П.В. Дыдицкая. Воспоминания. ИВ 1883, № 5.

* Я, бывало, говорю ему: «Вы настоящее дитя». А он меня называл розой в шиповнике. Бывало, говорю ему: «Вы будете ревнивы». А он: «Нет, никогда, никогда»… Всякий раз он переодевался в разные костюмы. Вот уже смотришь – Пушкин серб или молдаванин, а одежду ему давали знакомые дамы. Издали нельзя и узнать, встретишь – спрашиваешь: «Что с вами, Александр Сергеевич?» «А вот я уже молдаванин».

П.В. Дыдицкая. Воспоминания. ИВ 1883, № 5.

Во время карточной игры

* Пушкин остановился и, обращаясь к участвовавшим в игре, сказал:

– Дело-то, как видно по всему, дрянь, и не следовало бы платить за подобного рода проигрыши…

– Так дело-то дрянь, – проговорил З. [придя на следующее утро. – Ред.], уставя сверкающие глаза на Пушкина.

– Приехала, – кивнув головой, отвечал Пушкин.

– Для вас это может быть так, – говорил З., понижая голос, – но поймите, Александр Сергеевич, мое положение… моя запятнанная честь.

– Запятнанная честь, – прервал, улыбаясь, Пушкин. – Да это давно известно, что нет микроскопа, который бы так увеличивал, как глаза человека, когда он рассматривает самого себя… Ну, запятнанная честь, и что дальше?

– Пятно необходимо смыть.

– Не шампанским ли? Да у меня вот тут-то пустота, – проговорил Пушкин, ударяя по своему карману, – пустота степей африканских…

– Это не шампанским смывается, – отвечал З., приподняв голос.

– Уж конечно, если не шампанским, то кровью, – сказал, улыбаясь, Пушкин, – но, во всяком случае, предварительно полюбуйтесь, как моя пуля мне послушна.

Вслед за этими словами выстрел раздался – пуля попала в цель.

– Каково? – спросил Пушкин.

– Оно-то так, Александр Сергеевич, – отвечал З., – но это, собственно, делает только честь вам.

– О! когда идет дело собственно о вашей чести, то за чем же дело стало – будем стреляться!

– Но я не в такой мере зол на вас, Александр Сергеевич, чтобы дело могло дойти до серьезного.

– Что вам пуля страшна, то это давно мне известно, – сказал Пушкин.

З. опустил голову и молчал.

– Так каким же образом вы хотите без выстрела смыть кровью противника запятнанную честь свою?..

З. не отвечал. Тут Пушкин, плюнув, проговорил:

– Я ровно ничего не понимаю, чего вы от меня хотите.

З. поднял смущенные глаза на Пушкина, потом заметно что-то хотел сказать и снова опустил их…

– Понятно, – сказал Пушкин, подходя к З., – мы стреляемся. Я вызов ваш принимаю. Попадете ли вы в меня или не попадете – это для меня ровно ничего не значит, но для того, чтобы в вас было больше смелости, предупреждаю: стрелять я в вас совершенно не намерен… Согласны?..

…Выстрел раздался… пуля пролетела мимо [Пушкина, который не стрелял]. Противник уставил глаза на Пушкина, который не переменял своего положения.

– Что? – спросил Пушкин. – Довольны ли вы?

…вместо ответа и не требуя выстрела, бросился к Пушкину с намерением обнять его, но Пушкин, уклонясь от объятий, сказал:

– К чему?.. это лишнее» – и после этих слов стал удаляться…

Н. Гербановский. Несколько слов о пребывании Пушкина в г. Кишиневе. «Новороссийские ведомости» 1869, № 49.

Кишинев [в цыганском таборе]

* Цыганочка… так обрадовалась неожиданному подарку, что начала еще предлагать разные вещи приятелям, собираясь их принести из шатра.

– Скажи лучше ей, чтобы она нас поцелуем отблагодарила, – со смехом произнес [Д. Кириенко-Волошинову] всегда готовый на шалость поэт, заглядывая при этом в огненные глаза недурненькой девушки.

