— А не гуманнее будет подсказать мне, как вернуться в свой Мир? — сухо спросила Дита, примерно представляя, что услышит в ответ.

— Ты не вернешься, — равнодушно ответила демоница. — Есть те, кто способен путешествовать по Мирам, но ты к ним не относишься. Даже если тебе откроют проход — такого далекого путешествия твой изношенный организм не выдержит. Ты постареешь и умрешь здесь… Но уже светает, — суккуб подняла глаза и посмотрела на небеса. — День — не моя пора… Прощай, чужая, если хочешь — вздремни. Говорят, свежий воздух хорошо влияет на сон…

— Удачи, — пискнула Дита пустоте, когда демоница растворилась в воздухе.

Ночь действительно начала переходить в дождливое утро. Небо из темно-свинцового стало грязно-белым, а ветер усилился. Здесь, на впечатляющей высоте, он чувствовался как никогда сильно. Женщина попробовала встать на ноги, придерживаясь за мокрый камень шпиля, но неудачно наступила на рассеченную пятку и пошатнулась. Порыв толкнул ее в спину, заставляя потерять равновесие…

Едва удержавшись, Дита снова опустилась на конек, поджала под себя ноги и обняла их, пытаясь согреться. Проклятая демоница выбрала самую изумительную погоду, чтобы забросить свою жертву на крышу замка. На ее точное местонахождение женщине указала впечатляющая панорама, открывшаяся взгляду, как только ночь уступила свои права хмурому рассвету. Боклер с его красными крышами и зеленью садов слегка посерел и помрачнел, но оставался по-прежнему прекрасным, приобретя несколько сумрачное очарование. Стальная лента реки вилась между холмов, засаженных виноградом, низинками и балками, затянутыми непрозрачной серебристой дымкой.

Полюбовавшись пейзажем, Дита решила, что все-таки пора начать кричать…

Кричала она до тех пор, пока не охрипла, но без особого успеха: ветер уносил просьбы о помощи в оловянно-серые небеса, которые продолжали равнодушно поливать женщину прохладным дождиком.

Она сидела, изредка меняя положение, потому что черепица больно давила на ободранную кожу, и всматривалась в курящиеся над ней тучи, надеясь увидеть хоть одного ворона. « Я прогнала его сторожей», — всплыли в голове Диты слова суккуба. Тогда женщина приняла отчаянную попытку заглянуть за козырьки скатов, в надежде, что ее заметит какой-нибудь гвардеец или кто-то из слуг. Закончилась попытка плачевно — женщина едва не полетела с крыши головой вниз, когда рука соскользнула с удивительно острого края черепицы.

Минуты тянулись медленно, а Дита боролась со сном… Сперва вполне успешно — противный дождь и сильный ветер, обдувающий шпили замка, не способствовали комфортному отдыху, равно как и саднящие пальцы и разрубленная пятка. Но через время боль слегка затихла, а дождь превратился в мелкую морось, которую мокрая женщина практически перестала ощущать. Чтобы не заснуть, Дита принялась читать стихи:

— Кто не слышал об артисте

Тралиславе Трулялинском!

А живет он в Припевайске,

В переулке Веселинском…

Почему-то память принялась выдавать женщине детские стихи, которые, как ей казалось, она давным давно позабыла. После «Пана Трулялинского» Дита вспомнила про страну «Засыпанию» и очень вежливого Индюка, который пытался заставить скот усвоить правила приличия.

Утро постепенно перешло в день, а день начал клониться к вечеру. Дита зацепила травмированную ступню так, что из пятки, будто из крана, полилась кровь. Зажимая рукой рану, женщина подумала о том, что если ее не найдут сегодня-завтра, то ей наверняка придется заявить о себе, эффектно спрыгнув с крыши замка Боклер. Свое собственное нездоровое равнодушие к перспективе самоубийства, Дита так и не смогла понять. Раньше она считала, что очень любит жизнь и все, что с ней связано, но оказавшись в мире полном чудищ и диких нравов, она поняла, что прыжок с большой высоты — не самый плохой конец жизни, особенно если сравниваться с тем же Пейрак-Пейраном…

Кровь все-таки затихла, а еще полностью затекла нога, вместе со спиной и задницей. Дита снова попыталась позвать на помощь, но ответом ей послужила лишь новая порция прохладных дождевых капель…

