– Что, о наследстве Малиновского размечтался? – ее спокойный тон насторожил его.

– Сейчас мы поедем к нотариусу, и я верну тебе квартиру.

– Испугался! Я правильно догадалась – ты собирался сбежать! Без меня!

– Оля, Оля! – он печально покачал головой. – Ты сама выбрала свой путь!

– Конечно! А ты помог! Ты никогда не любил меня! Ты – птица-говорун! А как же судьба? Ты и я? Я же сейчас перед тобой вся раскрылась! Думаешь, просто так? Я хотела, чтобы ты знал все обо мне. И принял меня! А ты! Ты потоптался в моей душе и собирался тихо свалить! – у Ольги дрожали губы.

– Оля, Оля! Не забывай о выборе! Ты сама…

– Да! Как это по-мужски – заставить меня выбирать между тобой и сыном! Постой, ты собирался уехать без меня, то есть… А где я бы осталась? Я и Степка? Жить, я имею в виду? В Москву нам нельзя! Господи, какая же я дура! Ты же аферист!

– Оля, когда ты оформляла квартиру, подразумевалось, что мы будем вместе! Я надеялся тебя уговорить уехать со мной. Твой сын слишком маленький, чтобы таскать его за собой!

– Что ты собирался сделать с моей квартирой? – жестко спросила она.

– Если бы ты отказалась ехать со мной, вернуть ее вам, – ответил он, глядя ей прямо в глаза. – Собирайся.

«Поверила. Теперь быстренько к Фире», – Влад подтолкнул растерявшуюся Ольгу к двери.

Он тоскливо выглянул из окна машины – пробка на Московском стояла мертво. В обе стороны. «Не успеем!» – до закрытия нотариальной конторы оставалось меньше получаса. Влад набрал номер Фиры Каплан на мобильном. Отключен. Вдруг мимо по разделительной полосе промчался джип. Влад быстро перестроился влево. «Все равно мне сворачивать до кольца, где обычно стоят менты», – подумал он, двигаясь за ним.

– Влад, ты с ума сошел! – крикнула Ольга.

– Помолчи! – резко оборвал он.

Она куда-то исчезла, эта большая черная машина, проложившая ему дорогу. А прямо на него двигалась другая. Такая же черная и похожая на катафалк из-за своих квадратных боков. Толку давить на тормоза не было. Это, видимо, понял и водитель «катафалка». Он смотрел прямо на Влада и матерился. Влад читал каждое бранное слово по движению его губ за лобовым стеклом автомобиля. За скрежетом металла Влад не услышал последнего крика Ольги. Он жил всего несколько минут, успев осознать себя убийцей, но так и не успев раскаяться.

Очень хотелось курить, а сигарет не было. Пачка, которую она прятала от мужа, была пуста. А еще хотелось позвонить кому-нибудь. Но Светка вытаптывала подиум в Милане, а Катерина, еще в конце мая переселившись со своим выводком на дачу, возвращаться в город не спешила. Аля ее понимала – восемь месяцев в году ей приходилось в одиночку сражаться с тремя сыновьями и их чаще всего неадекватным папашей. А на даче с ней жила Нани, ее татарская свекровь, любимая и Алей, и Светкой, и ею, Катериной. Что касается младших внуков, они по неопытности лет не могли еще оценить то сокровище, которое досталось им в качестве бабушки. Поэтому интуитивно выражали щенячий восторг при встрече с ней, искря карими глазами-бусинками.

Аля еще раз с сожалением посмотрела на пустую пачку, затем оторвала четвертинку от двойного газетного листа, завернула смятую пачку и, внимательно осмотрев сверток, решила, что сойдет: ее бдительный муж, заглянув в ведро, увидит только комок бумаги. В противном случае…

Почему-то она до сих пор от него не ушла. Ругая себя за слабость, которая проявлялась в любви к денежным знакам, Аля стыдливо прятала глаза, когда ее ругали подруги и молчаливо укоряла Нани. Похоже, всем было понятно, что терпит Аля зря, что все равно наступит миг, когда все закончится, что ее муж, очень большой полицейский начальник, бросит ее сам, так и не поняв, что предать дважды нельзя: это будет всего лишь продолжение того, первого, предательства. Не прощенного, не забытого ни самой Алей, ни им. Они оба были виноваты в равной мере. Он – что заставил ее смолчать, она – что согласилась.

