— Распоясались вы совсем, — снова этот спокойный обволакивающий голос. – Ни стыда, ни совести.

Дальнейшее пострадавшая от яда уборщица не помнила, поскольку потеряла сознание от сильного удара головой об стену.

========== Глава 7. Кровь и слёзы ==========

Глава не для слабонервных

Противный скрип резал слух, но глаза всё никак не хотели открываться. Из-за сильной головной боли девушка не могла понять, слышит она этот звук в своей голове или же он был реальным.

Открыв глаза с третьей попытки, та увидела на потолке одинокую лампу, которая освещала помещение и раскачивалась, ржавая цепь и издавала этот противный скрежещущий звук. Оглянувшись, она увидела вокруг большие стиральные машины, которые не работали, а так же кипы белья, как отглаженного и светлого, так и сваленного в кучи имеющие пятна и другие загрязнения тряпицы.

Присмотревшись, та заметила на них маркировку больницы, куда её привезли, значит, она всё ещё там, только в подвале, а точнее в прачечной.

Попытавшись пошевелиться, девушка поняла, что связана, причём связана она была профессионально. Вены и артерии не были пережаты, ток крови не прекращался, только узлы и верёвки при этом были тугие. В панике она начала кричать, звать на помощь, эхо разносило её голос по всему огромному подвалу больницы, но никакого отклика не последовало.

— Тебя здесь не услышат, — послышался голос из темноты.

На свет вышла всё та же фигура, закутанная в легкое пальто с глубоким капюшоном. Голос был ледяным и абсолютно безэмоциональным, а взгляд был оценивающий, словно покупатель оценивает кусок мяса на лотке у продавца, думая брать этот или другой.

— Кто ты? – спросила пленница.

— И почему вы все спрашиваете, кто я?! Если это и так ясно! – говорила похитительница.

— Так значит ты! Нужно было догадаться, что пошлют тебя! Ты же ничтожество! – орала пленница, стараясь вызвать ярость у своей оппонентки.

— Если бы я была ничтожеством, Либби, — тихо и совершенно спокойно сказала похитительница. – Меня бы не послали выжигать эту язву.

— Что тебе нужно? – спрашивала Либби, хоть и знала ответ на этот вопрос.

— Ты прекрасно знаешь, что мне нужно. Расскажи мне всё сама, сэкономишь моё время, а заодно вернёшься восвояси. А если нет… Думаю, перспектива повторить судьбу предыдущих пятерых не особо радужная.

— Никогда. Мы так близки к цели, я ничего тебе не скажу, — начала огрызаться уборщица из страховой компании.

— Либби, — миролюбиво сказала эта «ледяная» особа, садясь перед девушкой на корточки, поскольку сама Либби сидела на полу, привязанная к трубам. – Ты не хочешь чувствовать боль, не хочешь медленно умирать, а я не хочу тебя пытать… Сэкономь моё и своё время, а заодно облегчи свою судьбу… Скажи мне всё что знаешь.

Вместо ответа девушка плюнула в лицо своей похитительницы. Последняя невозмутимо вытерла этот плевок со своего лица, а затем из-под капюшона сверкнули глаза желто-зелёным отсветом.

— Что ж, ты сама это выбрала, — сказала та и достала из-за пазухи короткий обоюдоострый кинжал, который переливался, то серебристым, то чёрным цветом. – У тебя ещё есть шанс передумать.

— Пошла ты! На этот раз ты нас не остановишь, — говорила Либби, правда, теперь её голос слегка дрожал, а глаза поневоле косились на это небольшой кинжал.

— Сколько же мне раз это говорили? – задумчиво размышляла похитительница. – Десять, может двадцать раз… Хотя нет… Больше… Я не считала…

Руки у Либби вдруг оказались свободны от верёвок, но всё равно та не могла пошевелиться, словно, в конечностях не было костей.

— Тогда приступим… — ледяной и пробирающий до мурашек голос известил о начале. А ещё эти глаза, отливающие то зелёным, то желтым светом вызывали приступы подсознательного страха.

Первый надрез был сделан быстро, поперёк вен на правой руке, но лезвие до них не достало. Одновременно с этим рана начала пузыриться, словно туда налили газировку. Либби закричала так громко, как только могла, поскольку боль была поистине дикой, хотя рана была поверхностной.