Но так как скромный приятель его не решался, как он говорил, оскорбить девушку таким предложением, то Пушкин, ни слова больше не говоря, обнял ее за шею и звонко поцеловал несколько раз, не встретив никакого сопротивления с ее стороны. Мало этого. Едва выйдя из объятий одного товарища, она сама уже вприпрыжку подбежала к другому и стала перед ним в выжидательной позе, с самой невинной улыбкой приподняв вверх головку.

– Да целуй же, наконец, мямля, чего хорохоришься? Ужели не понимаешь, что это же ведь обидно для девушки? – промолвил Пушкин, с искреннею на этот раз досадой прибавив: – Ну, чурбан же ты, милый мой, самый что ни на есть первый сорт… Тьфу ты, бревно какое, ей-богу…

Д. Кириенко-Волошинов по записи М.Д. Францевой. «Русское обозрение» 1897, I, стр. 37.

1821 г.

* Не помню, за что и как между К[еком] и П[олторацким][70] устроилась дуэль. К первому секундантом попал я, второй выбрал Пушкина. Ну, известное дело, на нашей временной обязанности лежало назначение условий поединка. Мы съехались с Пушкиным, и трактат начался. Но как понравится вам оборот дела? Александр Сергеевич в разговоре со мною, решительно не могу вам сказать за какие, да и были ли они, «обидные выражения», вызвал на дуэль меня. «Ты шутишь, Пушкин?» Я не мог принять его слова не за шутку. «Нисколько! Драться с тобой я буду, – ну, мне этого хочется, только ты должен обождать. Я уже дерусь с двумя господами; разделавшись с ними – к твоим услугам, Карл Иванович!»

К.И. Пр[унку]л по записи К. С. «Общезанимательный вестник» 1857, № 11, стр. 419.

Январь – февраль

«Как ты здесь?» – спросил Орлов[71] у А. Пушкина, встретясь с ним в Киеве. «Язык и до Киева доведет», – отвечал Пушкин. «Берегись! берегись, Пушкин, чтобы не услали тебя за Дунай!» – «А может быть, и за Прут!»

П.Л. Яковлев[72]. Анекдоты. Из «Хлыновского наблюдателя». Публ. И.А. Кубасова. РС 1903, № 7, стр. 214.

Декабрь. Леово

В г. Леово мы въехали к подполковнику Катасанову, командиру казачьего полка… он нас не отпустил, сказав, что через час будет готов обед… Обед состоял только из двух блюд: супа и жаркого, но зато вдоволь прекрасного донского вина… Прошло, конечно, полчаса времени, что мы оставили Леово, как вдруг Александр Сергеевич разразился ужасным хохотом… он объяснил мне, что суп был из куропаток, с крупнонакрошенным картофелем, а жаркое из курицы. «Я люблю казаков за то, что они своеобразничают и не придерживаются во вкусе общепринятым правилам. У нас, да и у всех, сварили бы суп из курицы, а куропатку бы зажарили, а у них наоборот!» И опять залился хохотом[73].

И.П. Липранди. РА 1866, стр. 1282–1283.

[Аккерман. На обеде у полковника А.Г. Непенина[74]]

…Непенин спросил меня вполголоса, но так, что Александр Сергеевич мог услышать: «Что, это тот Пушкин, который написал – Буянова?[75]» После обеда… Пушкин подошел ко мне, как бы оскорбленный вопросом Непенина, и наградил его многими эпитетами… На вопрос мой, что разве эта пьеса так плоха, что он может за нее краснеть? – «Совсем не плоха, – отвечал он, – она оригинальна и лучшее из всего того, что дядя написал». – «Так что же; пускай Непенин и думает, что она ваша». Пушкин показался мне как бы успокоившимся, он сказал только: «Как же полковник, и еще георгиевский кавалер, не мог сообразить моих лет с появлением рассказа![76]

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.