– Оля! – только и успел укорить он.

– В пятнадцать лет я осталась с бабушкой один на один: отца перевели в маленький узбекский городишко. Смысла ехать туда, где даже по-русски говорили с трудом, мне, отличнице, не было. Вроде бы, когда жили все вместе: мать, отец и бабушка – я не замечала, какая она… Свое неуемное желание власти она выместила на мне. А мстила мне за то, что долго пришлось жить с зятем. Презирая его и боясь одновременно. До меня быстро дошло, вернее, бабка донесла до моего сознания, что я для нее – отпрыск беспородного прапора, который охомутал генеральскую дочь, то есть мою мать. Начался ад. Запреты, наказания, пощечины. Да, бить по лицу точно и унизительно она умела! Я вмиг научилась врать, изворачиваться. Выкрала однажды ключи от квартиры и, пока старуха спала, сделала дубликаты. Деньги я таскала мастерски. Постепенно умение выжить рядом с ней превратилось в самоцель. Учиться стало некогда. Дальше по схеме: водка, наркотики. И ведь что странно: родителям она долго вещала, что у нас все хорошо. Да и я врала по телефону под одобрительный взгляд бабки. Та наивно считала, что справится с моим воспитанием сама. То, что внучка колется, ее старческий мозг даже не воспринимал. Хотя, как я знаю, ей говорили об этом родители моей подруги Маринки. Бабку волновало только понижение уровня успеваемости. А это, как казалось ей, педагогу с сорокалетним стажем, поправимо.

– А ты сама не понимала, куда катишься?

– Нет. Это был протест. Мне казалось, я в любой момент могу все вернуть. Если захочу…

Год прошел как в тумане. Как мне удалось закончить его без троек, я и сейчас удивляюсь. Бабка считала это своей заслугой. Пожалуй, с этим я могу согласиться…

А летом приехали родители. Отец с ходу разобрался в ситуации, прогнал меня по врачам, психологам… стал оформлять документы в школу Агнессы Бауман[2]. Продал квартиру своих родителей, как я потом узнала, чтобы оплатить учебу.

– Что за школа?

– Для таких пропащих, как я. Жесткий режим, жесткая программа обучения. Полная изоляция на два года, контакты даже с родителями запрещены. И все это за большие деньги.

– А результат?

– Отличный аттестат, ЕГЭ с высоким баллом, три языка, разряд по теннису, плаванию. Психология, этика, домоводство, не улыбайся, этикет. Это был шанс. Я с первой попытки поступила в МГУ. Но не окончила…

– Почему?

– Влюбилась. И все понеслось по второму кругу. Только масштабы столичные. Кабаки дорогие, коттеджи вместо однокомнатных хат, чистый героин. И он, красавчик, всегда рядом…

Влад слушал и не верил. Он, грамотный психолог, просчитался во всем: и девочка не одуванчик, и подарок не подарок. Как вовремя он сматывается! Нужно только сделать одно: вернуть ей квартиру. Сегодня же вернуть!

– Оля, а отец что же? Не знал?

– Сначала нет. Ты видел, как люди седеют в один миг? Это страшно, страшно! – голос ее сорвался на крик.

Влад вздрогнул.

– Его привела в общежитие Маринка. Я думаю, она же его и вызвала. Маринка жила в Томске, с летних каникул после второго курса мы не виделись. Что ее принесло в Москву посреди учебного года?! Она сказала, что приехала на студенческую конференцию. Может быть… Столкнулись мы в крохотной кафешке у ВДНХ. Место непосвященным незнакомое, пришлых людей почти не бывает. Маринка с ее спутником в этот час оказались единственными случайными посетителями. Она потом говорила, что не сразу меня узнала. Теперь я ей верю. Джинсы, купленные прошедшим летом, в апреле я могла носить только подпоясанные ремнем… Она подошла к нашей компании и буквально выдернула меня из-за стола. Она что-то орала, трясла меня за плечи и при этом плакала. Потом ее увел тот парень, с которым она пришла.

Отец появился в моей комнате общежития через три дня, когда я отсыпалась после веселых выходных. Он растолкал меня, сонную, заставил встать с неприбранной кровати. Я сумела сфокусировать на нем взгляд и тут увидела, как его волосы меняют цвет. Я закричала. Его жгуче-черные волосы вмиг стали белыми. А потом он ушел…

– Совсем?

– Из моей жизни – да. Мать, кажется, еще несколько раз звонила…

– Кажется?

– Ну да… Я плохо помню…

– Ты продолжала колоться!

