Войдя внутрь, я нервно села за стойку, проходившую вдоль задней стены заведения. Молодой, свежий официант принял мой заказ на тамаго удон. Ожидая, я утирала лоб полотенцем для рук. Взяла пару деревянных палочек для еды и разломила соединяющую их перемычку. Подоспела исходящая паром миска, и я взялась за еду. Лапша была вкусная, но, наверное, из-за характера недавних событий, поглядев в миску, я поймала себя на том, что думаю об убийстве, о котором читала тут пару лет назад.

У убийцы имелся уличный лоток для торговли лапшой. А еще труп, от которого нужно избавиться. Дабы избежать проблемы с отпечатками пальцев, кисти рук он трупу отрубил. Потом принялся отваривать верхние слои кожи с кистей, опустив их в горячий бульон – прямо на улице, на глазах у ничего не ведающих голодных клиентов. Не знаю, как он попался, но я гадала об этом. Может, прохожий заметил краем глаза человеческую руку, всплывшую на поверхность аппетитного кипящего супа? Или покупатель обнаружил, что лапша на вкус чуточку наваристей, нежели надлежит?

Я подумала о Лили, и на пару секунд моя лапша стала слаще. Потом ощутила Тэйдзи у себя за спиной, хмуро наблюдающего за моим актом метафизического каннибализма, и выронила палочки. Одна из них, упав, стукнулась о пол. Я наклонилась за ней, чувствуя набежавшие слезы, и сшибла миску со стойки. Она разбилась, и лапша и суп расплескались по кафелю. Я ощутила, как глаза всех присутствующих в ресторане старательно избегают глядеть в мою сторону. В Британии я наверняка сорвала бы аплодисменты. Пыталась подозвать официанта, но голос отняли тихие, глубокие всхлипывания, звучавшие, словно принадлежали кому-то другому.

Официант бросился ко мне с совком для мусора, щеткой и шваброй. Сказал мне, что это не проблема, хотя я видела, что он вряд ли знает, каким орудием надо воспользоваться в первую очередь. Не успела я сказать «нет, спасибо», как другой официант подвинул ко мне по стойке полную миску лапши за счет заведения. Мне ничего не оставалось, как начать сызнова. Через пару минут мои детские всхлипывания прекратились. Я утерла глаза и нос полотенцем для рук и, чувствуя себя малость получше, приступила к еде.

К моменту, когда последний дюйм лапши оказался во мне, глаза пощипывало лишь чуточку. Я чувствовала себя так, словно мою рану забинтовали. Кто? Лапша, хоть я и поймала себя на том, что думаю о доброй медсестре, которую знала в детстве, а потом о другой знакомой медсестре – Лили. Заведение я покинула, чувствуя себя сытой и довольной.

Теперь я попытаюсь поддержать себя воспоминанием о том вкусе. Спина начинает ныть от сидения на этом неудобном стуле. Пожалуй, мне позволят на минутку встать и потянуться. Я двигаюсь и чувствую себя чуточку лучше. Полицейские взирают на меня с одинаковыми выражениями утомления на лицах. Я их игнорирую.

Как я сказала, я согласилась встретиться с Лили и помочь ей найти жилье. Так что я ждала ее на станции в Итабаси, хоть и не питала к ней ни малейшего интереса. Она опоздала на десять минут и еще пятнадцать извинялась за это. Талдычила о том, как ужасно ее нынешнее пристанище, предполагая, что я буду слушать. Кое-что из этого я вылавливала, но далеко не все. Мне трудно надолго сосредоточиться на разговоре, и мои мысли начинают блуждать, переключаясь на другое. Я подумала о своей первой попытке снять квартиру в Токио, когда была отвергнута толпами агентов по недвижимости, потому что иностранка. На поиск угла ушли недели. В конце концов я согласилась на убогую комнатенку над шумным гаражом, потому что устала охотиться. Однако я полюбила эту комнату и надеялась, что переезжать не придется. Теперь уж иностранцам стало полегче, а Лили и подавно, потому что у нее есть я для помощи.

Она все тарахтела.

