Так для чего ему бумага? Для просветления ума и понимания великого множества частностей и мизерного количества общностей, но никак не изводить ненужным враньем. Себе и другим. Вранья и без того предостаточно. На листах и вне их.

Но все же применение бумаге нашлось. Колин свернул её в трубочку и зажег от свечи. Ненадолго в комнате больше света, больше теней, больше углов и предметов. Припалив пальцы, бросил догорающие остатки в тарелку. Промахнулся или выдуло сквозняком, но лист догорал, черня и обугливая светлое дерево липовой столешницы. И еще долго по серому пеплу, перемигиваясь, бегали легкие огоньки.

С утра полное безобразие! Валил и валил мокрый тяжелый снег. Шапками ложился на остывшие печные трубы, лип на крыши, копился за карнизах, продавливал маркизы и тенты, пригибал и ломал ветки деревьев и кустов. На улицах непроходимо. Кругом чисто, бело и необычно пусто.

Женская половина Обринов выжидала попрощаться и не мешала разговору Колина с главой семейства.

− Полезешь ловить, не вздумай сладкого сожрать. Совсем. Меду или сахару в вине разведи, руки намажь.

− Понял, саин.

Путешественник одет добротно и практично, в мех и дубленую кожу. Ничего лишнего цепляться и болтаться. Ни пряжек, ни ремней, ни петель. Зашнурован, утянут, подобран.

− Понятливость свою прибереги. О них беспокойся.

Марек помрачнел. Угрозу помнил. И не сомневался, барон её выполнит, жальной слезы не прольет.

− Успею ли?

− Две недели и не часом больше, − уступил Колин и поболтал в воздухе пальцем, в тон колоколу на Святом Хара. — Со следующего удара время пошло.

Марек благодарно склонился, принимая волю и неизбежное. Четырнадцать дней не десять прежних.

− Все исполню, саин. Как уговорились.

− Удачно обернешься, вольная и двадцатка на хозяйство.

− Сделаю! — поклонился мужчина еще ниже.

ˮБога не приплел,ˮ − признателен унгриец Обрину. Расхожая привычка у опустивших руки, чуть что прятаться за спину Создателя, повергала Колина в смертную тоску. Не можешь, не уверен, чего Небеса вмешивать?

− Ступай, − отпустил унгриец своего лесовика.

Марек отправился не к семейству, а к воротам. Векка с ребенком на руках и старшая дочь не посмели увязаться следом. Малышка вякнула от холода и Обрин полуобернувшись махнул — до встречи!

Йор передала вобанцу поводья. Низкорослая лошаденка навьючена торбами с дорожными припасами и войлочной скаткой. Мужчина подергал узлы, проверил, надежно ли привязано-уложено и подался за ограду.

С отъездом Марека, капризная непогода сыпанула снегу, припорошить след и унялась.

В дом Колин не пошел. Утро хоть и пропащее, но не настолько прятаться под крышей. Прогулялся неспешным шагом по плохо метенной аллее, обсаженной рябинами. Деревца разорены. Яркие кисти нещадно обклевали птицы. Заприметив в окне второго этажа любопытную Янамари, поманил выходить. Та помотала головой и поёжилась. Холодно! Но тотчас пропала из виду, скоро сбежать по крыльцу. Поллак встретил названную сестрицу, запустив в нее тугим снежком. Янамари уворачиваясь тонко, по-жеребячьи, взвизгнула.

− Колин! — со смехом возмутилась она, бросая ответный комок, рассыпавшийся в полете. Отчего девочке еще веселей. Дети умеют радоваться, не дожидаясь особых причин. И делают это безоглядно. Им хорошо, значит и всем хорошо тоже! Так уж устроено, человек неосознанно стремится к счастью. Остается понять, раз все дороги ведут к нему, откуда столько сбившихся с пути? Заплутавших безнадежно и навсегда. Без шанса добраться до цели.

− Прелесть какая! — тряс Колин молоденький тополек, покрываясь снежными шишками и наростами.

− Ты похож на Рождественского Деда! — заботливо сбивала хлопья с его одежды Янамари.

− Значит завтра Рождество? — тут же сграбастали зазевавшуюся девчонку.

