Бесшумно преодолев коридор и добравшись до лестничной площадки, Илона, уже не стесняясь страха, со всех ног помчалась вверх, не задумываясь ни о шуме, ни об осторожности, ни о цели. Ее гнал страх и отчаяние, что из этого места теперь не выбраться, и единственный способ – ждать, когда пребудет отряд зачистки, либо полиция, либо смерть.

Спотыкаясь о хлам и мусор, блондинка забежала в дальний кабинет, захлопнув за собой дверь и заперев на засов. За дверью послышалась возня, кто-то отвлекся на поднятый шум, однако, не увидев источник, забрался обратно в нору. Илона искренне плевать хотела, что будет происходить за пределами этого кабинета, очередной временной крепости. Мало того, что она не приблизилась ко входу в подземные коридоры, да только и удалилась.

Будь все оно проклято!

Не смея сопротивляться, она поддалась истерике, позволив слезам стекать по щекам, а рыданиям резать горло. Опустившись на пол, девушка обняла колени и продолжила топить себя в горе, не желая и думать о том, чтобы быть сильной. От рыданий разболелась голова, защемило грудь.

Добро, Анджей, мы всегда верили в добро, ты говорил мне: верь, Илона, верь в лучшее. В людей, в судьбу, в себя. И что в итоге принесла эта слепая вера? Наивность, розовое стекло, за которым скрывается грязь и зло, лишь они живут в этом мире, и ничего более.

Да, Анджей, я верю в добро, это моя защита, моя суть. Эти люди забыли себя, поддались желаниям, а я буду верить… Вера – это добро, оно сияет в нас последним лучом света, вытягивает с самого низа, со дна.

Я буду верить, что выберусь отсюда.

Должна, верить.

Я не оставлю тебя, Анджей.

Но прежде… необходимо разобраться с ними.

Вера в добро – мантра, которую Илона ненавидела, и в то же время не могла жить без нее. Она стала спасательным кругом, ложью, которая помогала не уйти на глубину и захлебнуться в черных водах реальности. У нее имелась возможность уйти с этой работы, бежать прочь от психиатрии и насилия, науки и новых горизонтов. Создать семью, о которой она мечтала, стать матерью и смеяться с Анджеем, гуляя по парку. Но что-то удерживало ее – не просто азарт и любопытство, девушка на физическом уровне ощущала необходимость пребывания здесь.

С улицы донеслись голоса, чьи-то протестующие крики, на которые медсестра обратила внимание, когда они стали чересчур близки. Подняв усталый взгляд на колышущиеся под открытым окном шторы, Илона ощутила невероятную тяжесть в теле, не желала двигаться и вообще реагировать. Лечебницу поглотило безумие, что способно ужаснуть сильнее, чем насилие над подругой?

Тем не менее блондинка поднялась с места и подошла к открытому настежь окну, у которого отсутствовала решетка. Вряд ли кто переживет падение с четвертого этажа, однако свежий воздух, переполненный влагой и запахом хвои, с нежностью скользнул по лицу, подарив бодрящий поцелуй. Илона со спокойствием отдернула штору и, с осторожностью выглядывая из-за рамы, удивилась, открывшемуся пейзажу. Небольшая церковь, построенная для больных, под покровом ночи выглядела черным неприступным замком с меткой креста на вершине.

Вход в святую обитель освещали разожженные факелы, скрывающиеся от мороси под фасадом. Пламя горело и искрилось, плясало под брызгами, пока у массивных дверей толпились сторожевые псы – пациенты, в своем нынешнем положении вряд ли чем-то отличающиеся от животных. Но метафора пришла Илоне на ум не случайно, мужчины действительно стояли так, будто охраняли вход в церковь.

Возгласы неожиданно оказались близки, блондинка обернулась на них и увидела, как трое мужчин тащили за собой женщин – двух пациенток и одну санитарку. Перед глазами у Илоны предстала София, протягивающая к ней руку; от вспыхнувшей в голове сцены к горлу подкатила тошнота, пришлось схватиться за подоконник, чтобы не упасть от приступа дурноты.

Пациенты остановились у стражей церкви, не стали затаскивать жертв внутрь. Пока девушки извивались и визжали, пытаясь высвободиться и обрести последний шанс для бегства, их пленители не дергались, словно ожидая кого-то.

