Народ почтительно расступался, узнавая меня — знаменитую Orfainne, женщину, которая когда-то каким-то образом примазалась к победе над общим остроухим врагом, перешептывался за спиной и здоровался. Я уже давно к этому привыкла — быть местной достопримечательностью, вроде памятника, который дежурно показывают туристам и с гордостью сообщают, кто это, чего полезного сделал для общества, чтобы дать прочувствовать важность личности и забыть на следующий день. Впрочем, ладно, Лютик мне обещал, что помимо функции декоративности и украшательства Вергена, меня впишут в какой-нибудь учебник по Новейшей (для местных) Истории, чтобы про меня совсем уж не забыли раньше времени.
День был рабочий, рынок был не особенно оживлен и многолюден, так, десятков пять людей, в основном — женщины, затаривающиеся продуктами к ужину, пролетарии, трудившиеся по подобию смен, ремесленники, да путешественники. Я без проблем добралась до ларька с безделушками, уже издалека примечая, как на одном столе блестят, отражая солнечных зайчиков, гладкие поверхности, поэтому сразу же максимально рационализировала свою траекторию движения — мне предстояло срочно выбрать себе зеркало и сторговаться по цене до прихода мужа, который терпеть не может многолюдные места и фиг бы сюда пошёл, если бы не Феанор со своим «первым оружием». А раз он здесь, значит можно попробовать в нагрузку к зеркальцу выклянчить еще пару десятков, милых любому бабскому сердцу, побрякушек, которые также предстоит выбрать заранее, дабы не хватать все подряд.
— Госпожа Эмергейс! — приветствовал меня лавочник, невысокий, раздувшийся от количества съеденного за всю жизнь, краснолюд. — Отменный денек, не так ли? Смотрите, какой чудесный гребень мне привезли из Цидариса! Какое отменное дерево! А какой прекрасный рисунок выжжен, только гляньте! Красота! Достойно вас одной, не сумневайтесь!
— Спасибо, Мах, но мне бы зеркальце, — улыбнулась я.
— О, да не вопрос, госпожа Эмергейс! Прекрасное зеркальце, основа из хорошего серебряного сплава. Сделано в Виковарро, а это, как вы понимаете, гарант качества! И всего за три серебряных… — лучась от счастья и не допуская даже мысли в голове клиента, что зеркало из цельного куска серебра не может стоить меньше, чем потрачено на него этого же, собственно говоря, металла, Мах ткнул крючковатым пальцем в здоровенную теннисную ракетку из неизвестного науке материала, к которой креативная дизайнерская мысля приделала кусок зеркала. Из-под прилавка раздался жалобный писк. Мах мгновенно нахмурился, и, оценивающе глянув на вашу покорную слугу, приподнял скатерть на прилавке и рявкнул под стол: — Ну-ка тихо, мелочь! А то на шапку пущу!
— Что это у тебя там? — я с любопытством заглянула за прилавок, но увидела только кончик белесого хвоста, нырнувшего обратно под скатерку по команде краснолюда.
— Ох, да не стоит оно вашего внимания, госпожа Эмергейс, — тут же ответил краснолюд со скорбным выражением жирной физиономии. Я опустила взгляд на землю, заметив там подозрительное шевеление. Из-под скатерти выглянул небольшой черный нос, подозрительно принюхиваясь к моим ботинкам, — Видите ли, давеча, когда возвращались мы из Венгебрерга, товарищ мой, Коклюша, купил собак у одного Зерриканца. Говорил — породистые, королевских кровей. Будет, значица, разводить и продавать у нас за бешенные деньги. А сука-то, — следом за носом из-за занавеси скатерти показалась белесая морда, — оказывается, уже беременна была! Коклюша радовался сначала, значица, как быстро дела в гору пойдут у него. А как разродилась — за голову схватился. Родила трех щенков, и все — одно что волки. От волка сука-то понесла! Подпортила всю, значица, эту… гененетику!
— Генетику, — автоматом поправила я.
— Во-во, ие самую! — согласился Мах. — Токомо, теперь не знает ни куда щенков пристроить, ни куда суку. Ему жена говорит — телегагония, типа, все, все щенки теперь будут такие, от кого бы не понесла, раз первый кобель волк был.
