На этот раз звук был другой – сухой, трескучий, будто придурковатый великан провёл палкой по доскам огромного забора. Перед пирогой с большим недолётом выросли и опали фонтанчики воды.

– … твою ж не туда!

Коля-Эчемин на полуслове прервал очередную байку и налёг на весло. Пирога вильнула, подставляя стрелку узкую корму.

– Бич, греби по прямой!

Новая очередь – на этот раз фонтанчики брызнули в опасной близости от борта. И зарослей на берегу взлетела птичья мелочь.

– Вон, из-за острова! Ну, я вам, твари!..

Из-за островка с истуканом выползала большая лодка. По бортам торопливо взмахивали две пары вёсел. На носу стоял вооружённый человек с автоматом, и даже с такого расстояния было видно, как отсвечивает его бритый череп.

«…родноверы? Не меньше четырёх, с автоматами. Что такое «не везёт», и как с ним бороться?..»

А Коля уже заряжал винтовку. Сыпанул в ствол порох из надкушенного бумажного фунтика, прибил шомполом коническую пулю, оттянул ударник и пальцем загнал на место пистон. Воткнул в гнездо, предназначенное для факела, деревянную рогульку и припал к прицелу, нащупывая длинным стволом врага.

Эту винтовку – каякер называл её «оленебой» – изготовили по особому заказу, из ствола крупнокалиберного пулемёта. Заряжался оленебой пулями Минье, которые Коля собственноручно отливал из свинца в специальной формочке-пулелейке.

Стрелок на носу вскинул АКМ.

БАБАХ!

Сергей ни разу не видел, как бьёт Колин оленебой. Уши заложило, в голове поплыл протяжный звон. Корму вместе с каякером заволокло дымом.

– Есть!

Сильный гребок – и дымовая завеса позади. Автоматчика на носу лодки больше не было – впрочем, его место тут же занял другой. Коля лихорадочно орудовал шомполом, прибивая новую пулю.

Ответная очередь – всплески далеко впереди по курсу.

«…а вы, ребята, занервничали…»

БАБАХ!

Белый, ватный дым, острая селитряная вонь.

– Что, падлы, зассали?

С лодки больше не стреляли. Гребцы, пряча головы за бортами, пытались развернуть свою посудину, вразнобой размахивая вёслами. Получалось не очень – лодка, крутясь, дрейфовала по течению в сторону памятника. В чёрных тростниках, затянувших островок, обозначилось шевеление, родновер, сидящий на корме, замахал руками, предупреждая спутников. Егерь видел – не глазами, разумеется – мощное, изготовившееся к атаке тело.

«…поздняк метаться, парни. Вы уже еда…»

Чуйка не подвела. Стремительный бросок, длинные, на полрожка, очереди – от отчаяния, куда попало. И вопли, полные ужаса и боли, слышные у другого берега.

– Кто это, Бич, а? – Коля-Эчемин снова взялся за весло. Оленебой он аккуратно пристроил рядом, не забыв замотать замок тряпицей.

– А пёс его знает. Для выдры мелковат. Может, шипомордник?

– Они у воды не охотятся.

– Тогда водяной жук?

– Больно шустрый, не похоже.

Крики вдали утихли.

– Ладно, ну их к бесу. Ну что, поплыли? Через два часа темнеть начнёт, а нам ещё Крымский мост проходить. Как же я его ненавижу, кто бы знал…

Расписывая действия напарника, Фомич не поскупился на похвалы. Завлаб впечатлился, быстро набросал приказ о «зачислении стажёра Жалнина, Егора Семёновича на должность младшего лаборанта» и лично отнёс бумагу в секретариат. А вернувшись, огорошил коллектив новостью: сегодня в 17.00 сотрудникам лаборатории предстоит ежеквартальная сдача нормативов по стрельбе. Каковая, согласно распоряжению заведующего кафедры за номером… от…, должна пройти организованно, поскольку отдельные младшие научные сотрудники – тут Яков Израилевич выразительно покосился на нескладного долговязого парня – не раз позволяли себе срывать сроки. Чем подвели лабораторию и лично его, доцента Шапиро, под соответствующий монастырь.

В подвале корпуса «А» было темно – лишь в дальнем конце стрелкового зала сияли подсвеченные мишени. Резко, сухо щёлкали мелкашки. Инструктор в потёртом камуфляже, сидел у трубы – корректировал.

