Знает также, как и то, что скрывает от неё намного больше, чем ей хотелось бы. Особенно травмы. И он думает, она знает об этом. Исцеляющий фактор лишь ускоряет процесс, не более.

Питер не снимает костюм Паука. Он натягивает поверх костюма толстовку с капюшоном, обхватывает пальцами слишком длинные рукава и направляется на кухню. Питер чувствует себя беспомощным и усталым — по-настоящему усталым, и это причиняет ему боль, лишь разгоняя сон. Прошёл всего год с тех пор, как он стал Человеком-пауком — ему казалось, что больше. Иногда ему хочется спросить Тони, чувствует ли он то же самое, чувствует ли вместо десяти лет пятьдесят, но не может.

Гостиная освещена одинокой лампой и светящимися часами на духовке. Мэй прислоняется к стойке с кружкой чая в руке и спокойно за ним наблюдает.

Питер садится на кухонную стойку рядом, и их плечи соприкасаются. — Привет, — говорит он почти шёпотом и крадёт у неё чай, делая большой глоток.

— Привет, — отвечает она так же тихо. — Голоден?

Питер отрицательно качает головой и допивает, тогда Мэй наливает ему уже стакан воды.

— Ты даже сэндвич не хочешь?

Парень снова качает головой и закутывается в толстовку посильнее, и Мэй потирает его руку. Он наклоняется к ней, и она заключает его в объятия, чувствует, как лицо его морщится, а дыхание становится поверхностным. И лишь крепче прижимает к себе, тогда, как Питер жмётся, как и в детстве.

— С тобой всё в порядке. В порядке, Пит. — Когда он достаточно успокаивается, чтобы отодвинуться от неё, и потирает рукавом лицо, она спрашивает: — Что случилось?

Питер бросает взгляд на часы с подсветкой: 00:49. — В том-то и дело, что ничего необычного не произошло. Я просто чувствую себя странно.

— Странно?

Питер машет рукой в воздухе, пытаясь подобрать слова. Всё, что у него осталось — это мысль, всю ночь вертевшаяся в голове: «это было обветшалое и прогнившее насквозь здание, тогда я смотрел на него и думал: оно может рухнуть при малейшем ветерке». И Питер, показывая на крышу над их головами, говорит. — Даже эта квартира может легко разрушиться.

Мэй потирает руку. — Здания не просто так рушатся, Питер. Что-то случилось?

Питер качает головой. Он никогда не вдавался в подробности — по крайней мере, не в личные. Он ничего не говорит ни ей, ни Неду. Он не говорит о том, как его кости превратились в жидкость на вершине монумента Вашингтона, на угнанном самолёте и на сломанном мосту. Как он карабкается по стенам, и из-за высоты у него сводит желудок, а ладони потеют.

Он не может рассказать ей о вспышке света, когда кулак врезается ему в челюсть, или о давлении металлических когтей на грудь, или о знакомом запахе крови, речной воды и пота. Он не рассказывает им о пронизывающем его ужасе, когда он оказался в ловушке под разрушенным зданием, зная, что никто не придёт и не спасёт его; о том, что он чувствовал, когда его кости были втоптаны во влажный цемент; как он чувствовал себя маленьким и ничтожным, и как его мысли всё продолжали и продолжали возвращаться к зданию — ржавому металлу, длинным гвоздям, достаточно прочным, чтобы торчать сквозь цемент — и как это могло бы пронзить его, двигайся он неправильно.

Питер не боится быть Человеком-пауком. С ним и Карен, звучащей в его ухе, он чувствует себя сильнее и полным адреналина.

Это Питер Паркер не может избавиться от этих навязчивых мыслей. Это Питер Паркер сидит в классе и думает о домашнем задании, о «Звёздных Войнах», а потом и о речной воде в лёгких, когда он тонет, как камень, о том, как умрёт, не вернись сейчас на поверхность. Это Питер Паркер, жующий бутерброд, слушающий вялую перебранку Неда и ЭмДжей и вспоминающий тяжесть обломков, навалившихся на него сверху, оглушительный грохот разрушающихся бетонных конструкций и взрывной удар самолёта о песчаный пляж.

— Ничего не случилось. Просто… — Питер качает головой. — Просто все мои мысли перемешались… и как-то неправильно.

Мэй кладёт ладони ему на затылок и отвечает на его хмурый взгляд своим. — Послушай меня, Питер, с тобой всё в порядке, слышишь?

