– Как ты сюда попала?

Я устояла перед искушением сказать: «Сперва линией Яманотэ, а дальше пешком», – потому что понимала, что это не ответ на его вопрос.

– Не знаю, – промолвила я.

– Но ты же здесь, в Японии. Я нашел тебя. Ты приехала в Японию из другой страны, с другого материка, такого далекого, а я нашел тебя в своем аппарате. Как?

И я сказала ему. Начала с начала и выложила ему почти все.

Начала со своего рождения.

Люси Флай родилась в Скарборо в 1965 году, в викторианском доме с террасой, сложенном из угрюмого серого кирпича, с тремя прочными ступеньками, ведущими к парадной двери. Ветер с Северного моря так налегал на дверь, что приходилось надевать пальто и шапку только затем, чтобы выставить на крыльцо молочные бутылки. Люси была младшей из восьми детей Джорджа и Мириам Флай и единственной девочкой. Она родилась дома, во мраке. Лампочка в спальне с хлопком перегорела как раз в тот момент, когда акушерка уговаривала Мириам потужиться в самый последний раз. Джордж внизу смотрел матч по регби, но великодушно оторвался от него достаточно надолго, чтобы заменить лампочку вывернутой из уличного нужника. И когда наконец все стало видно, Мириам, гордая мать семерых сыновей, с жалким видом воззрилась на красное недоразумение, вынутое из ноющей дыры у нее между ног. Она-то ждала восьмого сына. Его назвали бы Джоной, то бишь Ионой.

– Очень уместно, – пробормотал Джордж под нос за неделю до того, – ведь он явится на свет из громадного кита[11].

Но Мириам видела лишь мальчика без пипки.

– Очаровательная девочка! – проворковала акушерка, вытирая ребенка насухо.

Мириам не видела ничего очаровательного. Она видела тщедушную розовую девочку без шеи, с черными бусинами галочьих глаз. Ей даже не приходило в голову, что она может произвести на свет девочку. Она была фабрикой по производству младенцев мужского пола и считала сие своим правом. Мириам была вовсе не жестокой, но ее собственное детство порушило отсутствие какого бы то ни было мужчины. Отец ее на войне. У нее было две сестры, ни единого брата, а в довершение несправедливости она была вынуждена посещать женскую школу. Единственными мужчинами, с которыми ей доводилось перекинуться словцом, были автобусный кондуктор и угольщик. Ей нужен был мужчина, который поднял бы ее, сказал бы, что она маленькая принцесса. Повзрослев, Мириам была вознаграждена за страдания, утвердившись на законном месте в центре мужского внимания, и семеро сыновей причитались к титулу.

– А, ладно, – проговорила она, чувствуя боль в своих бедрах и сознавая, что больше детей у нее не будет. – Хоть какая-то подмога в складывании простыней. Хоть с галочьими глазенками, хоть нет.

Вот с таким восхитительным стоицизмом приняла Мириам это ошеломительное разочарование. Поначалу она думала назвать дитя Линдой, сиречь красивой. Это имя ей хотелось носить в детстве. Но парадокс был чересчур жесток, так что по совету акушерки новорожденную нарекли Люси, сиречь светозарная, потому что Джордж как раз стоял на стуле, вворачивая лампочку, когда Люси выковырнулась. Он тут же покинул комнату, не глядя, чтобы дать женщинам проделать свои штуковины с кровью и теплой водой. И дожидался новостей внизу.

– Девочка? – Лицо его выказало неподдельное изумление. – Твою ж мать!

Никаких свидетельств, разъясняющих сию реплику, не имеется. Во всяком случае, жизнь Джорджа и Мириам не так уж и переменилась. У них по-прежнему была пастушья запеканка к чаю по четвергам и рыбные палочки по пятницам. Девочка могла по большей части носить мальчуковые вещи и вроде бы не требовала специального обхождения. Топотала там и тут, учась всему сама и стараясь не попадаться на пути братьев, не видевших ее в упор, хотя из нее получалось хорошее ядро, когда они хотели испытать стекло теплицы на прочность. Для Мириам в малышке Люси особого проку не было даже в роли помощницы, все из-за ее неуклюжести. Она била тарелки во время мытья и роняла горячие противни прямо из печи. И не умела готовить, как ни старалась.

– Да как ты выйдешь замуж, если не можешь даже теста замесить? – ворчала Мириам. – Ты никогда ничего не добьешься, попомни мои слова.

