— Сто-о-ой! — он видит запоздалое понимание, застывшее в глазах Кагыра. Осознание, что смерть ощерилась на него взглядом убийцы с рыбьими глазами. Меч охотника за головами вспарывает воздух слишком быстро, чтобы кто-то из них успел что-то предпринять. — Не-е-ет!
Кирилл остервенело бросается вперёд. Но видит лишь оседающего на пол Кагыра. Видит, как сталь, уже обагрённая алым росчерком крови, опускается на голову юноши. Дурнота накатывает клокочущей яростью. Меч вспарывает воздух. Клинки скрещиваются. Глаза в глаза. Пылающая, сочащаяся ядом ненависть в одних. Торжествующая насмешка в других.
— Разве не говорил я тебе, что мне плевать, кто умрёт первым? — Бонарт паскудно скалится. — Я врал. От подобного зрелища просто невозможно было отказаться. Жалкий нильфгаардец, который возомнил себя мастером меча. Я сразу понял, что он не жилец. Но ты… ты и зеленоглазая зверюга — совсем другое дело. Вы другой породы. Озлобленные, жаждущие крови псы, спущенные с поводка. Ты скрываешь свою натуру, но я по глазам вижу, что в тебе сидит настоящий убийца.
— Закрой свою пасть! — Кирилл выгнулся, закружился, уйдя в вольт. Зашипел сквозь стиснутые зубы. — Я прикончу тебя, сукин ты сын. Я выпущу тебе кишки собственными руками!
— Вот оно — слова и взгляд, которые выдают тебя с головой, — всё так же насмешливо бросил Бонарт. — Тебе это нравится, я вижу это. Перед смертью ты поймёшь, что всё это время жил во лжи, отрицая свою дьявольскую и звериную сущность.
— Заткнись! Закрой свою пасть!
Они яростно бросились навстречу друг другу. Сошлись в молниеносном росчерке клинков. Звон стали о сталь заполонил всё помещение, гулким эхом отражаясь от каменных стен. Инерция удара от скрещённых клинков откинула их друг от друга. Кирилл мгновенно принял новую позицию, рассёк мечом пустоту воздуха, мягко и пружинисто кружа вокруг Бонарта. Из глаз, подёрнутых пеленой ненависти, сочился холод. Словно сражение здесь и сейчас — единственное, что волновало его в этом мире. Охотник прыгнул, молниеносно ткнул острием меча. Кирилл вывернулся в пируэте, упал на ногу, ударил быстро и так же шустро вновь вывернулся из парирования и последовавшего за ним удара. Они закружились оба. Безумный танец смерти и удары, сопровождаемые россыпью искр и звоном стали о сталь. Обманный финт. Мгновенное парирование и удар. На ответный обманный финт Кирилл ответил колющим ударом и, запоздало осознав опасность, пружинисто отскочил в сторону, и упал на колено, ощутив острую боль, кольнувшую плечо. Рассеченная прорезь куртки мгновенно наполнилась кровью. Кирилл вскинул голову, вперившись взглядом в усмехающееся лицо Бонарта. Юноша ловил каждый взмах клинка, что играючи разрезал воздух снова и снова. Убийца играл. Издевался. Кирилл знал это точно.
— Ты хорош для своих лет, отдаю тебе должное, — убийца сплюнул, оскалился. Меч его прочертил косую дугу. Закрутился мельницей. — Получше тех, кому я пустил кровь до тебя. Помнишь неудачников в Ревности? Помнишь их предсмертный час? В дерьме и крови, с кишками, выпущенными наружу? Помнишь, как они скулили? Как скулил тот мальчишка, которого я сейчас убил? Но больше всего мне жаль, что ты не видел, как скулила она, когда я снова и снова посылал её на арену — на потеху вонючим разбойникам. Да-а-а, зрелище было, скажу я тебе. Знаешь, как после побоев она выла, словно подыхающая в подворотне сука, звала кого-то по имени. Но теперь-то мне ясно, кто ей грезился в бредовой горячке.
Охотник за головами хищно усмехнулся. Крутанул мечом, ушёл полукругом. Увидел, как юноша перед ним принял позицию, сжимая рукоять меча двумя руками. Из-под сведённых на переносице бровей Бонарта прожигали горящие пламенем ненависти глаза. На миг лицо Кирилла исказилось гримасой боли, а тело прошили бледно-голубые росчерки магии.
— Если я и сдохну после этого, — в словах юноши сочилось презрение, — плевать. Я заберу тебя с собой, пучеглазый ты ублюдок.
И он кинулся на Бонарта. Сталь меча вспорола воздух. Запела, взвыла, прочертив в нём молниеносный удар. Охотник за головами ударил в ответ. И острие меча укусило лишь пустоту в том месте, где мгновение назад находился Кирилл. В лицо дыхнуло холодом.
