— Так и есть в некотором смысле. Оно наполовину разрушено, но все равно принадлежит тебе.

— Черт, — произносит Гарри.

Сириус не ругает его за это слово. Он прижимается к нему плечом:

— Не думай об этом. Оно будет стоять и дальше так.

— А ты не хочешь? На самом деле, я хотел спросить: можешь ли ты владеть собственностью, находясь в бегах? Можешь ли ты на законных основаниях унаследовать что-то, или министерство заберет это у тебя?

Сириус кладет руку на плечо Гарри:

— О чем ты?

Гарри не говорил никому о завещании. Взрослые подумают, что таким образом он хочет привлечь к себе внимание, а однокурсники просто не поймут. Но он смотрит на Сириуса, который однажды все потерял, и говорит:

— Я написал завещание.

— Блин, — выдыхает Сириус. — Гарри.

— Я оставил тебе мантию-невидимку, — говорит Гарри, потому что он думает, что это заставит Сириуса улыбнуться, навеет воспоминания о приключениях с его отцом. Но Сириус лишь хмурится.

— Я не хочу твою мантию, Гарри, — рука Сириуса все еще лежит на его плече. Он сжимает пальцы, и Гарри плавится под теплым прикосновением. — Я хочу, чтобы ты был в безопасности. И живой.

Гарри сглатывает:

— Может ли Министерство помешать тебе получить ее? Если я оставлю тебе мантию-невидимку, а они заберут ее…

— С тобой ничего не случится, Гарри.

— Я никогда не был в Годриковой Лощине, но сама мысль, что дом моих родителей достанется им… Я не справлюсь с этим, Сириус.

Сириус вздыхает и отпускает Гарри. На кухне миссис Уизли роняет кастрюлю на пол, и звук поднимается вверх по лестнице.

— Я не знаю, — говорит Сириус, — но другие могут знать. Я поспрашиваю.

— Не говори им. Пожалуйста. Они не поймут.

Сириус проводит рукой по волосам. Они вымытые и подстриженные, волной спадают на лицо, но в этот момент Сириус выглядит намного старше своих тридцати пяти. Он понимает Гарри так, как никто другой.

— Не буду, — отвечает Сириус.

***

Фотография первого состава Ордена спрятана в его сундуке, но Гарри не может выкинуть ее из головы. Сияющие люди, которых вскоре предадут, или запытают до безумства, или убьют в своих собственных домах…

Все улыбаются и болтают за обеденным столом внизу. А он думает о боггарте миссис Уизли — трупах Рона, близнецов, мистера Уизли и Гарри.

Его тело ощущается слишком тяжелым — похоже на второе испытание, как будто его тащат на глубину озера, а легкие наполняются водой.

***

Гермиона пытается вернуть ему завещание в поезде.

— Лучше пусть будет у тебя, — Гарри говорит ей.

— Но, Гарри…

— Если что-то случится, они захотят забрать мои вещи. Они могут даже делать вид, что завещания никакого не было. Так что ты покажешь его.

— Может быть, в Гринготтсе… — начинает Гермиона.

Гарри прекрасно понимает Джинни, Невилла и Луну, с любопытством всматривавшихся в свернутый пергамент в руках Гермионы.

— Я тебе доверяю, — перебивает ее он.

Гермиона убирает завещание обратно в боковой отсек своего сундука и накладывает на него горсть защитных и скрывающих заклинаний. Гарри смотрит с восторгом. Когда он видит завещание, что-то в его груди скручивается и тут же успокаивается, и он не знает почему.

***

Вокруг Гарри за столом Гриффиндора кольцо из свободного пространства, в которое входят только Рон и Гермиона. Джинни и Невилл иногда опускаются на стулья рядом с ним, на их лицах появляется почти вызывающий взгляд, и Гарри задается вопросом, когда обычный завтрак превратился в акт храбрости и бунта.

***

«Гарри,

Я поговорил с другими, и не думаю, что кто-то в моей ситуации может унаследовать собственность — по крайней мере, не по официальным каналам. Министерство, вероятно, конфискует все и спрячет в своих бесконечных туннелях (я клянусь, то, что туда попадает, навсегда там и остается). Тебе лучше отдать мантию кому-то другому. Друзьям, может быть? И для ГЛ я могу предложить Ремуса?

