В пути нам пару раз попадались разбойники, но для Белого Волка такие стычки — все равно, что в зубах поковыряться, поэтому до берега мы дошли быстро. Однако оказалось, что спускаться к самой воде отсюда намного дольше — слишком крутые уступы. Каждый раз, прыгая с них, я молила Одина, Зевса (чем черт не шутит?) и, на всякий случай, еще парочку богов о том, чтобы они не дали мне свалиться, свернуть шею и бесславно закончить дни в каком-то вонючем притоке в глуши леса. Место, безусловно, красивое, но уж больно дремучее, а становиться частью экосистемы и переродиться водорослями не казалось перспективной идеей.

Внизу действительно находился корабль. Точнее, то, что от него осталось, а это было очень немногое — киль и часть складской каюты. Зато все кругом было в какой-то зеленой склизкой жиже, которую Геральт набрал в пустую банку из-под эликсира. Я предположила, что кейран болен и это его сопли. Геральт идею оценил, но предположил, что скорее всего это слизь, которая покрывала его щупальца. Но то, что наш мальчик не здоров — уже не подвергалось сомнению.

Уже вечерело. По возвращении я сразу направилась к Трисс. Геральт попросил просканировать субстанцию с помощью магии. Сам ведьмак ушел разбираться с убийцами троллихи еще четыре часа назад и все еще не вернулся. В моей душе зарождалось некоторое беспокойство. Геральт, конечно, прекрасный боец, но от несчастного случая на производстве никто не застрахован. Шальная стрела или внезапная подножка — и от ведьмака могут остаться только подтяжки да труселя.

Чародейка делала какие-то жуткие пассы руками над баночкой и выглядела весьма потешно. От нечего делать я развалилась у них на кровати и изучала толстый учебник по «Старшей Речи».

— А ведь он и правда болен, — сообщила Трисс. — Кейран. Ему осталось жить лет семь, может десять.

— Вот лапочка, — я притворно ужаснулась, приложила руки по бокам головы и страдальчески ей покачала, после чего уже будничным голосом возразила. — Десять лет — это не мало, знаешь ли.

— А еще, он не просто так вырос таким большим, — продолжила чародейка, разглядывая баночку на свет. — Ему помогли. Магией.

— Это понятно. Природе такой увалень точно не нужен. Прикинь, если таких будет несколько — как же их прокормить? Природа любит равновесие, а все что выводит ее из этого состояния — приводит к энтропии. А это уже маленькая смерть, — я лениво философствовала, распластавшись на кровати. Кейран мне нравился, но ровно до момента, пока не окажется в непосредственной близости — тут всю благосклонность словно рукой снимет. А издалека он ничего, даже симпатичный. И щупальца такие здоровенные.

— Нужно сообщить Шеале, как думаешь? — чародейка задумчиво вертела пузырек в руках, взвешивая в голове все «за» и «против». Я чувствовала, что к старшей подруге по ремеслу магичка испытывает откровенную неприязнь, о причинах которой предпочитала не распространяться даже мне. Это настораживало — я привыкла доверять Трисс, которая редко когда имела необоснованное мнение по какому-либо вопросу. Сама Шеала же казалось особой скользкой и не очень интересной — обычная такая волшебница. Они все имеют в своих делах двойной интерес и любят играть окружающими. Мою персону она замечала еще меньше, чем пятна грязи на своем платье — это одновременно било по самолюбию и вызывало облегчение.

— Пусть идет в a dʼyeadl aep arse! — последние слова я прочитала по учебнику. — Anʼbadraigh aen cuach!

Трисс хихикнула и отставила ампулу в самый дальний угол стола:

— Ты вообще что-нибудь, кроме ругательств оттуда выучила?

— Зачем? Что мне, кроме мата, может пригодиться в разговоре с эльфами? — я потрясла книгой перед носом Трисс. — Те остроухие, с которыми интересно, прекрасно понимают всеобщий, а всякие нравственно контуженные личности, для которых их Старшая Речь является идеалом, все равно не станут меня воспринимать всерьез. Так зачем напрягаться? Зато послать я их всегда смогу.

В комнату, со скоростью торпеды, ввалился Лютик и с порога радостно заявил:

— Дамы! Вот вы-то мне и нужны!

