Настроение внизу на рулевом посту походило на похороны. Эдакие похороны, устроенные на качелях, когда гостей бросает из стороны в сторону с большой частотой, и все они кричат и бранятся. Пенбэрон и два его помощника кружили около колдерштока, который замер под острым углом к правому борту. Время от времени то один, то другой пробовал осторожно подтолкнуть его к левому борту.

Я спросил у Пенбэрона, каков приговор. Он объяснил, что послал человека вниз, на орлоп–дек, и тот пытается высвободить кольцо и вертлюжный механизм прямо под палубой, на которой мы стоим. Этот механизм соединял колдершток с румпелем, который, в свою очередь, контролировал знаменитый своей ненадёжностью руль у кормы. Моя первая мысль была о том, что Пенбэрон много лет служит плотником корабля и хорошо знает своё дело. Я отступил на миг, но тут мне вспомнилась близость подветренного берега. Я припомнил также, что с подобным уважением относился и к Джону Олдреду. Моя робость стоила жизни почти сотне человек. Потом мне пришла в голову любимая поговорка Корнелии о том, что опыт — это лишь набор совершённых за всю жизнь ошибок. И наконец, я решил, что, возможно, не столь уж безграмотен в этом вопросе. Механизм не слишком отличался по своей сути от устройства водяной мельницы в Рейвенсдене, и ребёнком я часто наблюдал, как мельник Хиллард ремонтировал её подручными средствами. Более того, в годы изгнания я проводил время, инспектируя работу ветряных мельниц Ван–дер–Эйде от имени своего тестя. Кажется, я не встречал при этом такого рода осторожных толчков и потягиваний. Скорее, решение состояло в приложении как можно большей силы, чтобы освободить застрявший механизм.

— С вашего позволения, мистер Пенбэрон, — воззвал я. Он обернулся и изумлённо уставился на меня. — У нас нет на это времени. Пусть ваши люди внизу держатся подальше от румпеля. Карвелл, Ползит, месье Леблан — будьте любезны подойти ко мне.

Я ухватился за колдершток и потянул его изо всех сил. Маск зашёл с другой стороны и стал толкать. Леблан, Ползит и Карвелл переглянулись с недоумением, затем шагнули к рычагу.

— Все вместе на счёт три. Раз, два, три!

Несмотря на зловещий скрежет, донёсшийся из–под палубы, ясеневый колдершток упрямо стоял на месте.

— Иисусе, капитан, — запричитал Маск, — я слишком стар для таких игр! И ваш брат не поблагодарит вас за убийство своего дворецкого. Чёрт подери, видать, эта штука уже наградила меня грыжей.

Пенбэрон сцепил в агонии руки и молил меня прекратить. Сверху раздавались крики и возгласы людей на палубе. Я чувствовал, как рушится моя шаткая власть, но не сдавался. Я вызвал ещё двух человек с главной палубы, сразу под световым люком на рулевом посту. Один был громила из Девона, чьего имени я не знал, другой — малыш Джон Тремар. Во второй раз на счёт три мы всемером навалились, что было сил… и полетели кувырком в каюты левого борта, когда колдершток вернулся на место.

Я первым восстановил равновесие, и пока матросы перекрикивались и сразу принимались за свою работу, я взялся за колдершток и потянул его назад до почти вертикального положения. Ползит неуклюже поднялся и поднял руку, чтобы заменить меня, но я отмахнулся от него. Впервые в жизни я ощутил, что держу в руках корабль. Сквозь маленькие оконца в переборке, отделяющей рулевой пост от палубы, я мог видеть, как качнулись грот и фок в ответ на выравнивание колдерштока. Я чувствовал, как море бьётся о руль у кормы, испытывая на себе мощь шторма, толкающего корабль к востоку. Ползит тихо научил меня сопротивляться этому давлению, двигая колдершток так, чтобы нос «Юпитера» указывал в противоположную сторону. Это была тяжёлая работа, и работа недостойная брата графа, как заявил Маск всем присутствующим. Я знал, что служу зрелищем, на которое все глазели, кто с одобрением, а кто в замешательстве. Но редко бывал я исполнен таким странным восторгом, как в тот штормовой апрельский вечер в 1662 году от Рождества Христова, когда достопочтенный Мэтью Квинтон впервые держал руль корабля на водных просторах.

В этот момент на рулевой пост спустился Кит Фаррел и замер с ясно написанным на лице удивлением.