Мне жаль. Тебе не стоит принимать такие тяжелые решения.

Снаффлс».

***

Первое завещание, он понимает, полно ошибок. Гарри идиот — он должен был догадаться, что Министерство не могло прочитать «моему крестному отцу Сириусу Блэку», а потом спокойно передать что-нибудь сбежавшему преступнику. Или, что еще хуже, они объявили бы Гарри безумцем из-за того, что он внес в завещание осужденного массового убийцу, и поэтому весь документ признали бы недействительным. Они могут сделать это в любом случае: большая часть волшебного мира уже думает, что он сошел с ума, или лжет, или то и другое.

Гарри показывает письмо Рону и Гермионе. К их чести, они выглядят лишь слегка удивленными тем, что Гарри рассказал взрослому о завещании.

Гарри не слишком много разговаривает с друзьями в этом году. Каждый раз, когда он садится, чтобы поговорить с кем бы то ни было, узел в его груди становится все сильнее и крепче, и пропадет лишь тогда, когда он отходит подальше от людей на безопасное расстояние.

Впрочем, сейчас он так не чувствует. Гарри думает, что это может быть из-за завещания; разговор об этом немного успокаивает шум в его голове. В стрессовой ситуации он повторяет в уме строчки из него.

— Мне нужно написать новое завещание, — говорит Гарри. — Мне нужно это не только из-за возвращения Волдеморта, но и из-за Министерства. Когда дело доходит до меня, они, кажется, плюют на законы.

Рон опускает взгляд на повязку на руке Гарри, и его лицо становится жестоким:

— Мы спрячем твои вещи. Помнишь тот старый план? Мы скажем им, что слизеринцы украли их.

— Они не поверят, — говорит Гермиона.

— Хорошо. Мы расскажем им, что первогодки из фан-клуба Гарри все это украли. Они реально могут.

— В любом случае, Гарри, ты все равно должен попробовать переписать завещание, — произносит Гермиона.

— Оставь на нас придумать запасной план, — соглашается Рон.

Гарри проводит весь вечер за написанием нового завещания. Это сложнее, чем он думал, ему нужно разделить ценные вещи между Роном и Гермионой. Он не хочет отдавать все только одному из них, но опять же, Гермиона ненавидит квиддич, и он не хочет думать о том, что она будет делать с Картой Мародеров как староста.

— Хочешь мои книги? — спрашивает Гарри Гермиону. — Я отдал их тебе в прошлый раз, не задумываясь, потому что мне не понравилась идея, что Дурсли сожгут их всех, но нет никакого смысла в том, чтобы у тебя было две копии учебников.

— Почему бы не пожертвовать их Хогвартсу? — предлагает Гермиона.

Гарри кивает и записывает это. Затем он делает паузу. Смотрит на них.

— Мантия-невидимка, — медленно начинает он, — я не могу дать ее двум людям, не так ли?

Гермиона прикусывает нижнюю губу:

— Нет.

— Не пытайся проникнуть в раздевалку для девочек, — говорит Гарри Рону. — Или в Три Метлы.

Рон на мгновение обдумывает это, но Гермиона вмешивается:

— Он не будет, не так ли? Он не мог бы.

— Я мог бы, — говорит Рон, обороняясь.

— Ты бы получил мантию-невидимку, при условии, что Гарри умрет, — странно слышать эту тему, когда они всеми силами избегали говорить о ней двенадцать месяцев. — Я сомневаюсь, что ты начнешь хулиганить с вещью, что осталась на память о твоем лучшем друге.

— Может быть, это был бы его способ справиться с горем, — говорит Гарри, пытаясь поднять настроение.

Но Рон не улыбается. У него то самое выражение лица, которое видит Гарри, когда возвращается после отработок; когда их одноклассники начинают смеяться над статьями Пророка; когда Гарри просыпается с криком посреди ночи весь в поту и видит, как Рон смотрит на него с соседней кровати.

— Дай мне карту, — говорит Рон, — а Гермионе — мантию.

— Мы будем делиться, — обещает Гермиона, у нее глаза на мокром месте. Рон и Гарри делают вид, что не видят этого. — Будем защищать друг друга.

Гарри кивает и записывает это. Но закончить завещание также сложно. Он сжимает кулаки. Его перевязанная рука болит. Гарри хотел бы, чтобы он мог все отдать Сириусу.