— Так может показаться на первый взгляд. Но разве тебе не интересно, почему они были так непреклонны, чтобы держать тебя подальше от нас — организации, которая в течение многих столетий принимает страдающих и успешно борется с известным нам злом.　

— Эм, вероятно, чтобы ты не просверлил дыру мне в голове, — закатив глаза, отвечаю я.　

Преподобный игнорирует мое замечание, словно идея пыток — не более чем надоедливый комар, жужжащий под ухом.　

— Варварские эксперименты, предпринятые первыми из Посвященных много-много десятилетий назад. Уродливое пятно на нашей истории, но, уверяю тебя, ни один человек не пострадал под нашей защитой в последние годы.

Наклонившись вперед, он ставит локти на стол, и пальцами подпирает подбородок.

— Ты ведь способна определить лгу я или нет. Прошу, можешь убедиться в этом сама.　

Прищурившись, я самодовольно улыбаюсь. Это именно то, чего он хочет. Его друг, Крисиз, обманул меня и заставил думать, что он обычный нормальный парень, только чтобы позже блокировать мое принуждение. Откуда мне знать, что, как только я коснусь его разума, меня не пронзит в ту же секунду изнурительная боль? Он может предложить совершить самоубийство.

К черту его.

— Так чего ты от меня хочешь? — спрашиваю я, откинувшись на спинку кресла.

— Хочу от тебя? — нахмурившись, переспрашивает Преподобный.

— Да, просто у каждого есть своя повестка дня, как только дело доходит до меня. Какая у тебя?

Он качает головой.　

— Никакой. Мы просто хотим уберечь тебя от тех, кто хочет навредить тебе. Мы наблюдаем за тобой всю твою жизнь, Иден, надеясь, что зло не настигнет тебя. Мы держались в тени, потому что хотели, чтобы ты жила нормальной, человеческой жизнью. Но теперь, когда ты подружилась с теми самыми силами, которые хотят манипулировать твоими уникальными способностями, мы считаем необходимым расширить нашу помощь.

Я скрещиваю руки перед грудью и сжимаю губы, прежде чем сказать:

— Нормальной, человеческой жизнью? Если как ты говоришь, наблюдал за мной, то должен знать, что в моей жизни не было ничего нормального.　

У Преподобного хватает наглости, выглядеть полным раскаяния, и он опускает вниз темно-карий взгляд от стыда.　

— Знаю и прошу прощения. Ты не знаешь, как сильно я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Каждый день молюсь о прощении. Молюсь за тебя.

Какая чушь.

Уже в двадцатый раз, как только приехала сюда, я закатываю глаза и раздраженно вздыхаю.　

— Оставь свои молитвы при себе. Кроме того, не похоже, что это ты во всем виноват.　

Он долго смотрит на меня, прежде чем переводит глаза на папку перед собой.

— Твоя мать…когда ты последний раз видела ее?

— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Несколько лет назад. Может больше.

— Ты не частый посетитель в больнице? — слегка нахмурившись, спрашивает он.

— С чего бы мне им быть? Она не хотела меня видеть. А когда она была в ясном уме, то вспоминала кто я и винила за то, что она оказалась в больнице.

— Ты веришь, что она может стать лучше?

Я отворачиваюсь от его любопытных глаз, обращая свое внимание на пыльные полки, забитые книгами.　

— За двадцать два года она ни разу такой не была. Можно с уверенностью сказать, что этот поезд ушел давно.

— На все воля Божья, Иден. Ты должна только просить Его милости.

— Да? — поворачиваюсь я, чтобы зло посмотреть на него. — Было бы мило с Его стороны даровать мне немного этой милости, когда я носила дырявую, поношенную одежду и спала на грязном матрасе. Но я думаю, Он был слишком занят, раздавая эту милость другим детям.　

— Я… — сглатывает Преподобный, его темно-карие глаза остекленели. — Прости меня. Я могу лишь только представить, как трудно было расти при таких ужасных обстоятельствах.

— Трудно? — фыркаю я. — Зимой мне приходилось пакетами оборачивать ботинки, чтобы дойти по снегу до школы. Я никогда не пропускала уроки, даже когда болела. Потому что знала, что бесплатный обед будет моей единственной настоящей едой на целый день. Сотрудницы кафетерия даже упаковывали остатки еды по пятницам и отдавали ее мне, чтобы мне было хоть что-то поесть на выходных.　