…При знакомстве она назвалась Тиной. Потому что не хотела продолжения этой встречи, навязанной ей матерью и отчимом. Ей нравилось ее имя Алевтина и нравилось, когда мама называла ее Алюшей, а подруги – Алей. Тиной она была только для чужих. Вот так, одним махом записав своего будущего мужа в чужаки, она терпеливо высидела застолье в честь дня рождения хозяина дома полковника Бурова, отца Сергея. Сергей Буров, свежеиспеченный юрист, по решению семейного суда был приговорен к срочной женитьбе и был сам не рад, что не настолько еще отважен, чтобы перечить отцу. Смотрины будущей жены, падчерицы подчиненного его отца, он принял как неизбежное зло и согласился поприсутствовать только с мыслью разделаться с мероприятием по-быстрому и желательно без определенных выводов. Аля, перешедшая на третий курс педагогического института и вступившая в самую сочную пору студенческой жизни, замуж не собиралась вообще и тем более по принуждению. Поджатые губы матери и суровый взгляд отчима на нее не подействовали, но, услышав из уст последнего, что поездка в Сочи, так ею желаемая, может и не состояться (далее следовала многозначительная пауза), согласно кивнула головой. Думая, что от нее не убудет, а поехать на юг хочется!

Так они и встретились, горя одним желанием – отметиться и смыться. Имена Тина и Сергей прозвучали вежливо и официально, а рукопожатие вышло и вовсе второпях и больше походило на мимолетное касание чужих друг другу рук. Но получилось так, что Аля, сидя за столом напротив Сергея, часто ловила на себе его любопытный взгляд и один раз даже улыбнулась на его весьма посредственную шутку.

«Смылись» они вдвоем, провожаемые довольными взглядами обеих пар родителей. Как удалось Сергею уговорить ее поехать в общежитие университета на прощальную вечеринку курса, Аля удивлялась потом сама. Но, проснувшись утром в чужой комнате, на плече чужого мужчины в самом непристойном виде, то есть в его же рубахе на голое тело, она поняла – капкан захлопнулся. Овладев ею еще раз, чтобы уж наверняка, Сергей с довольным видом рассматривал испачканные прощанием с девственностью простыни и сыто улыбался. Фраза «а я вот такой – мое, и точка» – прозвучала уже в присутствии хозяина комнаты, толком не протрезвевшего друга Сергея Женьки Хлудова. Тот тут же согласился записаться в свидетели и этого акта, и последующего акта гражданского бракосочетания.

На робкий вопрос Алевтины, а зачем ему эта канитель с женитьбой нужна, Сергей усмехнулся: «Так предки все равно не отстанут, а ты красивая, не дура и в постели ничего. Почему я должен кому-то отдавать такое сокровище?» – «А любовь?» – пискнула она, еще надеясь на что-то. «А любовь есть. Ты просто еще не поняла, что уже любишь меня. Но со временем поймешь!» – припечатал он окончательно.

Пышная свадьба закончилась поездкой в Сочи. Отчим выполнил свое обещание. Но только вместо Катьки на соседней полке купе вагона СВ посапывал неожиданный муж Алевтины…

Аля вздрогнула, услышав, как поворачивается ключ в замке входной двери. Мельком взглянув на настенные часы: ровно восемнадцать ноль-ноль, она быстро окинула кухню тревожным взглядом. Все, кажется, было в порядке: ни одной лишней посудины вне положенного ей места в шкафу, ни крошки, ни капли пролитого недавно ею чаю на столе. Полотенце сложено ровно посередине и висит строго вертикально на специальной перекладине. Прихватки на крючке, горшок с цветком – в центре подоконника. Занавеска накрахмалена и собрана ровными складками.

– Тина! Тебя опять не было дома с десяти часов и до полудня! Почему я о том, что ты собираешься уйти из дома, узнаю от своего секретаря, а не от тебя? Мы, кажется, договаривались, что ты будешь мне сообщать о своих передвижениях!

– Я всего-то до продуктового и обратно, – она оправдывалась уже по привычке.

– И что? А если что-то случится, где я буду тебя искать?!

– А будешь?

– Ну… – растерялся Сергей от неожиданного для него ответа. По сценарию, жена уже должна начать оправдываться интенсивно.