Я присела на корточки, убирая подол скатерти и призывно помахала руками. Щенок, не смело, полу-невидящим взглядом нашарив какое-то движение, потянулся мордой к рукам и осторожно сделал пару шагов, подозрительно принюхиваясь. Поняв, что я его не обижу, полу-волк сделал еще пару шагов, и окончательно вышел на свет.
— Решил я подсобить ему, значитца, — продолжил Мех, просто из удовольствия слушать самого себя. — Двух-то раздал, они больше на собак походили. Морды-то волковые, не поспоришь, а расцветка собачья. А этот, рвать его мать, Белый Волк. Подрался еще вчера с кошкой, засранец, всю морду ему расцарапала, товарный вид отбила! Еще и глаза у него какие-то странные. Мутанские, тьфу!
Внимательные желтые глаза изучали меня снизу-вверх, придирчиво и подозрительно, всматриваясь в каждую черту лица. Царапины на морде, на манер знакомых до боли шрамов, каждая на положенном месте, как и было в день расставания. Две большие продольные полосы на спине, похожие на перекрещенные мечи, одна серая, другая черная.
— О, господин Йорвет! Безумно рад видеть вас и ваших дражайших деточек! Могу я дать им по конфетке? — хитрый маркетолог Мех, заметив ходячий банкомат нашей семьи, мгновенно переключился на лобзания себялюбивой остроухой персоны и повышения рейтинга в глазах его мелких копий. Я аккуратно взяла пса под лапами и приподняла к лицу, с хрустом коленей вставая в полный рост.
Всё прекрасное происходит спонтанно. Лучшие рисунки получаются в момент, когда вдруг ты сталкиваешься с вдохновением. Лучшие фотографии получаются, когда никто не позирует. Лучшие строчки на бумаге появляются сами собой. Лучшие люди приходят в твою жизнь, когда ты их не пытаешься найти. Самые близкие возвращаются, когда ты уже почти прекратил ждать их.
Всё прекрасное происходит спонтанно. Нужно лишь немного подождать.
— Это что еще такое? — строго спросил Йорвет, нутром чуя неладное. Щенок удивлено фыркнул, дергая лапами в поисках земли.
— Он нашёл меня, — проурчала я, вытягиваясь лицом к животному. Полу-волк пискнул, радостно, удовлетворенно, и довольно лизнул меня за нос. — Йорвет, он нашел меня!
— Кто? — не понял муж.
— Ведьмак, — я прижала Белого Волка к себе, чувствуя, как тихо бьется сердце щенка в такт моему. — Господи, как долго я ждала тебя! Привет, Геральт!
Щенок удовлетворенно чихнул и устроился поудобней на моих руках, мгновенно засыпая без задних лап.
====== Эпилог. ======
300 лет спустя.
— Итак, что это? — изо всех сил хмурясь, спросила я. Аррис обижено хмыкнул и принялся укладывать свёрток обратно в тубус:
— Я назвал это «самоходная установка», — буркнул юноша недовольно себе под нос. Я улыбнулась и ободряюще похлопала праправнука по плечу. В конце-концов, виноват ли он, что все, что было можно изобрести, уже изобрели до него?
— А мой народ называл это «трехколесный велосипед», — пояснила я. Мальчик, чем-то напоминающий в надменности своего не очень далекого, но ушастого предка — то ли в хитром разрезе зеленых глаз, то ли в высокомерной улыбке тонких губ, то ли скулами, крутости которых позавидует любая отвесная скала — недоверчиво подернул носом и неуверенно заключил:
— То есть, эту штуку уже измыслили, да?
Я пожала плечами. История, естественно, умалчивает о мире, в котором первый ленивый до ходьбы человек ненавязчиво додумался соединить два и более колеса железный прутом, и к одному примотать цепь со звездочкой и педальками… Ну, а по случаю, для удобства, приделать сидение и руль. Но, тем не менее, до сей примитивной конструкции додумываются все миры — в зависимости от бушевания консерватизма с различной задержкой. Не с небесной тверди же Мидгарду свалился мотоцикл? Впрочем, говорят, и в изобретении велосипеда случались огрехи — были сумрачные гении, создававшие весьма индивидуальные конструкции, да вот беда: оказывалось, что это либо уже серийно производили конкуренты, да еще и за меньшую цену, либо получалась настолько странная вундервафля, что в лучшем случае она просто не ездила дальше ближайшего ликероводочного магазина.
