Она протянула ему пухлый конверт, на нем было лишь его имя и ничего больше.

- Откуда он взялся? - спросил Кингсли.

- Курьер принес. А что?

- Ничего, - ответил он. Кингсли вскрыл конверт. Мини-кассета упала ему на ладонь.

Он посмотрел на Сэм. Она в замешательстве замотала головой. Кингсли обошел стол, достал магнитофон и вставил кассету.

Когда он нажал кнопку воспроизведения, то услышал собственный голос.

- Друг друга.

- У тебя есть друзья, которые дружат с пятнадцатилетними девочками?

Другой голос на пленке принадлежал Роберту Диксону. Запись продолжалась.

- У меня интересные друзья.

- Я не знал, что у тебя есть друзья, Эдж .

- Кингсли? Что это? - спросила Сэм. Он поднял руку, чтобы заставить ее замолчать.

- Я ставлю свою работу под угрозу, помогая пятнадцатилетней девушке избежать колонии для несовершеннолетних за угон, и хочу знать всю историю.

- Хорошо. Мой старый друг теперь католический священник. Ее

священник. Он попросил меня помочь ей. Я очень ему обязан. Это и есть мой долг.

- Ты дружишь со священником?

- Поверь, я шокирован больше, чем кто-либо другой.

- Он трахает ее? Священник?

- Что?

- Об этом пишут во всех газетах, - ответил Диксон. - Каждый чертов день появляется новая история о католическом священнике, трахающим какого-то ребенка. Бостон гудит. Филли, Детройт, Чикаго... Меня могут уличить в помощи священнику с несовершеннолетней девочкой, которую он трахает, и...

- Он ее не трахает.

- Откуда ты знаешь?

- Потому что ее трахаю я.

Кингсли выключил запись.

Сэм уставилась на него.

- Я не трахаюсь с пятнадцатилетней девочкой, Сэм, - ответил он.

- Но...

- Это была ложь. Мне пришлось солгать.

- Кто это с тобой на записи?

- Окружной прокурор. Я попросил его помочь кое-кому.

- Он записал тебя. И сделает копии записи.

Кингсли постучал по конверту: - Много копий.

- Кинг, ты признаешься в совершении изнасилования.

- И в подкупе чиновника тоже. Не забывай об этом.

- Ты трахнул ее?

- Нет, конечно, нет. Я никогда не видел ее.

- Тогда почему ты признался?

- Не имеет значения. Важно то, что я кого-то разозлил.

- Кого?

- Длинный список подозреваемых.

- И что ты собираешься с этим делать?

- Сегодня ничего, - ответил он. - Завтра поговорю с мистером Диксоном.

- Почему он угрожает тебе?

Кингсли покачал головой.

- Без понятия. Я знаю о нем достаточно, чтобы разрушить его карьеру и его брак. Возможно, это не он.

- Тогда кто...

- Не знаю. Не волнуйся об этом.

- Я волнуюсь, - произнесла она, выглядя ошеломленной.

Кингсли подошел к ней, обхватил ладонями лицо и посмотрел прямо в глаза.

- Сэм, послушай меня. Думаешь, со мной впервые такое происходит? Это ничто по сравнению с тем, что я уже пережил. Этим я занимаюсь. Это и есть работа.

Сэм посмотрела ему в глаза. Он увидел в них страх, настоящий страх.

- У тебя действительно не было секса с пятнадцатилетней девчонкой? - спросила Сэм.

- Даже когда мне было пятнадцать, я не трахался с пятнадцатилетними девчонками. Шестнадцать - мой минимум.

Сэм усмехнулась, и Кингсли щелкнул ее по подбородку.

- Ладно, - ответила она. - Я доверяю тебе.

- Мне нужно идти. Не волнуйся.

Он поцеловал ее в лоб и покинул кабинет. Убрав кассету в сейф, он переоделся и к пяти часам припарковался перед Пресвятым Сердцем. Кингсли Эдж в католической церкви. Он не был уверен в существовании Бога, но, если тот и был, у Него было чертовски извращенное чувство юмора.

