"Вот как все же грустно бывает просто сидеть и смотреть телевизор!" Столько разных каналов появилось, чувствуешь иногда, как они давят, угнетают тем, что нельзя от них оторваться. Сейчас, кажется, возьму пульт и выключу, а нет, рука сама нажимает на другой канал, а в голове возникает лукавая мысль: вот только посмотрю, что там дальше, и сразу выключу. Но не удается, и плещешься в паутине. Так может пройти весь день, неделя, жизнь. Нескончаемые потоки информации каскадом падают с экрана, словно водопад неугомонной реки. Упиваясь ими, окунаясь в них, невозможно сделать шаг в сторону: нет желания, нет возможности, нет воли…

Страшнее всего, когда никто не может тебя спасти… Когда ты один, никто не подойдет и не нажмет кнопку, никто не устыдит тебя в слабости, не отвлечет, не развлечет, не займет чем-нибудь.

"Информация, информация… Сгораю в ее потоке, мыслю не завтрашним, не вчерашним, не сегодняшним. Мыслю чужим, вневременным". Если бы человек был способен хотя бы запомнить все это, то, может быть, цены бы такому не было, но ведь все проходит насквозь. Та же вода, что я пью, спустя несколько часов стекает в унылую бездну канализации.

"Как цивилизация это допустила?! Но раз я задумался об этом, значит, я не совсем еще свихнулся… Оставлю музыкальный канал и пойду выпью чаю… Как больно вставать". Спина уже привыкла к дивану, на голове просвечивает плешь от гнусного времяпрепровождения. На полу везде разнородная грязь, и сквозь нее длинная тропинка к столу и к двери, точно вытоптанная меж луговых сорняков. На столе пыль вокруг пепельницы, кружки с тарелкой и того места, куда облокачиваюсь. "Ненавижу себя за это. Настоящий дегенерат! Всю жизнь хотел увидеть дегенерата, думал, особые люди, которых не так легко встретить, и тут на тебе – сам оказался дегенератом".

Выпуск «Новостей» плавно переходит в сообщение о том, как избавиться от грызунов или насекомых, следует пособие по правильной стирке белых вещей, далее музыкальный клип, начало какого-нибудь фильма, посреди которого многочисленные повествования, чем кормить охотничью собаку, что дарить любимой женщине, где заказывать волшебника на день рождения, какие сосиски на самом деле сделаны из мяса и какой шоколад из шоколада. Все это в определенный момент превращается в неразрывную цепь, когда мозг уже перестает различать грани.

Чай очень вкусный. Хочется курить. Мне нравится курить. Сам не знаю почему. Наверное, потому, что интересно смотреть, как из собственной глубины, оттуда, где сам ни разу не побываешь и не заглянешь, выходит что-то странное, будоражащее, неуловимое и поэтому загадочное, такое, как сизый клубящийся дым. Почти никто из курящих не пытается понять его природу, а стоило бы… Еще, пожалуй, мне нравится вкус этого дыма. Он какой-то гадкий, помойный, но приятный, помойно-ароматный. На столе новая нераскрытая пачка…

"Если попробовать взвесить, сколько табака я скурил, если попробовать ограничить кубометры дыма, который я выпустил, если посчитать минуты, в которые я втягивал серую массу, то что же получится? Ужас! Эта пачка будет последней!"

Я закурил первую сигарету. Но тут почувствовал некоторую слабость и перебрался обратно на диван. Внимание мое привлекли начальные титры очередного занудного фильма, каких я в день смотрел штук по шесть, а то и больше…

За двадцать лет до начала событий, как рассказывал черствый голос, был рожден непобедимый и могучий воин, сила которого была заточена в его матери. Через двадцать лет он повстречал священнослужителя, одного из немногих, кто знал тайну великого спасения. Тот поведал воину о его миссии и рассказал, как добыть свою силу… В огромном замке Леен встал перед матерью на колени и опустил голову. Она не понимала, что это означает. Он попросил у нее прощения, попросил прощения у бога, поднялся, обнял мать и перерезал ей горло. Он припал к ране бьющейся в агонии женщины и стал пить материнскую кровь, которая и содержала его могущество и силу… Вдруг телевизор погас.

Я вскочил с дивана и подбежал к экрану. Несколько судорожных нажатий указательным пальцем на кнопку включения ни к чему не привели. Краем глаза я увидел дым от розетки.

Через два часа раздался стук в дверь. На пороге стоял мужчина в синем комбинезоне с пластиковым чемоданчиком в руке. Он глупо хлопал глазами. Его скуластое лицо поросло седой щетиной, а волосы на голове были зачесаны назад.

– Электрика вызывали? – спросил он.

– Да-да, – рассеянно ответил я и жестом пригласил внутрь.

Мужчина вошел. На его груди слева я заметил белый прямоугольник: Фарнеев Садек. Еще там красовался номер телефона и логотип энергетической компании.

Синий комбинезон прошел в комнату, остановился возле розетки, опустился на левое колено и открыл чемоданчик. Я присел рядом и стал наблюдать за действиями профессионала, который все время раздраженно шмыгал носом. Он извлек из чемодана отвертку и принялся отвинчивать расплавившуюся розетку. Та в свою очередь привередливо скрежетала. «Коротит», – констатировал электрик.

Через пять минут новенькая белая розетка была ввинчена на место старой, которая теперь валялась на полу и, грустно разинув расплавленную пасть, попахивала горелым лаком. Электрик, все интенсивнее всасывая воздух большим курносым носом, стал собирать чемодан. И тут я вспомнил, что не так давно купил новую люстру, но до сих пор ее не подвесил. Решив отделаться от лишних хлопот, я робко предложил:

– Извините, раз уж вы здесь, то не могли бы подключить люстру?

– Отчего нет? Где она? – Садек податливо оглянулся, будто искал люстру, и внезапно закашлялся. Его кашель меня немного напугал. Он был такой мокрый, и казалось, что из мужика сейчас вылетят все его внутренности.

– Мне кажется, вы простужены, – как бы извиняясь за лишнюю работу, говорил я, открывая серую коробку, вытащенную из шкафа. – Хотите горячего чаю?