют вывести его через парадный вход. Он в любую минуту может провернуть трюк с исчезновением, спрячется под сценой и вылезет за спиной у публики, а потом его увезут в кэбе. Беги скорее к парадному крыльцу, а я пойду предупрежу босса.
Просто удивительно, чего можно добиться, если природа не обделила тебя нахальством, – подумал он, глядя вслед громиле, который кивнул и побежал прочь. Джим посмотрел на дверь. Дальше будет сложнее, в любое мгновение может появиться новое действующее лицо… но других вариантов нет. Он достал из кармана моток жесткой проволоки, наклонился к замочной скважине, сунул проволоку внутрь и крутил, пока не почувствовал, как внутри что-то сдвинулось. Тогда он вынул проволоку, согнул поаккуратнее, снова сунул, и, воспользовавшись очередным взрывом аплодисментов, запер ложу. Замок щелкнул, но этого никто не услышал.
Не успел он выпрямиться, как по коридору примчался распорядитель фойе.
– Чем это вы тут заняты, мистер Тейлор? – сурово осведомился он.
– Послание для джентльменов в ложе, – с готовностью отрапортовал Джим. – Все в порядке, сейчас я за сценой не нужен.
– Доставка посланий в ваши обязанности не входит.
– Входит, если меня попросил сам мистер Маккиннон!
С этими словами он удалился. Скорее, вниз по лестнице, через дверь для персонала… – сколько там до конца номера?
Еще минут пять осталось, прикинул Джим. Самое время выглянуть наружу.
Не обращая внимания на проклятия и советы смотреть под свои чертовы ноги, он протолкался через толпу рабочих и артистов к служебной двери, выходившей в переулок, вернее, тупик за театром. Напротив возвышалась стена мебельного склада. Путь наружу был только один.
Стену подпирали два джентльмена. Как только скрипнула дверь, они отделились от нее и шагнули на тротуар.
– Здоро́во! – приветливо обратился к ним Джим. – Ну и жара тут, внутри. Ждете мисс Хопкирк, парни?
Мисс Хопкирк – так звали сопрано. Ее поклонники частенько торчали у служебного входа с цветами, предложениями руки и сердца, или сразу с тем и другим.
– Тебе-то что? – буркнул один из ожидавших.
– Просто хотел помочь, – беззаботно ответил Джим.
– Когда представление заканчивается? – полюбопытствовал второй.
– Да вот уже с минуты на минуту. Я лучше пойду. Добрейший вечерок! – и Джим поспешно скрылся внутри.
Если заднюю дверь стерегут, а через парадную идти опасно, остается только один путь. Он тоже наверняка опасен… Ну что ж, зато повеселимся.
Джим помчался через пространство за сценой и налетел на четырех рабочих, спокойно резавшихся в карты вокруг перевернутого ящика из-под чая.
– Приветик, Гарольд, – сказал он. – Не возражаешь, если я позаимствую твою стремянку?
– Зачем это? – ответил вопросом старший из них, не отрываясь от карт.
– Полезу убирать птичьи гнезда.
– Чего? – рабочий наконец поднял глаза. – Ладно, только назад принеси.
– Видишь ли в чем дело… Сколько ты по моей наводке выиграл на прошлой неделе?
Старик, бурча, бросил карты и встал.
– И куда ты ее потащишь? Мне она через десять минут нужна, к концу представления.
– Да наверх, – и, отведя хозяина стремянки в сторону, Джим объяснил, чего от него хочет, поглядывая через его плечо на сцену. Номер Маккиннона как раз подходил к концу.
Рабочий поскреб в затылке, однако взвалил стремянку на плечо и полез куда-то наверх, во тьму. Джим стремглав кинулся к своему колесу – и как раз вовремя.
Финальный аккорд оркестра, гром аплодисментов, поклон – и занавес пошел вниз. Бросив на произвол судьбы кучу предметов, появившихся на сцене за последние пять минут: сфинкса, аквариум с золотой рыбкой и пару десятков букетов – Маккиннон ринулся за кулисы, где был схвачен за плечо и решительно развернут к лестнице, ведущей на колосники.
– Лезь! Быстрее! – прошипел Джим. – На улице тебя ждут у обоих входов, но наверху нас ловить не будут. Давай!
Маккиннон снова переменился. В тени кулис он сделался каким-то неприметным. Лицо в белом гриме выглядело странно и казалось болезненным.
– Не могу, – едва слышно прошептал он.
– Чего не можешь?
– Туда – не могу. Высоты… боюсь.
Он тревожно озирался по сторонам, но Джим нетерпеливо пихнул его к лестнице.
– Прекрати трястись и лезь уже, ради Всевышнего! Наши парни лазают туда-обратно по сто раз на дню. Или хочешь попытать удачу с теми головорезами в переулке?
Маккиннон слабо покачал головой, но все-таки полез наверх. Джим завернул край кулисы, прикрывая их отступление – еще не хватало, чтобы их выдал какой-нибудь рабочий сцены, который просто не знает, что тут творится, – и живо взлетел следом.