Он морщится, как будто я только что плюнула ему в лицо, его черты окрашены сотней оттенков сожаления. Это было несправедливо с моей стороны. Это не его вина, что моя мама надеялась, что я в конечном итоге умру с голода, и избавлю ее от задачи убить демона. Но когда мой юный дух оказался слишком сильным, она перешла к плану Б. Под видом Божьей воли утопила меня в ванной. Однако именно Адриэль, замаскированная под бродячую собаку, вернула меня к жизни.

После этого, маме стало лишь хуже.

— Послушайте, это даже не имеет значения, — заверяю я. — Я не останусь с Се7меркой сейчас. Я просто пытаюсь наладить свою жизнь и оставить все это дерьмо позади. Я никому не угрожаю. А теперь могу я пойти домой?　

— А этот трюк сегодня ночью? — надменно встревает Крисиз. — Разве это не угроза? Тот факт, что твой демон заклеймил тебя было нашей единственной спасительной благодатью.

Заклеймил меня?

Заклеймил меня?

Какого черта?

— Не знала? — спрашивает он, очевидно радуясь моему замешательству. — Конечно, ты этого не знала.

— Сверхъестественные существа, такие же как животные, могут заклеймить людей, — объясняет Преподобный, после того как сурово посмотрел на Крисиза. — Это знак собственности — средство контроля. Он хочет отпугнуть других от того, что он считает своей собственностью, и, по сути, отнять у тебя свободу воли.

«Он не прикоснется к тебе».

Меня сбило с толку то, как Легион это произнес, словно чтение из Евангелие. Но это была не ревность. Речь шла о собственности. Вот. Ублюдок. Но давайте на чистоту…если бы Легион не появился, кто знает, что бы я сделала. Хотелось бы думать, что я бы вовремя остановилась, но не буду лгать…Люцифер тоже оставил свой след. И от одной мысли я должна прийти в дикий ужас и испытать отвращение.

— Он не контролирует меня. А если бы и контролировал, то вам не кажется, что сейчас я была бы под его крышей?

Преподобный пожимает плечами.　

— Возможно. Или, может, он просто хочет, чтобы ты думала, что все контролируешь сама.

— Или, может быть, он не монстр, в которого вы хотите верить, — отвечаю я, прежде чем раздраженно выдохнуть. Думать, что Легион мог забрать меня без моего ведома, уже очень плохо. Но их архаичное убеждение, что я беспомощная девица, которая не может сама о себе позаботиться, приводит в бешенство.

— Послушай, я знаю, что тебе хотелось бы верить, что Се7мерка имеет какие-то странные, сверхъестественные влияния на меня, но это не так. Все, что я сделала — хорошее или плохое — было потому, что сама того хотела. Я отвечаю за свои действия, какими бы разрушительными они ни были. Во всяком случае, Се7мерка пыталась помочь мне — помочь человечеству. И это больше, чем я могу сказать о ком-либо другом. Ты смотрел на улицу в последнее время? Преступность в Чикаго вышла из-под контроля. И это не работа семи демонов-изгоев. Люди уничтожили этот город. Люди сражаются, убивают и причиняют боль друг другу каждый день по всему миру. Может, пришло время взять на себя ответственность за это.

Преподобный обдумывает мои слова несколько долгих мгновений, прежде чем кивнуть головой в дипломатической отставке.　

— Не могу с этим поспорить. Этот мир и его люди имеют множество недостатков. Но я верю, что мы сможем получить искупления, к которому стремится Альянс посвященных. Мы заслуживаем второго шанса, чтобы все исправить.

Я поднимаю бровь.　

— Распространяется ли эта милость на все божьи создания, даже те, в которых не осталось веры? Даже те, которые сбились с пути?

Я вижу, что он не хочет признавать это, но вера в прощения выжжены в его мозгу и на сердце. Он один раз кивает, но не произносит слов.

— Тогда, возможно, Альянс больше похож на Се7мерку, как бы вам не хотелось в это верить.

Мы смотрим друг на друга, пока Преподобный наконец не моргает и не отводит взгляд. Преподобный перебирает бумаги перед собой, чтобы просто занять руки и избежать моего выжидательного взгляда, и он по-прежнему молчит.