— Змийство, — прошипел мужчина, осознав, что произошло. Лихорадочно закрутился на месте. Выгнулся и зашипел вновь, парируя удар ведьмачьего меча, когда Кирилл материализовался у него за спиной, яростно бросившись в новую атаку. — Поганое маленькое змийство. Чародейский ублюдок. Сраный Вильгефорц и его никчемная защитная магия.
А затем оба закружились, нанося удары и парируя их. Бледно-голубая вспышка. Удар и парирование. Взмах меча, свист стали в стылом воздухе. Вихрь снежинок и безумный хоровод из сверкающих искр, разлетающихся в стороны от ударов мечей. Кирилл сильнее стиснул зубы, когда очередная волна боли прошила разум. Вынырнул из-за левого плеча Бонарта, и оба ударили одновременно. Отскочили друг от друга. Убийца злобно прищурился, заметив карминовую полоску, расцветающую на груди. Увидел, как мальчишка перед ним едва не выронил меч из рук, когда всполохи магии пульсирующим, хаотичным мерцанием опутали всё его тело, а на боку — там, где прошлось острие наёмничьего меча — выступило тёмно-алое пятно.
— Кровь за кровь, — ощерился Бонарт. — Значит, магия Вильгефорца всё же действует. Вон оно как тебя разрывает…
«Тебе не больно!» — Кирилл вздрогнул, когда сознание прошил грубый окрик Ламберта. Перед глазами мелькнул Каэр Морхен. Маятник. Спарринг и Мучильня. И на мгновение, всего лишь на короткое мгновение Кирилл почувствовал, как в лицо дыхнуло теплом солнечного лета, запахами луговых трав и журчанием реки, бегущей у подножия замка. Он увидел себя со стороны. Увидел маленькую Цири, с восторженными криками бегущую вдоль берега. Услышал плеск речных волн. В солнечных лучах замерцали брызги воды, метнувшиеся к синему небу. Сердце кольнуло тупой болью. Картинки из прошлого теперь казались такими нереальными. Мёртвой иллюзией, насмехающейся над ним после всех тех испытаний, через которые им пришлось пройти. Этот мир разрушает всё это, оставляя в себе лишь гниль и смерть.
Сквозь пелену туманных видений Кирилл различил молниеносный выпад и росчерк клинка в свете заходящих лучей угасающего, горящего алым пламенем солнца. Уловил свист стали, колебания воздуха, внезапно ставшего слишком густым. Увидел, как Бонарт вскидывает руку в рубящем ударе. Слишком медленном, чтобы достичь своей цели. Там, где оружие вспарывает воздух, Кирилла уже нет. Сгустившаяся реальность лопается мириадами искр, взрывается сверкающей россыпью колючих снежинок. Могильным холодом растекается по телу, смертью разливаясь по венам. Бонарт разворачивается, желая избежать удара сверкающей ведьмачьей стали. Слишком медленно. И понимает это слишком поздно, когда мерцающая дымка остервенело возникает то тут, то там, а ревущий огненный вихрь отбрасывает его к стене, язычками всепоглощающего пламени растекаясь по одежде.
Они оба — скорченный у стены охотник и застывший напротив него юноша — буравят друг друга тяжёлыми взглядами. В глазах одного — ярость, в глазах другого — безразличие и могильный холод. Смерть, ухмыляющаяся в чёрных зрачках. Бонарт с рёвом вскакивает на ноги. Одежда его горит, занимается кроваво-красным пламенем. Смешивается с кислотно-оранжевыми всполохами солнца, бьющего своими лучами в окна без стёкол.
— Да сдохни ты уже, наконец!
И мир вокруг снова трещит по швам. Реальность разрывается, выступая наружу осколками изорванного времени. А затем очередная вспышка и бледно-голубой росчерк распарывают воздух надвое, прежде чем ведьмачий меч со свистом чертит дугу, а затем с чавкающим звуком, едва ли не по самую рукоять прошивает тело Бонарта, а волна Аарда чудовищным ударом откидывает его назад, разрывая внутренние органы, дробя рёбра и кости. Охотник за головами захлёбывается собственным криком. Морозная дымка, перемешанная с гарью и дымом, рассеивается, схлынув с мерцающей фигуры застывшего над ним Кирилла.
— Чародейский ублюдок, — хрипло выплюнул Бонарт. Кровь выступила с края его потрескавшихся губ, стекла вдоль линии подбородка, исчезнув за воротом распахнутого, поеденного огнём дублета. Аард погасил пламя, но витиеватые змейки дыма поднимались с обугленной ткани, повисая в воздухе. — Слишком слаб, чтобы драться честно?