− Нет же! Не завтра! — звонко заливалась юная унгрийка вырываясь.

− Послезавтра? — дурачился Колин, примеряясь подставить подножку и толкнуть Янамари в сугробчик.

− Нееет! — не очень-то противилась она.

− А когда?

− Скоро! — выкрутилась Янамари из захвата.

От наплыва эмоций, девочка обежала вокруг, мучителяˮ, распинывая снег. Колин не мешал. Быть счастливыми получается не у всех. У нее получается. Пока. Пройдет время и счастье быть, сменится счастьем казаться таковой. Счастливой женой, счастливой матерью, счастливой хозяйкой. Сама не вспомнит, какой была.

− Любишь зиму? — топтался Колин в сугробе. Снег похрустывал, поскрипывал, забивался в складки сапог, пересыпался поверх коротких приспущенных голенищ.

− Только Рождественскую неделю. Зимой скучно, − радостно носилась неугомонная Янамари.

− Скучно? А весной?

− Весной цветы.

− Одуванчики?

− Подснежники, морозники, медуницы, фиалки, − живо поименовала девочка раннею красоту лугов и лесов.

− А летом?

− Летом? Летом можно купаться! Каждый день!

− В бочке?

− В реке! Или в озере! Или в пруду!

− Рыбу пугать голой попой?

От смеха Янамари повалилась в снег. Колин едва успел её подхватить.

− Нет!

− Раков? Головастиков? Лягушек?

− Нееееет!

− А я люблю осенью бродить по опавшим листьям. Поддашь ногой, и они закружат разноцветными бабочками. Желтыми с берез, красными с кленов, золотистыми с осин.

− Сами маленькие с ладошки младенца, − продолжила Янамари придуманную игру.

− Или растопыренные с пятерню старого лодочника.

− А еще изящные, как у благородных эсм.

− И конечно корявые! Корявей лап у грозных саинов.

− Как у тебя!

− Значит вот так?! У меня?! — подхватил он девочку подмышки и закружил быстро-быстро. Янамари визжала и болтала ногами. − Закину на дерево в гнездо! Пусть тебя вороны червяками кормят!

Возни, смеху и радости нет предела! Колин, притянув девочку, прижал и, как она отчаянно не отбивалась, натер ей щеки, насыпал снега за шиворот и предложил погрызть сосульку. Просвеченная ленивым солнцем, она походила на медовую соплю.

Нахохотавшись от души, Янамари серьезно выговорила Колину за баловство.

− Вообще-то, настоящие эсм не должны смеяться, визжать и дрыгать ногами.

− А что же они должны?

− Неторопливо следовать.

− Как гусыни?

Дразнить получилось непохоже, но Янамари оценила его игру новым весельем и хлопаньем в ладошки.

Они набегались, наносились, протоптали лишних тропинок, положив их замысловатым и причудливым узором. Перекинулись снежками.

− Яни, ты помнишь Габора? — крутил Колин девочку отряхнуть налипший снег.

− С которым ты поссорился, а потом дразнил на крыше?

− Его самого.

− Он смешной. Похож на кролика, − Янамари нарисовала на снежной поверхности потешную длинноухую рожицу. − Беленький. У меня был такой. Давно. Мне его жалко.

У детей необычная способность озадачивать и ставить в тупик родителей, взрослых, мудрецов и хитрецов, всех рангов и возрастов.

− Жалко? Почему? — удивился Колин и предложил свой вариант рисунка.

− Он теперь, наверное, никому не нужен. Совсем как я, когда приехала к эсм Сатеник.

Колин призадумался. Девчонка могла оказаться права. Младший сын, не старший. Необязательный фамильный резерв. Тем более есть еще и средний. Вполне возможно Гусмар плюнул на неудачливого отпрыска. Не получился королевский зятек и ну его!

ˮБудем исходить от обратного,ˮ − пожелал унгриец незряшности собственного начинания и уже потраченных немалых денег.

− Тогда… Я не буду возражать, если ты ответишь вежливостью на вежливость, окажи Габор тебе знаки внимания как взрослой эсм.

− Ты хочешь с ним помириться?

− Вроде того. Но, видишь ли, нужен кто-то третий. И лучше тебя никто не справится.