Дождь на время прогнал сон, но стоило ему прекратиться, как глаза у женщины начали слипаться. Дита горько засмеялась, представив, какое странное она будет представлять из себя зрелище, когда свалится с этой проклятой крыши. Может быть, ее назовут новой жертвой Бестии, которая для разнообразия выбрала не рыцаря, а заезжую бабу, успевшую отметиться при дворе и в обществе приглашенного княгиней ведьмака. Но потом женщина вспомнила о Регисе, и в ее груди забурлило лютое желание досадить мерзкой демонице, не умирая как можно дольше. Поэтому Дита взяла себя в руки и принялась хриплым голосом, морщась от боли в горле, декламировать равнодушному небу Льюиса Кэррола:

— Варкалось. Хливкие шорьки

Пырялись по наве,

И хрюкотали зелюки,

Как мюмзики в мове.

О бойся Бармаглота, сын!

Он так свирлеп и дик,

А в глуще рымит исполин —

Злопастный Брандашмыг…

Голос сорвался и Дита горько зарыдала…

Ближе к вечеру проревевшаяся женщина столкнулась с новой проблемой: ей жутко захотелось в туалет. Она даже истерически засмеялась, когда представила себе реализацию этого желания прямо на крыше замка, но тут в потемневшем небе появился силуэт большой черной птицы…

Дита была уверена, что это не ворон, а какой-нибудь бестолковый баклан, потому что летел птах по какой-то странной траектории: его будто сносило в сторону, хотя ветер поутих по сравнению с утренним. Но все равно женщина помахала рукой, будучи просто не в силах кричать. Птица обогнула замок Боклер по широкой дуге и растворилась в свинцовой глубине тяжелых туч.

— Вот так ты и помрешь, — сказала Дита сама себе, всматриваясь в очертания гор, окутанные густой вихрящейся дымкой. — Еще молодая, никому не нужная, без дома и семьи… А ведь говорили родители — не тяни с замужеством, кто знает, как жизнь сложится. Вот и сложилась… — женщина откинулась на прохладный камень шпиля и погладила его шершавую поверхность. — До чего же поэтичная смерть, — добавила она. — Прыгнуть с крыши, потому что на ней негде поссать…

Небеса постепенно затягивала непроглядная мгла, а вместе с ее появлением исчезли и четкие границы между крышей и воздухом. Женщина вытянула затекшие ноги и опасно покачнулась на своем узком сиденье. Она уперлась ладонью в черепицу и заглянула за край крыши, насколько это представлялось возможным.

Сумеречный Боклер начал зажигать огни, а вместе с ними загорелись и фонарики в замковых садах, краешек которых Дита могла рассмотреть из своего положения.

Неожиданно женщина поняла, что на крыше что-то не так…

Густая черно-фиолетовая дымка скользила в ее сторону по терракотовой черепице. Решив, что это очередная выходка суккуба, Дита попыталась вжаться в шпиль и подобрать под себя ноги, но странная субстанция уверенно приближалась, и женщина, плюнув на все на свете, закрыла лицо руками.

Она так и не поняла, в какой момент оказалась в руках Региса, несущего ее по влажной улице, просто в один момент крыши не стало, а в воздухе возник знакомый запах трав. А потом Дита увидела бледное и злое лицо Геральта, который стащил с себя куртку и набросил ее на полубесчувственную женщину.

Голоса переговаривающихся мужчин доносились до нее будто сквозь плотное одеяло, а картинка перед глазами плыла. Дита поняла, что впервые в жизни теряет сознание, прежде чем все вокруг заполнила темнота.

***

Чистая столовая «Корво Бьянко» могла бы радовать вполне уютной атмосферой, если бы не матерящейся на чем свет стоит ведьмак.

Дита сидела за столом, виновато уставившись на тарелку, полную жареных грибов и картошки, и вздрагивала от каждого слова Геральта, который, в общем-то, вычитывал не ее, а Региса.

— Нет, блядь, — ведьмак раздраженно посмотрел на вампира, — ты меня просто поражаешь. Ну, ладно Детлафф, положим, за него ты не в ответе, но сейчас ты куда смотрел?

— Геральт, я даже подумать не мог, что она зайдет настолько далеко. Я собирался с ней поговорить, но сперва был занят поисками Детлаффа, а потом, как ты помнишь, мне пришлось присоединиться к тебе в Дун Тынне…