Мы переглянулись с колдуньей. От барда можно было ожидать любой просьбы, от вопроса: «Как я выгляжу?» до «А не поможете ли мне достать занозу из задницы?» включительно. Однажды уже был прецедент, когда он просил погладить его портянки. Трисс согласилась и отутюжила их прямо на нем, магией. Ноги, конечно, потом залечила, но Лютик дулся еще минут сорок.

— Que sueccʼs? — спросила я, все еще находясь под впечатлением от Старшей Речи.

— Прошу вашей помощи, милсдарыни, — Лютик расплылся в довольной улыбке, извлекая свитки пергамента и волшебное, всегда пишущее перо — подарок каких-то благодарных поклонниц-дриад, ценителей его поэтического дара. — Сегодня у меня встреча с очаровательной особой по имени Мила. А я не могу придумать достойного стихотворного описания ее красоты.

Я вздохнула и жестом пригласила Лютика сесть рядом. Где-то еще часа два мы посвятили стихосложению. Причем, сначала я предлагала перевести стихи Пушкина, навроде «Я помню чудное мгновение…», но наш маэстро обиделся, заявив, что плагиатом он не занимается, а подобные предложения его оскорбляют.

Пришлось действовать своими силами, напрягая мозг. Вкусы и пожелания у поэта были странные — эпитеты: вселенская красота, прекрасные глаза и божественный стан были откинуты, так как Лютик считал их чересчур сильными для дочери вчерашнего крестьянина. Зато фразы, типа: «прекрасная грудь» и «чудесная попка» были восприняты на ура и радостно вносились в рождающийся на глазах шедевр. Странный народ все-таки, эти поэты.

Наконец, горячо распрощавшись и обещая быть нашим вечным должником, Лютик удалился. Солнце клонилось к горизонту. Геральта все ещё не было. Я предложила отправиться на поиски, но Трисс забраковала идею. Сказала, что мы его будем только отвлекать. Поэтому мы решили поужинать. Еда должна была заполнить пустоту, образованную отсутствием Белого Волка и поднять настроение.

Спустившись в трактир, я заметила там Седрика. Он улыбнулся и приветливо помахал, приглашая присоединиться. Я представила свою подругу, и мы позвали подавальщицу, разносчицу алкоголя и официантку в одном лице.

Оглядев стол перед эльфом, я отметила, что он снова пьет. Да так, что мог бы потягаться с ведьмаком. Две пустые бутылки из-под краснолюдского самогона, одна кружка вина, настолько ядреного, что опьяняет своим запахом, не дали бы усомниться в его профессиональном алкоголизме.

— Много пить — здоровью вредить, — предупредила я, включая режим «минздрав».

— Мне уже не стоит сильно беспокоиться о своем здоровье, — возразил эльф. Я не понимающе уставилась на него. — Я стар, даже по эльфским меркам. Поэтому…

— Старость — не радость, но стоит ли приближать кончину циррозом печени?

С одной стороны, я понимала, что это не мое дело и если перегну палку в своих нравоучениях, то Седрик может со спокойным сердцем выгнать меня и отправить по извечному адресу. Не такому уж далекому, что бы заблудиться, и не приятному, к тому же. Но с другой стороны — очевидно, что Биндюга нуждается в таком необычном персонаже, как он, и дать ему просрать так бездарно остатки своих длинных дней преступно.

— Что такое цирроз печени? — удивленно спросил новый знакомый.

— Это когда печень увеличивается. Становится огромной, а ее отдельные части отмирают. Вроде так, хотя я не уверена. В медицине я не очень-то не разбираюсь, но думаю, что мучения страшные.

— Тогда лучше не говорить об этом. Тем более, что у нас в мире таких болезней не знают.

Стоп. Я осеклась, чувствуя, что в его словах скрыт какой-то подвох. У нас в мире? Что он имеет в виду?

— Я видел мир, из которого ты пришла, Мирка. Ты еще так молода, а на твою долю уже выпало такое суровое наказание.

Моя челюсть, вместе с челюстью Трисс, начинала медленно открываться и устремилась к полу. Седрик продолжал, не обращая на наше изумление никакого внимания, при этому упорно игнорируя тот факт, что зовут меня Аникой, и никак иначе: