«…ты, пожалуй, научишь! Тоже мне, Зверобой – кожаные памперсы…»

– Что это за тварь такая? Не бывает же саблезубых рысей!

– В Лесу всё бывает. – лаборант справился с тремором, только глаза затравленно бегали туда-сюда. – Подумаешь, эка невидаль – баюн! Раньше за улицей Косыгина, на Воробьёвых горах, их было полно, это сейчас золотолесцы повыбили.

– Баюн?

– Ну, кот-баюн, из сказок, неужели в детстве не читал? Здоровенный такой котище с колдовским голосом. Сидит себе на столбе, а как увидит путника – непременно заговорит, усыпит, а потом убьёт и сожрёт!

– Что съест – это я могу поверить. – хмыкнул Егор. – Но чтобы говорил?..

– Не слышал ты, как они перекликаются в зарослях на полнолуние. Чисто нежить, вроде русалок!

– Или леших?

– Ты лешаков не трожь! – построжел Фомич. – Лешаки – наше всё, без них мы бы хрен чего тут наисследовали. Вот отправят в дальнюю вылазку – сам всё узнаешь.

– А отправят? Я же только-только поступил, ещё на испытательном сроке.

– Куда ты нахрен денешься? На кафедре у тебя одного полная невосприимчивость к эЛ-А. Так что готовься к подвигам во славу микологии – Шапиро тебе не даст штаны просиживать, не для того на работу брал!

Привычное амплуа наставника молодёжи вернула Фомичу душевное равновесие.

– Ладно, пошли, а то нас, поди, заждались.

Из-за завесы проволочного вьюна, заплетавшей крыльцо корпуса «В» – и когда он успел затянуть прореху, двух часов ведь не прошло? – послышался встревоженный голос.

– Эй, мужики, вы там живы, што ль? Отзовитесь!

– Охранник… – лаборант зло сплюнул. – Опомнился! Сожрали бы нас у самых дверей – так бы и давил на базу в обнимку со своим пулемётом, сволочь! Вот закончим дела – напишу на него докладную. Нефиг на посту спать!

VII Д-дут! Д-ду-ду-дут! Д-ду-ду-ду-ду-дут!

Звук прокатился над водой и увяз в сплошной стене чёрно-зелёной растительности. Сергей невольно втянул голову в плечи – умом он понимал, что стрельба с крепостной стены не представляет для них опасности, но, поди, объясни это дремучим инстинктам! А те настойчиво требуют сжаться в комочек на дне пироги, ведь по слуховым перепонкам долбят очереди «Владимирова» и бледные на фоне дневного неба трассеры мелькают над самой головой. Д-дут! Д-дут! Д-ду-ду-дут!

Но сжиматься нельзя. Надо изо всех сил орудовать веслом, выгребая против течения, чтобы поскорее миновать опасный участок. И не забывать, что беда может прийти совсем с другой стороны.

– Заряд! – заорал каякер. – Дождёшься, мать твою впоперёк, что нас тут сожрут!

Коля-Эчемин и в спокойной-то обстановке не пытался изображать невозмутимость, приличествующую истинному индейцу. – Чего застыл, собака бледнолицая? Кидай! Д-ду-ду-ду-ду-дут! Д-ду-ду-ду-ду-дут! Д-дут!

«…очередями, говорите, нельзя? Удачи не будет? А вот «кремлёвские» молотят длинными, почём зря, и плевать им на приметы со Спасской башни…»

Сергей схватил подрывной заряд – половинку семидесятипятиграммовой тротиловой шашки со вставленным взрывателем. Выдернул проволочную чеку, швырнул заряд за борт и сжался в комок на дне. Самодельные взрыватели, изготавливаемые умельцами Нагатинского затона из стреляных гильз, нередко срабатывали раньше положенной шестисекундной задержки.

«…двести двадцать три, двести двадцать два, двести двадцать один…»

На счёт «двести двадцать» в днище пироги ударил великанский кулак. Поверхность реки возле самого борта вспухла метровым горбом и выбросила вверх грязно-пенный фонтан. По воде расползлась клякса придонной мути, в ней мелькали неопрятные серо-зелёные клочья.

– Накрыли! – довольно рассмеялся Коля. – В клочья, как Тузик грелку! Теперь не скоро сунутся!

– Не полезут, клык на холодец! – подтвердил егерь. – Отсюда до самого Большого Каменного моста гнёзд больше нет. Считай, проскочили!

