Трамвай постукивал, поскрипывал, тихо, злобно переругивалась молодая пара возле кабины. Громко и беззаботно крыли матом приятелей школьники на задней площадке, для которых уже закончилась учёба в субботний день. Дзинькали и замолкали телефоны, сменялись болтовнёй и хохотом.

Реквием заиграл в голове. Кажется не теперь. С утра подспудно хотел пробиться. В прекрасном оркестровом исполнении.

"Говорят, такое у психов бывает? Да и чхать, Моцарт все-таки, не про Витю, которому надо выйти! Ой... Зря я это подумал! Теперь не отвяжется. Мозг что ты делаешь ахаха перестань. Остановите, Вите надо выйти... Верните Моцарта, суки!"

Как ни странно, реквием взял верх. Труба мусоросжигающего завода под великую, готическую скорбь предстала за торговым центром "Радуга".

"Металлургический комбинат. Следующая..."

Не дослушал, вышел на остановке.

"На завод у нас, помнится, самые больше надежды возлагались. Лифт предполагался в нём для чертей".

Обойди торговый центр и сразу не понять, город или пригород. Пустыри, кусты между цехами.

Шлагбаум, проходная. Пёс волочит говяжьи кишки, растянувшейся по двору кровавой связкой.

"Кто это его так богато подкармливает?"

Притащил к конуре. Толстый пёс, бока потёртые от лежания. Настоящая деревенская будка. Из-за шлагбаума пахнет плохо. Делегация покидает завод недеревенская.

"Азиаты... Представительные, костюмы - шик. Чой-то подписывали. Есть ли рога у них? Нет рогов. А вот и машинки их ждут. Зря я так пялюсь, из машинок-то на меня пялятся в обратку давно, небось".

Всё это время, наглая как чёрт, ворона бочком подходила, подскакивала ближе и ближе к конуре... Пёс огляделся, пригнул башку и низко гавкнул на неё, на любопытствующего, на бизнес-азиатов, уровняв их полностью и бесповоротно.

Шестой трамвай. Что-то народу вдруг набилось...

"Ах, ну да, конец смены".

По плечу тук-тук. Сухеньким таким царапаньем. Вполоборота глянул. Дёрнулся и затошнило. Всем существом напоминающий те, сморщенные коричневые ручки в детском ведёрке, рукав теребил городской сумасшедший. Неестественно оживлённое, спрессованное годами и безумием лицо.

Шёпот придушенный, торопливый:

- Видишь, ви-ишь, что делается-то? - сумасшедший трогал ручонкой за локоть, толкался, дёргал лысоватым черепом. - Ага? Видишь, ага. И они тебя видят. Они видят. Они за всеми следят. Не скрываюс-ся...

Протиснулся на шаг вперёд. Бесполезно.

- Я и тебя вычислил! А-ха-ха, я знаю, кто ты, зачем ты тут...

Бормотание пустопорожнее и бронебойно, адово убедительное.

- Едем, да? Приедем, скоро мы все приедем. От них не уедешь. Знаешь куда, знаешь. Едем, а они смотрят... Они всё видят, кто откуда, кто куда. Ты сам не знаешь, куда, а они уже всё знают. Следят за мной. Потому что я их разгадал. Я их вычислил. За тобой один, два. За мной сто сразу следят!

Дыхание сумасшедшего сипело...

"Ё-моё, а вдруг это ЛА, и ей всё-таки можно заразиться?"

- Вы выходите?.. Пропустите!

Трамвай заскрипел, останавливаясь. Плечистый мужик хмыкнул, если бы не толкучка, сплюнул, но убрал руку с верхнего поручня. На плече фирмовая сука с эмблемой "ААС", Ад-Агнищевская Скотобойня, кисти нет, вместо неё - вилка расщепленных костей, обтянутых сиреневатой кожей.

6.

Вывалился из трамвая. Отдышка, словно не ехал, а бежал.

Остановка: "Алые Зори". Между Фармкомбинатом и первой колючкой тюрьмы. Их разделял водоём. Пятачок условного пляжа в летние месяцы оживал, прованивая шашлыками. Купались тут круглый год, хотя от комбината - сточные воды. Очищенные. Зимой тёплые.

"Алые Зори", это исходно название тюрьмы, но вдобавок искусственное озерцо, чем ближе к августу, тем ярче окрашивалось алым на закате. Особенно в августе, второй пик в январе-феврале, когда лютые морозы. По берегам снег розовел... Подо льдом, словно флаги текут...

Фармкомбинат заодно назвали Алыми Зорями, и гематогенки пресловутые, на всю страну известные. Откуда кровь для гематогенок - тайна, трубы под землёй идут. А там уж их чертей дело.

Теперь под брендом Алые Зори наборы конфет выпускают. Пансионат одноимённый суперсовременный поставили на берегу. Дымящая адская труба опять-таки торчит на территории пансионата. Может, чтобы чертям подлечиться доступ был прямо из-под земли?

Тропинка, знакомая до камня, до - спотыкнуться об ту же ржавую арматуру.

Забор пластиком обшитый. Что за дрянь. Естественно, колотая уже.

Больно схватившись за выбоину, подтянулся, заглянул. Очень толстый мужик шлёпал к бассейнам. От них и от него валил пар. Копыт в шлёпанцах не заметно. Дно бассейна, хоть и первая половина дня, пылает, плещется алым.

"Подсветка для понтов".

Девка в коротком белом халатике образовалась возле мужика, спросила что-то и побежала включать массаж. Пузырьки зашипели. Мигом пошла розовая пена. Запах железа.

Спрыгнул и лишь тогда озадачился на предмет видеонаблюдения. Цифрового не обнаружил. Аналоговое наблюдало за ним в упор - два нетрезвых, заплывших от синьки, прищуренных от удовольствия глаза:

- Роман! Романьчичек!

- Дядь Слава!

С удочкой. Вот кто ни капли не изменился!

- За яблоками полез? В м-марте, э-хе-хе!

- А что, там выращивают?

- Молодильные, ёпт!

- Нет, серьёзно?

- Ромушка, ну, какие яблочки, тут одна кровушка! Шучу. Какими судьбами, чо искал-то?

- Дык, дядь Слав, чорта ищу! Я ж, типа, корреспондент, мне интервью сделать надо!

- Эхе-хе, не там ищешь!

- Слушай, дядь Слав, а ты на развязке-то, на Нулевой Сортировке так там и работаешь?

- А то!

- Не, ну, скажи честно, ты ж их встречаешь, честно, а?

- Да каждый день! Ну, вот буквально, каждый! Вчерась, утречком, мне бы закрыть шлагбаум-то в ад и чаёвничать уходить, так его итить! А маленький чертёнок в наших вагонах закопался, на свой поезд не успевает, бежит! Дядь Слава, орёт, погодите, оставьте мне ключ, я сам всё закрою!