– Энди хотел пожениться, да и я тоже, но я не хотела спешить и думала, нам следует обождать, пока не подкопим денег. Он думал, значит, что я встречаюсь с кем-то еще и просто оттягиваю свадьбу, так что ревновал все больше и больше. В смысле, ревновал к несуществующему человеку! Это стало доставать, потому что он начал подозревать людей, знаешь, вроде молочника, и все такое. Однажды даже накинулся на одного из собственных друзей, потому что тот сказал мне «Привет» на улице, и это было чересчур, так что я его бросила и приютилась у подруги. Но он все равно догадался, где я, так что я перебралась к ее сестре, а потом к другой подруге, и в конце концов кто-то мне сказал, что я могу получить работу здесь, вот я и получила. Извини, я тебе совсем с этим наскучила?

– Ничуть, – ответила я вовсе не из вежливости, а потому, что это была чистая правда. Мне совсем не было скучно, потому что большей части я не слышала. Я пребывала в собственных мыслях, а ее слова покрывали воздух вокруг нас, как обои. Я уделяла им ровно столько внимания, чтобы ухватить суть на будущее.

– А как ты? – повернула она ко мне голову. – У тебя есть ухажер?

Я не могла унизить Тэйдзи, обозначив его столь затасканным и банальным термином. С другой стороны, я считала его своим ухажером. Вообще-то мы не то чтобы встречались, но и сказать, что он не мой ухажер, я не могла. Пожалуй, возлюбленный. Но кто я для него? Я не знала, и почему-то от этой мысли было неуютно.

– М-м, – быстро обронила я и сменила тему: – Тут есть несколько агентов по недвижимости.

Я предложила Лили найти квартиру около станции, на верхнем этаже. Даже в Японии женщине, живущей в одиночку, осторожность не помешает. Но Лили хотелось что-нибудь тихое, подальше от станций, и на первом этаже, чтобы было больше похоже на дом, а не квартиру.

– Значит, будет чуть дешевле, – уступила я.

Однокомнатные квартирки в Токио все на одно лицо. Все пересмотренные нами жилища имели полированные деревянные полы площадью в шесть циновок-татами. Кухоньки были крохотные, зато чистые и новые. У каждой был узенький балкончик и совмещенный санузел – не комната, а этакий пластиковый пузырь, где каждое удобство выступает частью литой формы. Некоторые квартиры старее других, некоторые шумнее. Я упивалась поисками. Люси не может навестить жилище, занято оно или свободно, не вообразив себя в нем.

В одной квартире был балкон с видом на покосившийся старый дом с цветочными горшками на крыше гаража и несколькими кошками, спавшими среди них. Я подумала, что можно было бы забраться на крышу незаметно для жильцов дома. Это было бы славное местечко, чтобы посидеть и почитать теплым вечерком.

В следующей квартире было так темно, что даже при всех горящих лампах она представлялась жутковатой желтой дырой. Балкон выходил на грязно-серый многоквартирный дом. Глядя с балкона вниз, я могла заглядывать через окна прямо в квартиры. И высмотрела кухню.

Мужчина средних лет ставил кастрюлю на плиту. Зажег газ и застыл, глядя на него. Женщина – наверное, его жена – вошла и встала спиной к нему, копаясь в буфете. Казалось, будто они даже не знакомы, но комнатка была такая тесная, что не знать друг друга они не могли. Женщина покинула кухню, и я вернулась в квартиру, где Лили уже осматривала ванную, сосредоточенно высунув кончик языка, как ребенок, рисующий картинку.

– Что думаешь? – поинтересовалась я.

– Просто аквариум какой-то, и нет естественного света. Пошли.

Для Лили это был правильный ответ. Будь моя воля, я бы сняла эту квартиру. Люси могла вообразить, как сидит ночью на балконе, скорчившись в три погибели и подглядывая из-за сохнущего полотенца за жизнью соседей. Из окон моей собственной квартиры такое невозможно. Заправочная станция под моим балконом развлекает меня день-деньской, но по ночам она затихает. Мне бы возможность заглянуть в кухню или гостиную пришлась по душе.

Наконец Лили выбрала жилье с большими широкими окнами и маленьким парком внизу. Единственным минусом выступало то, что здание было старое, а значит, куда более уязвимое для землетрясений.

– Боб сказал, что никаких толчков уже сто лет как не было, – заметила Лили.