С марта жизнь Сорена как священника была для Кингсли чем-то чисто теоретическим. Он видел колоратку, сутану, но никогда не видел его за работой. Каждое воскресенье он думал о том, как Сорен читает проповедь в этом маленьком городке. Они хоть представляли, кто их пастор? Кем он был? От чего он отказался, чтобы служить мессу в этом маленьком городке этим маленьким людям, которые и не подозревали, что их священник отказался от богатства и власти, чтобы служить им? Конечно же, нет, и именно этого хотел Сорен. Его деньги был запятнаны его отцом. Властью слишком легко злоупотребить, и отец Сорена был тому доказательством. Пока Кингсли смотрел на церковь, груду камней и витражей в романском стиле, Кингсли гадал о...

Стал ли Сорен священником, потому что любил Бога, Отца?

Или стал священником, потому что ненавидел собственного отца?

Или оба варианта?

- Хорошо. Ты здесь, - сказал Сорен. Он вышел из боковой двери церкви на стоянку и направился к Кингсли. На нем были черные спортивные штаны и черная футболка. - Мы опаздываем.

- Опаздываем на футбол?

- Опаздываем на тренировку.

- Тренировку? - переспросил Кингсли, когда они свернули в переулок. - Я думал, мы будем играть. Только ты и я.

- Ты слишком хорош и должен быть в команде. - Сорен указал вперед на футбольное поле, позади небольшой школы. Он заметил около двадцати людей на поле, пинающих мячи между собой. Большинство из них походили на подростков, парней и несколько девушек. Некоторые были их возраста, лет двадцати-тридцати. Одна девушка, с забранными в хвост волосами, в коротких шортах и гетрах пробежала мимо них и помахала Сорену.

- Что ты делаешь со мной? - спросил Кингсли.

- Поздравляю, Кингсли. Ты новый нападающий команды в нашей церковной лиге.

- В школе ты был таким же странным? - спросил Кингсли. - Или это побочный эффект длительного воздержания?

- Ты не можешь отказаться. Мы уже заказали тебе футболку.

- Однозначно страннее со времен школы.

- Самое мудрое, что когда-либо говорил мне мой духовник, это то, что я могу быть священником и могу веселиться.

- Церковная лига футбола - это твое определение веселья?

- Это когда ты выигрываешь. Но первый Пресвитерианин обставил нас на прошлой неделе. Мы проиграли 4:1.

- Разве Пресвитерианцы не кальвинисты? - уточнил Кингсли. Сорен ненавидел кальвинизм.

- Теперь ты знаешь, почему мне нужна твоя помощь, чтобы уничтожить их.

- Если я помогу уничтожить Пресвитерианцев, что я получу взамен?

- Мою благодарность?

Кингсли молчал.

- Мою бесконечную благодарность? - Сорен повысил ставку.

Кингсли по-прежнему молчал.

- Ночь с Элеонор, как только она станет достаточно взрослой?

Кингсли прищурился на Сорена и почесал подбородок, раздумывая над предложением.

- Ты вместе с ней? В моей спальне?

Сорен молчал.

- Если ты чист, - наконец ответил Сорен, - и если будешь вести себя прилично, не дашь себя убить между настоящим и будущим, и если она одобрит эту идею.

- Согласен, - ответил Кингсли.

- Тогда договорились.

Кингсли взял футбольный мяч из рук Сорена.

- Первый Пресвитерианин никогда не узнает, что их поразило, - ответил Кингсли. Бок о бок они выбежали на поле, и в быстром порядке Кингсли принял главенство над командой, которая справедливо полагала, что, будучи европейцем, Кингсли играл лучше, чем они, поэтому и охотно следовали его наставлениям. Особенно юные игроки были в восторге. Целых два часа Кингсли не думал ни о предстоящих результатах анализов, ни о записи Роберта Диксона, ни о том, чтобы уничтожить Церковь Фуллера.

И ни разу он не подумал о Сорене иначе, как о досадно хорошем игроке своей команды.

Когда тренировка завершилась, они вернулись в церковь потные и уставшие. Но это был хороший пот, хорошая усталость.

- Признайся, тебе было весело, - сказал Сорен. - Веселье, не связанное с сексом, наркотиками, шантажом и/или подкупом окружного прокурора.

- Я не подкупал прокурора ради веселья. Это была просьбы ради тебя.

- И я ценю это. Как и Элеонор, даже если и не знает, что ты сделал ради ее благополучия.