– Добьюсь, – отвечала Люси, слыша голос в голове, всегда твердивший одно и то же: «Я отсюда вырвусь».

Но когда Люси было семь, они переехали из Скарборо, и стало хуже. Семья перебралась в маленький городишко дальше по побережью, так что Мириам могла сетовать на изоляцию. В отличие от Скарборо в этом городке не было ни скал, ни холмов. Он был плоским и пустынным. Делать было совершенно нечего, кроме как идти на пляж. Каждое воскресенье они поглощали сдобренный песком пикник на вышибающем слезу ветру и плавали в бурном холодном Северном море. Семеро братьев прикидывались трупами на волноломе, а Люси предпочитала отправиться к скамейке на променаде и почитать книгу. Слишком ветрено было даже там, но лучше, чем быть брошенной на иззубренный деревянный волнолом и ободрать всю кожу. Мириам этого не одобряла.

– Мы приехали аж сюда и потратили деньги на дом у моря, а ты уткнула свой шнобель в книгу, и вперед. Думаешь, слишком хороша для нас. Вовсе нет. У тебя просто аллергия на свежий воздух.

Северное море стало первым врагом Люси. Джордж сказал ей, что по ту сторону находится Норвегия. А если вырыть в песке яму и все рыть и рыть, то в конце концов выберешься в Австралии, стоя на голове. Люси решила, что из этих двух вариантов Норвегия – более реалистичный. Одним летним днем на восточном побережье, когда и море, и небо были серыми, а ветер выхлестывал пляж, Люси тронулась в путь. Легла на семейный надувной матрас и принялась грести что есть сил, понимая, что ей всего-то надо не свалиться и чтобы не отнесло обратно. Северное море не давало ни того ни другого. Оно раскачивало и толкало. И наконец перевернуло, так что Люси уцепилась за матрас снизу с полным ртом соленой воды. Ноги не касались дна, и она впервые за свою короткую жизнь ощутила панику. Но чудище не собиралось глотать Люси. Она поплыла во всю прыть и добралась до берега за несколько минут до матраса. Отсутствия ее никто не заметил, но, с другой стороны, и присутствие ее они тоже едва ли замечали.

Семеро братьев с Люси почти не разговаривали, потому что так хотела Мириам, считая, что уделение внимания маленькой девчонке, а не их матери, как-то принизит их. Для Мириам семеро сыновей были ангелочками. На самом же деле ничего подобного. Они были свиньями, швырявшими водяные бомбочки из-за дверей, стрелявшими картофельными пушками в глаза соседским детям, вытиравшими задницы банными полотенцами, когда трудно было отковырнуть кончик рулона туалетной бумаги.

Для Люси злосчастье в лице семерых подобных старших братьев ничуть не смягчилось даже со смертью одного из них – Ноа, то бишь Ноя, самого мерзкого из всех. А раз Мириам продолжала ссылаться на семерых своих сыновей, когда их было только шесть, Люси было трудновато воспринять кончину Ноа как особое достижение. Однако руку к ее приходу она все же приложила.

Случилось это средь бела дня во время летних каникул под сенью самой большой яблони в саду. Когда Люси было лет семь-восемь, это дерево годилось для лазания лучше всех. Она была достаточно рослой, чтобы вскарабкаться по стволу, но не настолько крупной, чтобы тонкие ветки не выдержали. Ствол расходился надвое, как ноги в шаткой стойке на руках. Карабкаться можно было по любой из ног, но Люси нравилась нависшая над газоном. По ней можно было проползти и спрыгнуть на мягкую траву внизу. Люси без страха с радостью бросалась вниз. Порой, чтобы осложнить задачу, она втыкала в траву разные предметы – вилы, пару садовых лопат, острые штакетины, – чтобы спрыгнуть мимо. А когда и это утратило для Люси остроту, она начала прыгать задом наперед. Заработала за эти долгие лета уйму ссадин, синяков и порезов, но удержаться не могла.

Когда же была не в настроении прыгать, то доползала до конца сука и сидела в развилке, наблюдая за миром внизу. Люси любила наблюдательные пункты, но не столько за то, что ей нравилось наблюдать, а потому, что, тщательно выбрав положение, она могла быть уверена, что никто не наблюдает за ней. Порой брала с собой книгу. «Пеппи Длинныйчулок» и «Таинственный сад»[12] были ее любимыми. Она восторгалась вздорной Пеппи и симпатизировала жалкой Мэри, жившей в Индии, но кончившей в Йоркшире.