— Это только начало, Либби. Я могу пытать тебя до самого утра, безостановочно. Я успею свести тебя с ума, убить и реанимировать, дать тебе возможность свыкнуться с тем, что от тебя отстали, а потом всё заново… Так что лучше говори.

— Ни за что! – рычала уборщица, сквозь зубы, стараясь справиться с чувством боли.

Вторая колотая рана на правой ноге, в нервный узел. Похитительница и палач в одном лице, даже слегка поковыряла рану кончиком кинжала, чтобы доставить как можно больше боли. Снова пузырящаяся рана, снова дикий крик, который мог разбудить даже мёртвого, но никто не спешил к несчастной на помощь. Не было слышно ни шагов, ни окликов, только громкое эхо, которое никто не услышал.

— Можешь кричать так громко, как тебе позволят твои связки, — скучающе говорила девушка, на этот раз, надрезая кожу на ноге, вдоль кости, царапая при этом саму кость. – И так долго, как они тебе позволят. Тебе никто не придёт на помощь.

Последняя рана пузырилась особенно долго, поскольку глубина разреза была больше.

— Я прекращу всё это только если ты выдашь мне хоть крупинку информации, до остального я дойду сама, — говорила палач, еще и проведя ногтем по кости, тем самым расширяя рану и соскабливая куски мяса.

— Пошла ты! – хрипела и рычала Либби, у неё из глаз пошли слёзы, чисто рефлекторно, поскольку во время криков девушка постоянно закрывала глаза, слёзы шли сами собой. – Мы никогда не сдадимся.

— Знаешь, Либби, и это я тоже слышала, — всё такой же безразличный голос. – Я хоть учусь на своих ошибках, а вас жизнь ничему не учит.

Похитительница замахнулась ножом и, смотря прямо в глаза своей жертве, вонзила кинжал в левую ногу, прямо в коленную чашечку, по самую рукоять. Голос у девушки уже стал срываться, поскольку выдержать такое долго не мог никто. Голосовые связки уже не могли работать нормально, поскольку напряжение было слишком большое. Ещё немного и её дикие крики превратятся в бессвязный хрип.

— Знаешь, почему палачи всегда пытают своих жертв по отдельности? – спросила вдруг мучительница, вытаскивая кинжал, медленно, чуть расшатывая, чтобы доставить как можно больше страданий.

Либби, стискивала зубы, вскрикивала, но горло уже отказывалось слушаться, и изо рта доносились только слабые хрипы.

— Потому что жертва, сосредоточена на своём палаче, — продолжала та, лениво вытирая лезвие кинжала от крови полотенцем, которое взяла неподалёку. – Палач своего рода художник… Ему нужно вдохновение, чтобы как следует мучить жертву. Он питается страхом своего пленника, его криками, яростью в глазах, болью, отчаянием… А вдохновения и фантазии у меня много. Ты даже не представляешь, что я могу с тобой сделать, Либби. Мне нравятся твои слезы, — сказала палач, проведя кончиком кинжала по влажной дорожке от одной из слёз, — они настолько трогательны.

Кинжал сорвался вниз, оставляя уродливую отметину на коже лица, пересекая линию губ и заканчиваясь на подбородке. Сил кричать уже не было, Либби оставалось только беззвучно плакать, но девушка не могла выдать своих, не могла предать. Нужно как можно дольше тянуть время, они настолько близки к цели, настолько, что это дарит чувство эйфории. Либби знала, что если мучительница не справится с заданием, то её убьют саму, а вполне возможно, сделаю что похуже. Но это, похоже, сидящую перед ней «ледяную деву» не заботило.

— Столько крови, и столько боли… И всё ради пустой цели. Ты ведь прекрасно знаешь, что будет, если вам всё удастся.

— Это ещё неизвестно, — сиплым голосом отвечала Либби. – Этого ведь никто и никогда не делал. Вот и посмотрим, права ли эта ваша пустая теория или же это очередной бред наших Господ, которые стремятся держать нас в кулаке. Мы, по крайней мере, действуем ради всех, ради нас, а ты ради чего? Чтобы ублажить своих хозяев? Ты, - бездушная машина для убийств, идеальное средство для очистки «гнили», ты – ничто, по сравнению с нами.