— Джей Штерн. Я близкий друг семьи, — говорит он, широко улыбаясь. У доктора Морели нет иммунитета к его обаянию, это прекрасно видно. Ее губы в форме вишни растягиваются в улыбке. — Ах. Хорошо. Это необычно, что при таких обследованиях присутствуют друзья, так что... Как вы себя чувствуете, миссис Паркер?

— Очень хорошо, спасибо, — вежливо отвечаю я, ерзае под зеленой пеленкой, которую врач положила на мои бедра. Бен сжимает мою руку.

— Я ооочень близкий друг. — Господи! Джей не может просто промолчать? Я тут же краснею и смущенно закусываю губу, когда две тоненькие бровки доктора Морели взлетают вверх.

— И это значит..? — спрашивает она.

— Я отец. — Он подмигивает моему врачу. Теперь я окончательно готова навечно исчезнуть в аппарате УЗИ.

— Джей, мы же... — шепчу я, но его глаза горят настолько невероятно гордо и счастливо, что я решаю промолчать.

— Я не совсем понимаю. — Она смотрит на Бена, с которым уже знакома, потому что он целый год сопровождал меня на курсах по планированию семьи.

— Вы же муж, верно?

Бен кивает.

— Да, я тоже отец.

— Я не хочу разрушать вашу иллюзию, но вы же понимаете, что оба не можете быть... — начинает она, но замолкает. Мотает головой.

— Простите, — говорю я. — Наверное, это немного странно, я согласна.

— Немного. — Доктор Морели снимает черные очки и садится. — Но если это делает вас счастливой... то почему нет? В любом случае, я хочу еще раз подчеркнуть, что только один из этих мужчин является отцом.

— Я знаю, — говорю поспешно. Гоосподи, она считает меня полной идиоткой? — В данный момент это не имеет значения.

— Я понимаю. Или нет, но это не мои проблемы. — Она подьезжает на стуле с колесиками к креслу, остановившись между моими ногами, и поднимает зеленую пеленку вверх. Потом наносит холодный гель на мой живот и разворачивает монитор к нам. — Давайте посмотрим, кто там у вас поселился.

Через несколько секунд на черно-белом мониторе вдруг появляется движение. Мое сердце стучит быстрее, пыльцы крепче сжимают руки Бена и Джея.

— Ах, вот он. — Голоса доктора Морели звучит довольно. — Видите? Голова, ручки, ножки... А вон там маленькая пульсирующая точка — это сердце. Оно бьется. Развитие нормальное, ребенок выглядит здоровым. И размер... да, идеально, я бы сказала. Копчико-теменной размер почти три сантиметра, как раз идеально для данной недели беременности.

Она указывает пальцем на монитор, в то время, как водит по животу трансдюсером. Слезы наворачиваются на глаза, и я закусываю губу, чтобы не разрыдаться.

— Черт, чувак, — шепчет Джей. — Это наша звездочка. Я ее вижу. — Он в неверии качает головой.

— Звездочка, возможно, не очень хорошее имя для такого плода, — вмешивается доктор Морели.

— Почему это?

— Детьми звезд называют досрочно рожденных детей, которые не выжили. — Она, насколько это возможно, говорит спокойно и уравновешенно, но все равно на моей спине выступает пот. Я сразу же сжимаюсь, не отводя взгляда от монитора и червячка на нем.

— Плевать, — считает Джей. — Нужно носить в себе еще хаос, чтобы быть в состоянии родить танцующую звезду. Это было всегда моим любимым высказыванием, поэтому — звездочка.

— Ницше. — Доктор Морели улыбается. — Это Ницше, я знаю.

— Да, точно. — Джей растирает веки, потом улыбается. — Кроме того, я, так сказать, звездный человек. Поэтому подходит.

— Джей, — говорю я и сжимаю его руку. — Не надо!

— К сожалению, у меня не получится, — добавляет он.

Доктор Морели нахмуривает лоб.

— Вы хотите фотографию УЗИ? — спрашивает она меня и я киваю. Она несколько раз нажимает на кнопку, потом передает мне распечатки, на которых я, честно говоря, пока ничего не различаю, кроме черных теней и каких-то облачков. Но это не важно. — Размер говорит о том, что вы были правы насчет срока. Вы приблизительно на десятой неделе, и приблизительная дата родов восемнадцатого сентября.

— Проклятье. — Джей отпускает мою руку и смотрит на доктора Морели. — А не получится пораньше?

— Джей! — я смеюсь, несмотря на то, что его слова трогают меня до глубины моего сердца.

— К сожалению, мистер Штерн. — Доктор Морели снимает одноразовые перчатки и выбрасывает их в мусорное ведро, потом снова натягивает зеленую пеленку на мои бедра. — Это за гранью моих сил.