По рядам местной охраны побежал гул, кто-то принялся стучать в двери, некоторые ехидно смеялись. У Илоны складывалось впечатление, что она находилась уже не в психиатрической больнице, и не в кошмарном сне, а в фильме о средневековых ужасах. Когда ведьм сжигали на площадях под будоражащий рев толпы.

Дверь церкви отворилась со скрипом, который развеялся по округе и поглотил остальные звуки. В тишине, которую перебивал только шелест сосен и трав, из своей обители вышел мужчина: высокий, носящий стандартную форму пациентов.

Но несмотря на даль происходящего действа и сменившийся репертуар, Илона безошибочно узнала Уильяма Хоупа, к которому никто не решался приблизиться, как к королю, почтившего своим присутствием прислугу.

Он подошел ближе к девушкам, которые сжались под его пристальным взглядом и тихо постанывали от страха. Мужчина осмотрел их, бегло и быстро, что-то сказал пациентам и с раздражением отмахнулся, как от горстки мусора, и зашагал обратно.

Пациенты, не говоря ни слова, схватили женщин за шиворот одежды и потащили прочь к темени леса, вынуждая их в ужасе кричать и брыкаться. Илона понятия не имела, что происходит, однако секундой позже к ней пришло осознание, от которого у нее пробежали мурашки.

Безумие вырвалось наружу, и свобода подарила им шанс стать теми, кто они есть. Мечтателями, убийцами, творцами… Монстрами в человеческом обличии… если только человек уже не с рождения являлся монстром. С пустыми глазницами, он носит на голове олений череп, и рога его, словно ветви, заполоняют пространство…

Образ из кошмара реальности. Почему он начал являться ей вместо молчаливой девушки с раскрашенным углем лицом?

Внутренние демоны не должны быть ее главной проблемой; пока она не выберется отсюда, ей придется иметь дело с психопатами, бегать ланью среди голодных гиен. И ощущать их взгляды на себе, пожирающие и испепеляющие, поглощающие с ног до головы.

Первый из них Илона поймала моментом позже, когда вернула внимание ко входу к церкви. Уильям стоял у входа, обернув лицо в ее направлении, что могло сойти за случайность, пока рука мужчины не указал на нее. В свете горящих факелов трудно было различить черты его лица, однако он что-то сказал. Девушка никогда бы не узнала, что именно, но звук металлического шепота в голове отчетливо сложился в единственное слово:

– Нашел.

8 мая. 01:41

Франция, лечебница «CygneBlanc».

Сколько прошло времени – вопрос отличный, учитывая обстоятельства, при которых Кристоф пришел в сознание. Тело ломило, особенно ныла шея, мышцы будто скрутило тугими узлами. Его будто заточили в стеклянный кокон, из которого невозможно выбраться, а можно только дергаться, как насекомое. Сон на холодном полу в мае не пошел бы никому на пользу, особенно если тебе вот-вот перевалит за сорок. Тем не менее не физическое недомогание стало причиной неподвижности, а связанные за спиной руки, которые натерла шершавая веревка.

Теперь о сновидениях можно было только мечтать. Кристоф обратил внимание на приторно-кислый запах, которым обычно пахли залежавшиеся влажные тряпки или вата. Он разлепил глаза, и неожиданно обнаружил, что не только сидел на стуле, но и оказался не единственным гостем в незнакомой комнате.

Шесть человек: четверо мужчин и двое женщин находились в схожих позах, привязанные к стульям. Они находились без сознания, – поднимающиеся грудные клетки и тихое сопение, пробивающееся сквозь зажатый тканью рот, говорили о том, что они живы.

Вкус дерева и помоев… я такой же пленник в этой безумной игре.

Вялость постепенно отступала, позволяя страху прорываться наружу, прокрадываться сквозь тернии сознания, пронзать мышцы, затекать по артериям в сердце. Вокруг царила темнота, только свет пары настольных ламп разгонял мрак. Их заперли в просторном помещении, обитом плиткой, которая выглядела грязной, несмотря на пробивающийся запах спирта. По углам были разбросаны стулья, на столах отблескивали металлические предметы.