– Да! Да! Да! – Ольга закричала и с силой оттолкнула его, сделавшего к ней невольный шаг.

– Но сейчас ты не…?

Она вдруг захохотала в голос.

– Да, учитель, вы спали с бывшей наркоманкой! – весело блеснула она синими глазами.

– Это совсем не смешно! – сделал он попытку придать ситуации серьезность.

– Да уж какой тут смех! Веришь – шесть лет ни-ни. После того… – Ольга зябко передернула плечами. – А ведь тебя тоже зовут Владом… Кстати, как твое полное имя?

– Владислав, – ответил он машинально.

– Простенько. А Степкиного отца звали Владленом. Мамаша его чокнутая помешана была на таких именах. Сестра Владика свое имечко Элизабет в шестнадцать лет поменяла на Лену. Умная девчушка была…

– Как погиб отец твоего сына?

– Догадайся! Конечно, от передоза! Да убили его, я знаю. – Ольга махнула рукой. – Сам он не мог просчитаться. Сейчас я тебе фамилию Влада скажу. Малиновский. Ты правильно подумал. Он самый.

Он ошалело смотрел на Ольгу.

– Влад единственным наследником остался у отца, когда Ленка умерла. Не помню, чем она заболела, рак чего-то. Быстро сгорела, за несколько месяцев. Ничего не смогли сделать, прямо в клинике в Германии скончалась. С женой отец Влада разошелся давно, определив ей содержание. Видно, немалое, раз она о детях и не вспоминала. Хоть Малиновский и не лез в жизнь Влада, не знать, что сын зависает, он не мог. Мне кажется, не любил он его. Просто не любил.

– Так Малиновского же посадили?

– Позже. На год позже, чем убили Влада. Я думаю, именно тогда под него начали копать. В тот год. Смерть сына все же выбила его из колеи, где-то Малиновский расслабился. А тут! Пресса писала, «трагически погиб». Может, и трагически…. Я проснулась рядом с мертвым телом на их даче. Сама никакая. Малиновский тут же меня в частную клинику отвез, спрятал. Там я и узнала, что беременна.

– А что Малиновский?

– Стал готовиться в деды. Нет, он неплохо ко мне относился. Боялся только, что ребенок будет… ненормальным, с отклонениями. Я так не хотела Степку! Уговаривала Малиновского, чтобы разрешил аборт. Вот мой грех. Поэтому Степка так часто болеет. Господи, почему он платит за мои грехи! Я все время боюсь за него, он же постоянно на таблетках! Еще эти сны…

– А твои родители? Почему ты им не сообщила, что у тебя сын? – вдруг спохватился Влад.

– Они сами от меня отказались, – спокойно ответила Ольга. – Их право. Во мне нет злости. Просто жалко иногда Степку. Отец был бы классным дедом.

– А Малиновский?

– О! Он Степку боготворил. Недолго, правда. Степке три месяца исполнилось, как его взяли. Я тут же собрала вещи и сбежала в Самару. Квартира бабкина на меня была оформлена в наследство, вот какой подарок мне оставила старая карга! Верно, виноватой себя считала, что за внучкой не уследила.

– Как ты об этом узнала?

– Маринка сообщила. Я когда родила, ей, вернее, ее родителям, позвонила. Маринка тут же в Москву прилетела, мешок с детским приданым, игрушек коробку приволокла. Собиралась еще коляску прикупить! А ее на входе в клинику охрана Малиновского тормознула. Как стали все барахлишко перетряхивать! Ее когда в палату ко мне допустили, она на негнущихся ногах вошла, глаза полтинниками. Думала, едет к бедной студентке…

– Так Малиновский внука законно признал?

– Да. Степан Михайлович Малиновский у меня сын.

– Почему Михайлович? А Влад?

– Потому, что официально Степка – сын самого Малиновского-старшего. А я – его жена.

– Офигеть!

– Что за слова, учитель? – упрекнула Ольга с насмешкой.

Влад ее не узнавал. Он ее стал бояться. Он не мог объяснить себе, откуда этот страх, вдруг сделавший его жалким в своих собственных глазах. «Вернуть квартиру немедленно. Сейчас едем к Фире Каплан в контору, и я отказываюсь от сделки. Я мог потерять все из-за этой бабы. Вдова Малиновского! Черт! Никто не верит, что у него ничего не осталось. Интересно, она думала хоть раз, что где-то на счетах в тихой Швейцарии у нее лежат миллионы? Не может быть, чтобы не думала! Нет, скорее, она знает об этом!» – Влад вдруг почувствовал на себе взгляд Ольги.