— Восемнадцатое сентября. Вот черт. — Джей пинает пустую пивную банку на улице. Он идет с опущенной головой, руки глубоко спрятаны в карманах джинсов, и у него самое ужасное настроение, которое я когда-либо видела. Я ускоряю шаг и беру его за руку.

— Эй! Это же не значит, что ты не додержишься до тех пор. Ты себя отлично чувствуешь, а после химии и облучения... кто знает?

Мое сердце пропускает несколько ударов. Джей не останавливается, а продолжает идти в сторону метро. Проснувшееся весеннее солнце вытащило многих людей из их домов, и некоторые девочки уже носят короткие юбки и колготки, несмотря на то, что в воздухе еще витает зима. Улица забита черными такси и красными автобусами, и их выхлопные газы впитываются в мою кожу.

— Джей?

— Все в порядке. — Он внезапно останавливается и смотрит на меня. — Я должен буду свыкнуться с этой мыслью. Я просто сейчас так чертовски зол, что...

— Кто хочет мороженого? — Бен перебивает его и указывает на крошечный Скуп филиал, расположенный напротив метро, между банком и магазином чемоданов. Я благодарно киваю.

— Лучшее мороженое Лондона, я клянусь, — говорит Бен, чтобы убедить Джея, но он упрямится и ничего не хочет. Бен покупает мне порцию шоколадного мороженого в хрустящем вафельном стаканчике, и мне кажется, что я парю на небесах.

— Как ты думал, сколько длится беременность? — спрашивает Бен, и я в растерянности от издевки в его голосе. Нахмурив лоб, я бросаю на него взгляд, но он смотрит только на Джея, который залез на огромных размеров клумбу, и сидит там, мотая ногами, пока крутит сигарету в руках.

— Мне кажется, я что-то напутал, — бормочет он и запихивает сигарету в пачку, отчего на моих губах появляется улыбка. — Я придурок.

— Да ладно. — Я лижу мороженое, цепляясь за его руку. Джей искоса смотрит на меня. Его брови взмывают вверх, глаза округляются.

— Что? — сконфуженно спрашиваю я.

— Черт, не делай этого посреди улицы, — рычит он мне на ушко. Его голос охрипший, по моей коже бегут мурашки.

— Что именно? — я до сих пор не понимаю, о чем он говорит, а он забирает у меня мороженое и пробует его. В такой непристойной манере, что даже пожилая женщина, проходящая мимо, улыбается.

— Это, — говорит он, и снова вручает мне в руки мороженое.

Я хихикаю.

— Дурак. Я всегда так ем.

— Укуси, — требует Джей и встает.

— Неа. Я хочу насладиться. Так долго, насколько возможно.

— Это всего лишь мороженое. Оно безвкусное.

— Что, прости? — это лучшее мороженое во всем Лондоне.

— Оно замороженное, а твои вкусовые рецепторы онемели от холода. Ты можешь полизать кусок картона. Или... — улыбаясь, он опускает свой взгляд, и я при этом краснею.

— Очень смешно, — рычу я. Бен берет мою свободную руку. — В конце концов, дело не только во вкусе, а и в консистенции. Это мороженое невероятно кремовое и нежное... Буквально блаженство для моего языка.

Джей закрывает глаза, стонет и останавливается.

— Лучше перестань.

— Почему? Ты хочешь наброситься на меня посреди улицы? — бормочу себе под нос. Не ожидая того, что Джей все же притянет меня в свои обьятия. Пальцы Бена соскальзывают с меня, мороженое приземляется на дорогу.

— Джей, это... — успеваю сказать я, а потом его губы обрушиваются на мой рот. Его поцелуй такой дикий, что у меня перехватывает дыхание. И между моими ногами вдруг начинает бушевать ураган. Не только потому, что его руки исследуют мою задницу, будто неизведанную страну. И все это среди незнакомых людей, которые идут со своих офисов домой и то и дело толкают нас плечами, когда проходят мимо. Я слышу смех Бена, когда мои колени становятся слабыми и я висну в руках Джея. Он толкается своими бедрами мне навстречу, прижимая меня за попу двумя руками. Я догадываюсь, как мы сейчас выглядим в середине Южного Кенсингтона посреди белого дня, но я не могу оторваться. Не хочу. Сладкая тяжесть проносится по моей крови, перехватывает дыхание и посылает табун мурашек отплясывать по моему телу. Мои руки живут сами по себе и пускаются в путешествие по Джею. Везде. Мне жарко. Весеннее солнце вдруг стало таким же сильным, как и летнее. Только спустя маленькую вечность он отпускает меня и улыбается.