– Это кто? А, грибники… здравствуйте, Яков Израилевич! Придётся подождать, пока морфология отстреляется.

– Давно начали?

– Только что. Хорошо, Зданевич! – это уже стрелку.

Егор отошёл к оружейной пирамиде. Выбор стволов не впечатлял: десяток малокалиберных ТОЗовок (по большей части, однозарядные «восьмёрки»), два мосинских карабина и два «калаша» семь-шестьдесят два – «весло» и десантный, со складным металлическим прикладом. Простенькая деревянная стойка, цепочка, пропущенная в спусковые скобы, заперта на обыкновенный висячий замок.

«…да, снаружи за такую организацию хранения оружия в момент отдали бы под суд…»

– Байбаков, «семёрка» на четыре часа. – послышался голос инструктора. – Дышите ровнее!

Стену над пирамидой украшали плакаты со схемами оружия. Кроме картинок стволов, стоящих в пирамиде, Егор обнаружил схемы «нагана», ТТ и помпового дробовика.

– Отлично, Кузьмин! Теперь по второй мишени – тройку с минимальными интервалами. А вас, Петров, не узнаю. Мушку заваливаете, внимательнее!

«…не похоже на плановый зачёт для галочки, скорее уж, полноценная тренировка! К стрелковой подготовке здесь относятся серьёзно…»

Сотрудники лаборатории морфологи стреляли около четверти часа. Потом отзвучали «стрельбу закончил» и мантры насчёт оставленных в стволе патронов и сбора гильз. И наконец, долгожданное: «Следующая смена – на огневой рубеж!»

Мишенями служили изображения обитателей Леса. Егор с удовольствием увидел давешнюю саблезубую рысь-баюна – и высадил по ней десять из двадцати выданных для зачётной стрельбы мелкашкечных патронов. Остальные достались чешуйчатой острорылой твари, именовавшейся, как гласила подпись, шипомордником. Инструктор, осмотрев мишени, довольно хмыкнул и вывел в неизменной амбарной книге с надписью «Сдача нормативов» жирную пятёрку.

Сотрудники лаборатории, включая проштрафившегося мэнээса, отстрелялись вполне прилично, на твёрдые «три с плюсом». Далее последовала чистка оружия и зачёт по матчасти – сборка-разборка АКМ и трёхлинейного карабина. С этим Егор справился играючи, поставив, если верить инструктору, новый рекорд кафедры.

– Яков Израилевич, а почему в выходы не дают автоматы? Фомич… Фёдор Матвеич говорил – только помпы, «мосинки» и ещё «наганы». С «калашом» никакой баюн не страшен!

Завлаб поглядел на ретивого новичка с интересом.

– Вы, как я погляжу, разбираетесь в оружии и стреляете отлично. Увлекаетесь?

– До бакалавриата служил в погранвойсках, на Дальнем Востоке.

– В тайге?

– В самой, что ни на есть. Биробиджанский погранотряд, застава «Дичун».

– Тогда должны понимать, что автоматная пуля далеко не всякого зверя свалит. Медведя, скажем, а ведь здесь встречаются и покрупнее! Но главное – Лес не любит стрельбы. И тем более, очередями. Нет, приходится, конечно, но только в крайнем случае. Когда речь идёт о спасении жизни, например. А вот на охоте, по животным лучше не злоупотреблять.

– А если не по животным?

Завлаб прищурился.

– Собираетесь охотиться на людей?

– Нет, я так, на всякий случай…

– Если на всякий случай – то это наше, дело, людское. Лес требует соблюдать правила по отношению к его созданиям. Знать бы ещё, кто эти правила сочинил…

В голосе начальства Егор уловил едва заметную нотку горечи.

– Вот вы говорите – «правила». А что бывает с тем, кто их нарушает?

– Если вы о наказании, то молния вас не поразит и дерево на голову, скорее всего, не упадёт. А может и упадёт, кто знает? Замечено, что тем, кто слишком увлекается в Лесу стрельбой, перестаёт везти. Сколько-нибудь разумного объяснения этому нет, но лесовики верят, и в особенности, егеря. А ведь им, согласитесь, виднее. Егеря даже помповые ружья не носят, обходятся двустволками или арбалетами. А что касается пальбы без разбора – вспомните, что творится в пакистанском Карачи! Там с самого начала попытались подавить Лес силой оружия, а он в ответ плодит таких чудовищ, что рядом с ними чернолесские твари сущие болонки.