— Мистер Фаррел, — закричал я, — прошу сообщить мистеру Лэндону, что колдершток снова послушен и рулевой запрашивает курс.

— Сэр, — улыбнулся Кит, — я пришёл сюда с этим самым приказом, но не ожидал, что найду здесь единственного человека на корабле, которому нельзя приказывать! Наш курс норд–норд–вест. Право на борт, сэр!

Я изучил компас в нактоузе и потянул за мощный деревянный шест. Игла сразу качнулась слишком сильно влево.

— Сильновато, сэр, — сказал Ползит. — Попробуйте нежнее. Медленно и нежно, как только можете.

— Будто берёте женщину, кэп, — рассмеялся Джулиан Карвелл. — Я всегда находил, что лучше всего получается, когда медленно и нежно. В любом случае, пока не приспичит быть быстрым и грубым!

Как раз в этот момент лейтенант Джеймс Вивиан появился из своей каюты. Он осмотрел сцену вокруг без привычной холодности и презрения. Впервые за наше знакомство он выглядел тем, кем и был на самом деле: запутавшимся пареньком, хлебнувшим лишнего.

— Мистер Вивиан! — воскликнул я. — Добрый вечер, сэр. Прошу вас принять вахту. Мы идём курсом норд–норд–вест. Три склянки второй собачьей, и всё в порядке, лейтенант!

После трудов у колдерштока я провалился в крепкий сон, которому не помешали ни бесконечная качка, ни мрачные пророчества Лэндона, ни даже память о том, как я чудом избежал летающего деревянного воплощения этих пророчеств. Сон начал было приобретать незабываемые черты с появлением и особенно энергичным участием в нём Корнелии, как вдруг я был разбужен криками «убивают!». Когда в каюту ворвался растрёпанный Маск, он застал меня уже сидящим на краю койки с протянутой к палашу рукой.

— Слуга лейтенанта пытался убить казначея, — сообщил он восторженно. — Надо было помочь ему, наверное. В любом случае, все готовятся к суду с повешением.

Два светильника, болтавшихся на крюках в переборке, едва разгоняли мрак, но мне не нужно было видеть дорогу — я легко мог на слух проследить источник суматохи. Рулевой пост на корабле пятого ранга — это всего лишь тёмное низкое пространство, ограниченное с двух сторон приспособленными для офицеров каютами, шесть на пять футов каждая. В передней его части расположен колдершток с собственным фонарём, освещающим компас в нактоузе.

Я обнаружил юного Андреварту в попытках высвободиться из рук Монкли, тощего одноглазого помощника боцмана. Монкли крепко держал дрожащего от страха мальчишку, пока раскрасневшийся Стаффорд Певерелл истерично выкрикивал проклятия прямо в его заплаканное лицо. Джеймс Вивиан, которому следовало нести вахту, в свою очередь, орал на Певерелла, и только жёсткая хватка боцмана Апа мешала ему обнажить шпагу. Впереди стоял рулевой, он не произносил ни слова, но жадно ловил каждый звук и время от времени двигал огромный рычаг колдерштока, чтобы удерживать нас на верном курсе. У меня упало сердце. Сейчас я мечтал только об одном — о капле неисчерпаемого самообладания брата в минуту кризиса, или может, о новом шторме, чтобы все мы отвлеклись на свои непосредственные обязанности. Однако хотя ветер и оставался ещё достаточно сильным, делая поддержание равновесия трудной задачей в тёмном ограниченном пространстве, он дул всё слабее и оставлял мне лишь одну обязанность.

Вивиан и боцман при моем появлении застыли по стойке «смирно», но казначей, не замечая ничего вокруг, продолжал свирепо поносить босоногого парнишку.

— Мистер Певерелл! — прокричал я. — Вы нарушаете покой на моём корабле, сэр!

Он оглянулся и моргнул, впервые осознав моё присутствие. Казначей запыхался, вспотел, и связная речь требовала от него огромных усилий.

— Квинтон, — выдавил он, совсем позабыв своё место. — Этот мальчишка напал на меня. С ножом. Замыслив убийство, не меньше. — Оскалившись и брызжа слюной, он повернулся и ткнул костлявым пальцем мальчику в грудь. — Я требую правосудия, сэр. Я требую разбирательства. Я хочу, чтобы его высекли до костей. Под трибунал его, мелкого…