Питер вздыхает, и Мэй целует его в щёку, пока он не смотрит на неё. — Да, я тебя слышу.

— Может, завтра у нас будет выходной? И Неда бы пригласил.

Питер кивает. — Спасибо, Мэй.

— В любое время, приятель, в любое время.

***

Я не обычная мама, я классная мама (6:49): внизу, 5 минут.

Питер, разбуженный звонком, прищурившись, смотрит на телефон на прикроватном столике. Его будильник сработает только через 15 минут.

мальчик-Жук (6:50): Чт

Я не обычная мама, я классная мама (6:50): 4 минуты. Если тебя здесь не будет, мы уедем без тебя.

мальчик-Жук (6:50): Вы ЗДЕСЬ?

Я не обычная мама, я классная мама (6:51): 3 минуты.

Питер вылезает из постели и набрасывает на себя ближайшую одежду. Он запихивает костюм Паука и домашнюю работу в рюкзак, быстро чистит зубы, хватает на ходу яблоко и целует Мэй в щёку.

Она поднимает глаза от хлопьев. — Ты рано. К чему такая спешка?

— Встречаюсь с другом, — говорит Питер, бросаясь к входной двери. — Люблю тебя, пока!

Чересчур дорогой спортивный автомобиль, незаконно припаркованный перед домом Питера, может принадлежать только одному человеку. В такую рань, когда Питер садится на заднее сиденье и жуёт яблоко, глазеть практически некому.

— Привет, Хэппи. Привет, Тони — говорит Питер с набитым ртом. — Вы очень рано.

— Привет, — неопределённо говорит Хэппи с переднего сиденья. И когда они выезжают на дорогу, Тони, выхватывая яблоко из рук Питера, опускает стекло и выбрасывает его из машины.

— Чувак! Не мусори. И это был мой завтрак.

— Нет, это не так. Мы завтракаем в другом месте.

— Окееей..?

В какой-то степени Питер ожидает, что Хэппи заедет в «Макдоналдс». Он удивляется, когда они оказываются в ресторане с цветными панелями.

— Я бы сказал, не жди меня, но это в буквальном смысле твоя работа, — говорит Тони Хэппи, прежде чем выйти и направиться к ресторану.

— Я должен..?

— Тони определённо приехал поесть не для себя, — и прежде чем Питер может ухватиться за ручку двери, он добавляет. — Эй, парень… я слышал о том, что случилось с Тумсом.

Питер вдруг находит обивку очаровательной. — О, Тони сказал?

— Я должен был присматривать за тобой, но в конце концов…

— Спасибо, — говорит Питер, — но мне не нужна нянька. Может, просто э-э-э… не вешайте в следующий раз трубку моего друга? Неда Лидса. Он мой парень в кресле.

Хэппи изучает Питера в зеркало заднего вида. — Парень в кресле? — недоверчиво повторяет он.

— Ну, знаешь, мой напарник? Не говори ему, что я назвал его своим напарником. Он убьёт меня. — Тони стучит костяшками пальцев по тонированному стеклу машины и показывает на свои модные часы. Питер скользит по заднему сиденью. — Хочешь, я и тебе чего-нибудь возьму?

Хэппи отмахивается. — Иди, иди, парень.

Внутри ресторан куда более устрашающий, чем снаружи. Кремовый ковёр, висящая над головой люстра средних размеров и другие обитатели, разодетые в костюмы так, что Питеру хочется укрыться в своей потрёпанной куртке. Он жалеет, что на одевание ему было дано всего лишь тридцать секунд.

— Это немного… — Питер морщится.

— Я миллиардер, а ты стажёр, на которого я пытаюсь произвести впечатление, чтобы тебя не соблазнили мои конкуренты, помнишь?

Тони жестом призывает официанта, и тот ведёт их к столику, стоящему рядом с папоротником. Питер усаживается как можно ближе к растению. Может быть он сможет слиться с листвой, и его не заметят. Пока официант раскладывает меню, Тони начинает разговор: — Норман ведь не звонил тебе, правда?

Питеру требуется мгновение, чтобы сопоставить имя. — О, как генеральный директор Оскорпа? Нет-нет. Да и не думаю, что принял бы их предложение. В последний раз, когда я там был, я… сменил карьеру.

— Хорошо, Норман — козёл. Молись, чтобы ты никогда не столкнулся с ним. — Питер открывает меню, и, видя цены, тут же откладывает его обратно. Тогда уже Тони сам берёт на себя инициативу и обращается к официанту: — Два кофе и завтрак.