Кикиморы обитали в переплетениях корней гигантских чёрных вязов, совершенно разваливших гранитные парапеты Софийской набережной. Самое крупное гнездо было напротив Тайницкой башни Кремля – отсюда хищные октоподы расползлись по затопленным подземным коммуникациям до самой Павелецкой площади. Но если там они предпочитали нападать исподтишка, то здешние твари до такого не опускались. Проходящим мимо Чернолеса лодкам речников приходилось, подобно конвойным эсминцам, отбивающимся от субмарин, глушить кикимор самодельными «глубинными бомбами». Помогали и стрелки с Кремлёвских башен: увидав приближающуюся лодку, они занимали места у крупнокалиберных пулемётов и ЗУшек и, не жалея боеприпасов, поливали огнём заросли на чернолесском берегу.

Д-ду-ду-дут! Д-дут! Д-ду-ду-ду-ду-дут!

– Куда это он лупит? Вроде, гнездо ниже по течению?

– А я доктор? – пожал плечами Эчемин – Может, выдру на мосту заметил? Кажется, мелькнуло что-то…

– Не хотелось бы.

Здоровенные, до двух метров в длину, выдры, чёрные, как, ночь, подобно большинству чернолесских тварей, быстро сообразили, что нападать на проплывающие лодки вплавь – себе дороже. И прыгали сверху, из путаницы лиан и проволочного вьюна, свисавшей с Большого Каменного моста. К счастью, выдр осталось не так много – пулемётчики Водовзводной башни знали своё дело и соревновались в счёте подстреленных монстров.

Впрочем, о том, что на самом деле происходит в Кремле, обитатели Леса могли только гадать. Все знали, что его территория находится под контролем властей Российской Федерации, а вот что там творится на самом деле – это была тайна. Как и то, почему расчёты пулемётных гнёзд и зенитных скорострелок, в изобилии усеивавших старинные стены и башни, не жалея боеприпасов, прикрывают проплывающие лодки.

Руины Большого Каменного моста миновали без приключений – то ли пулемётчик не промахнулся, то ли выдра померещилась. Когда опасность осталась позади, Коля-Эчемин приободрился и занялся любимым делом извозчиков, таксистов и лодочников: стал травить байки. Сергею это не нравилось: до уродливого чугунного истукана, обозначавшего границу Чернолеса, ещё грести и грести, и лучше бы «индейцу» не чесать языком, а поглядывать по сторонам.

– …днём хорошо плавать, с башен плотно держат берег. Стоит какой твари шевельнуться, сразу огонь! А вот ночью беда, сунешься – вмиг сожрут. Никто и не суётся. Пули, они ведь не от всякой напасти помогают!

– Чёрный рой? – понимающе кивнул егерь. Чернолес периодически выбрасывал из себя сгустки, облака, целые тучи насекомоподобной мерзости, пожирающей на своём пути всё живое. Егерь не раз находил очищенные от плоти скелеты людей, оленей, даже шипомордников.

– Он самый. Если солнце – тогда ещё ничего, эта дрянь из-под деревьев не вылезает. А если пасмурно, или не приведи Лес, ночь – тогда всё, не заметишь, как влипнешь в это дерьмо. Одно спасение – огонь. Я специально вожу с собой связку факелов. Если успеть разжечь и воткнуть по бортам, тогда, может, и пронесёт.

– У меня на такой случай файеры. – сообщил Сергей. – Берешь в обе руки и отмахиваешься на бегу. Пару раз нарывался, помогло.

Но каякер уже нашёл тему повеселее:

– Эй, Бич, слыхал анекдот? Стучится, значит, лешак в кремлёвские ворота: «Можно тут у вас поселиться?» Охранники фигеют: «Ты чё, больной?» «Да, – говорит – больной и очень-очень старый.»

Это был ещё один слух о Кремле – якобы там помещается супер-закрытая геронтологическая клиника для высшей элиты страны, стремящейся поправить целебным воздухом Леса, здоровье, подорванное государственными делами. Говорили и другое: якобы, истинные правители страны давным-давно подсели на продлевающие жизнь снадобья, заработали Зов Леса – и вынуждены управлять страной с безопасной территории Кремля, через подставных марионеток.

А Коля-Эчемин не умолкал:

– …а вот ещё: «Почему кремлёвская стена такая высокая? – Чтоб твари всякие не лазили – Туда или оттуда?»

Занятно, подумал Сергей: проходят десятилетия, а старые байки продолжают жить, хотя смысл со временем несколько меняется. Похожий анекдот рассказал ему как-то отец. Старик очень гордился тем, что в далёких 90-х поучаствовал в тогдашних политических событиях, и с гордостью демонстрировал сыну медальку с надписью «Защитнику свободной России» и цифрами «1991».